Спутники смерти - Гуннар Столесен

Неубранная широкая кровать занимала почти всю стену. Деревянная сушка для белья стояла в углу, увешанная шмотками. Белье, одежда валялись по всей комнате. Напротив постели находилась детская кроватка, и в ней сидел маленький мальчик, как мне показалось, лет двух с половиной — трех. Он был в покрытой пятнами майке, которая когда-то, видимо, была белой, и набухшей от влаги одноразовой пеленке, обвязанной поверх клеенчатым подгузником. Он почти не обратил на нас внимания, лишь взглянул пустыми апатичными глазами. Его влажный ротик был приоткрыт, а в ручонке он держал два кусочка хлеба, склеенных чем-то, напоминающим шоколадную пасту. Но хуже всего была тишина. Он не издавал ни звука.

Эльза сделала несколько шагов к ребенку и обернулась к Метте Ольсен, которая стояла в дверях позади нас, такая маленькая, что, казалось, не отбрасывала тени, зато с оскорбленным выражением лица.

— Это ваш ребенок? — спросила Эльза дрогнувшим голосом.

Метте Ольсен кивнула и сглотнула слюну.

— Как его зовут?

— Ян-малыш.

— Ян?

— Ян Элвис.

— Когда вы меняли ему пеленку?

Она уставилась на нас и развела руками:

— Вчера?… Я не помню.

Эльза глубоко вздохнула:

— Вы понимаете, что так не годится? Что мы должны что-то предпринять?

Молодая женщина грустно посмотрела на нас, но никак не отреагировала, словно она и не поняла, что ей только что сказали.

Эльза взглянула на меня:

— Классический пятый параграф. Мать — в вытрезвитель, ребенка — срочно к медикам.

Хлопнула входная дверь, и грубый голос ворвался в квартиру:

— Ме-е-е-е-етте! Ты тут?

Никто из нас не ответил, и через секунду мы услышали в соседней комнате громкие шаги и звук катящихся по полу пустых бутылок.

— Что за хрень?

Мы обернулись, Метте испуганно шагнула к нам.

— Черт, это еще что за собрание? Вы кто такие? Какого дьявола вам тут?…

Мужчина был крупный и выглядел угрожающе. Ближе к сорока, чем к тридцати годам, обе руки в татуировках. Он был одет в темную полосатую рубашку и светлые брюки. На лбу вздулась кровоточащая ссадина.

— Мы из службы охраны детства, — сказала Эльза ледяным тоном. — А вы, видимо, отец ребенка?

— А вот это не твое собачье дело, чертова кукла! — проревел он и шагнул в комнату.

Эльза не двинулась с места. Я прошел вперед и встал между ними. Тогда он повернулся ко мне.

Сжав кулаки и свирепо уставившись на меня, он рявкнул:

— Чего надо? В лобешник тебе засветить?

— Терье, — промямлила Метте Ольсен, — не надо…

— Какого хрена вас, чертовы куклы, тревожит, отец я парню или нет? У вас что тут, перепись населения?

Я развернул плечи, чтобы выглядеть посолиднее, и сказал:

— Нас направил к вам соцотдел…

— Да пошел он, ваш гребаный соцотдел! А ну убирайтесь отсюда оба!

Я посмотрел на Эльзу: все-таки она была старшим сотрудником. Она собрала волю в кулак и решительно произнесла:

— Ребенок находится в критической ситуации, господин… — Она взглянула на него вопросительно, но поскольку ответом ей было лишь фырканье, то продолжила: — Ему необходима срочная медицинская помощь, так что мы заберем его с собой. Ваша жена… Ей тоже, насколько я вижу, необходима помощь. Но если у вас есть какие-либо возражения, я прошу разговаривать с нами корректно, чтобы мы смогли спокойно все обсудить.

— Слушай, ты! — заорал он в ответ. — Ты сама-то поняла, что тут начавкала? А ну вали отсюда со своим мудозвоном! На старт, внимание, марш! А не то угощу тебя вот этим! Ясно? — И он замахнулся на нее кулачищем.

Увидев, что он вот-вот полезет в драку, я вмешался:

— Эй, храбрец… У меня, может, и не так много татуировок, как у тебя, но я достаточно лет оттрубил на флоте и кое-каким приемчикам обучен, так что прими это к сведению…

Он снова перевел на меня взгляд, уже менее уверенный, чем прежде: вероятно, сумел мгновенно оценить, на что я способен.

— Насколько я могу догадаться, — снова вмешалась Эльза, — мы говорим с господином Ольсеном?

— Никакой я вам не Ольсен! Она вон Ольсен. И не жена она мне. Хаммерстен меня зовут, пометь там себе. — И он угрожающе уставился на мой блокнот.

— Ну что ж, — подытожила Эльза, — поскольку добровольно ребенка вы не отдаете, придется нам вызвать полицию.

— Терье, — снова проныла Метте Ольсен, — не надо!

— Но сперва давайте-ка я поменяю ему пеленку, — сказала Эльза и посмотрела на Метте. — Где они у вас лежат?

— В ванной, — кивнула та.

— Пойду принесу.

С этими словами Эльза прошла мимо Терье Хаммерстена и вышла из комнаты. Мы остались втроем. Я чувствовал напряжение во всем теле и был готов к самому худшему. Вдруг он с силой выдохнул, разрубил кулаком воздух, повернулся и шагнул в коридор. Я немедленно двинулся за ним, боясь за Эльзу, но ничего не произошло. Она вернулась с пачкой пеленок, а сразу после этого входная дверь с грохотом захлопнулась.

— Так вы не женаты? — спросила Эльза.

Метте Ольсен только покачала головой.

— Но он — отец ребенка?

Она пожала плечами.

— Так-так, — вздохнула Эльза — Ну ничего, разберемся.

В тот же вечер Ян-малыш, или Ян Элвис Ольсен — как его звали официально, — был доставлен в медсанчасть детского дома на Кальфавейен. Его мать в это же время была помещена в наркологическую клинику на улице Короля Оскара, где нас со всей горячностью заверили, что она пройдет полный курс лечения и реабилитации.

Вечером, когда я вернулся домой, на улицу Мёхленприс, Беата насмешливо взглянула на меня поверх книжки.

— Еда в холодильнике, — сказала она.

— Извини, что задержался. Прости своему милому дурное поведение.

— Да ладно, я же все понимаю.

— Конечно. — Я наклонился и поцеловал ее. — Как прошел день?

— Да так. Не солнышко, но и не снег…

В октябре я узнал, что Яна-малыша перевели в приют. Нам сказали, что у него серьезные психологические нарушения и с людьми он контактирует с трудом. Мать его, судя по сведениям, дошедшим из судебных органов, чувствовала себя не слишком хорошо — сожительство с Терье Хаммерстеном закончилось тем, что он был осужден за побои на шесть месяцев тюрьмы без права амнистии. А жизнь между тем шла своим чередом. Я думал, что больше ни с кем из них не увижусь. И ошибался.

3

В следующий раз я встретил Яна-малыша, когда ему было уже шесть. Это случилось в самом начале 1974 года. Я тогда только что расстался с Беатой и переживал не самые лучшие времена. Меня и Сесилию вызвали на место преступления, где был обнаружен маленький ребенок.

В то время у меня был старенький, «мини-купер», на переднем сиденье которого мы с трудом поместились: я за рулем, а Сесилия рядом. Езда на малолитражке — это как катание в детской ванночке. Колесики такие маленькие, что все время кажется, вот-вот чиркнешь задним бампером о мостовую. Передвигаешься угрожающе низко над землей, а уж при лобовом столкновении точно закончишь жизнь аккуратным блинчиком. С другой стороны, всегда можно отыскать место для парковки, к тому же расход топлива лишь слегка превышает аналогичные показатели бензиновой зажигалки.

Место преступления находилось в районе Вергеландсосен, на холме, застроенном солидными особняками, который буфером лежал между Ландос и Минде. Ландос — это район блочных многоквартирных домов пятидесятых — шестидесятых годов, а Минде — постарше, там расположены виллы, возведенные еще в двадцатые. Дом, откуда поступил вызов, был выкрашен коричневой краской, перед ним — по-зимнему скучный садик: голые розовые кусты, засыпанные снегом, старые глиняные горшки и спящие рододендроны с поникшими листьями и коричнево-зелеными почками.

У ворот стояли в ряд автомобили. Дверь была открыта, на крыльце я увидел несколько человек. Некоторых я знал: это были ребята из полицейского управления Бергена. Они, видимо, обсуждали первые выводы по делу, приправляя их тонкими струйками сигаретного дыма. Мы вышли из машины.

Сесилия посвятила меня в подробности дела еще по дороге. Шестилетний парнишка остался дома вместе с отцом. Когда мать вернулась, она нашла рыдающего мальчика в прихожей. Она принялась звать мужа, но он не откликнулся и не появился. Она стала искать и обнаружила его на лестнице, ведущей в подвал. Мужчина был мертв. Женщина успела позвонить в полицию, а потом потеряла сознание. Сейчас она в тяжелом состоянии находилась в Хаукеландской больнице, возле ее кровати оставили дежурную из полиции на случай, если больная очнется и сможет пролить хоть каплю света на то, что произошло.

— Как их фамилия? — спросил я.

— Скарнес. Свейн и Вибекке.

— Есть еще сведения?

— Нет, это все, что мне известно, Варг.

Мы вошли в дом, где нас приветствовал кивком головы инспектор полиции Данкерт Муус. Это был здоровяк с серым лицом, в шляпе, которая ему была явно мала, и с неизменной потухшей сигаретой в углу рта, давно ставшей неотъемлемой частью его внешности. До этого мы виделись с ним лишь мельком, но он немедленно узнал нас обоих и, кивнув на дверь в соседнюю комнату, сказал: