Отморозок - Евгений Юрьевич Лукин

спустя.

Поворачиваемся. Гроба уже нет. Втянулся. М-да… Быстро они. Церемония без церемоний. Третий служитель прилаживает табличку. Первый (с планшетом) складывает составную тележку, на которой, надо полагать, и доставили сюда осуждённого. Второй (тот, что при оружии) по-прежнему смотрит на нас.

Следуем дальше.

Проходя мимо троицы в сером, пытаюсь прочесть, что там на металлической пластине. Фамилия, имя, отчество, дата, статья и срок… Срок? Вон оно как теперь делается! Стало быть, ныне замораживают всех подряд, а не только приговорённых к высшей мере. То есть кого навсегда, кого на время. Нагрешил на два года — два года и отлежишь… Да, но в чём тогда смысл наказания? Закрыл глаза тогда — открыл сейчас. А в промежутке вроде ничего и не было. Хотя… Проведи он эту пару лет на зоне, вышел бы вполне оформившимся преступником, даже если осудили несправедливо. А так — каким был, таким остался… Разве что сильно обиженным. Вроде меня.

И ещё одно: изолируют-то от кого? От общества. То есть общество целых два года может спать спокойно. Опять же экономия государственных средств: ни охранникам не надо платить, ни новых тюрем строить…

А знаете, решение-то, пожалуй, мудрое…

— А зачем нам отвернуться велели?

— Видите ли… — несколько смутившись, объясняет Бобби Сергеевич. — Несколько раз отсюда уже бежали…

Останавливаюсь в остолбенении.

— Отсюда?! Из жидкого азота?

— Ну да…

Пытаюсь собраться с мыслями:

— Это что ж… Лежит-лежит — и вдруг…

Бобби Сергеевич с понимающей улыбкой смотрит на мою ошарашенную физиономию.

— Ну не сам, конечно… — объясняет он. — Побег подстраивают снаружи. Для начала пытаются разузнать код. Комбинацию знаков. Ну вы сами сейчас видели — служитель набирал…

— А-а… — оторопело киваю я. — Вот почему нам отвернуться велели…

— Совершенно верно. Чтобы не подсматривали.

— То есть злоумышленники набирают код, вынимают гроб, увозят… Так просто?

— Н-ну… иногда подкупают сотрудников… Но с этим мы боремся.

— Хорошо. Увозят. А дальше?

— А дальше пытаются разморозить своими средствами. Нелегальным путём.

— И как? Удачно?

— Бывает, что и удачно. А бывает, и нет. Всяко бывает…

Коридор внезапно сламывается под прямым углом. За поворотом открывается точно такой же туннель со стенами из торцов. В колечко на ближней от меня табличке слева вставлены две свежие гвоздики. Ах, вот это зачем… Надо полагать, родственники приносят.

Вскоре догадка моя подтверждается: из глубины коридора навстречу нам движется небольшая группа… видимо, экскурсантов. Ни одной серой робы, все одеты по-разному, кое у кого в руках цветы. Возглавляет процессию девушка в трауре. Чёрная шляпка, чёрная вуалетка. Сорок один год назад так одевались организаторши похоронных церемоний.

— Не отставайте! — говорит она кому-то. — Имейте в виду, заблудиться здесь проще простого! Мы с вами приближаемся к сектору коррумпированных…

По-моему, её не слушают. Озираются, читают надписи на табличках.

— Ой!.. — раздаётся жалостливый женский голос. — Смотрите: Валя Протопопова! Я ж её знала, мы с ней в параллельных классах учились!

И, отчислив из букетика пару гвоздик, экскурсантка вставляет их в колечко.

* * *

Вскоре мы оказываемся в маленьком и совершенно пустом кабинетике без окон. Точь-в-точь моя одиночная палата: светящийся потолок, зеркальная дверь. Вся разница: вместо койки — письменный стол и три полукресла.

— Задерживается, однако, — сокрушённо констатирует Бобби Сергеевич.

— Кто?

— Следователь. Но это, знаете, даже к лучшему. Успеем потолковать о ваших делах. Присаживайтесь…

Присаживаюсь. Он — тоже, причём не за стол. Видимо, кабинетик принадлежит не ему, а кому-то другому. Очевидно, следователю.

— Вот вы в прошлый раз спросили, почему так долго… — мягко начинает мой куратор. — Были, были обстоятельства… О проделках сторонников смертной казни я вам уже рассказывал. Так вот имелись ещё как минимум две помехи. Первая — наследники…

И становится мне зябко.

— Ой… — невольно выдыхаю я, мысленно перебирая всех моих родственничков, будь им пусто!

— Да-да… — скорбно кивает Бобби Сергеевич. — И их, согласитесь, можно понять: только-только улучшили своё благосостояние — и нá тебе! Получите усопшего обратно!

— Сильно возмущались?

— Не то слово! Понастрочили протестов — с этим ещё предстоит разбираться… Но вы не беспокойтесь. Думаю, разберёмся. Спохватились-то они поздновато…

— А вторая помеха? — спрашиваю с тревогой.

— Вторая тоже связана с экономикой. Но и тут уже всё решено. Вам ведь теперь как необоснованно замороженному причитается компенсация… за моральный и материальный ущерб.

— Какая?

И Бобби Сергеевич оглашает сумму, настолько непомерную, что я поначалу ушам своим не верю — переспрашиваю. Но нет, никакой ошибки, всё расслышано правильно. Видимо, пока я спал условно вечным сном, инфляция, в отличие от меня, не дремала.

— А сколько это будет… по тогдашнему курсу?

Сумма приуменьшается, но всё равно остаётся откровенно грандиозной.

— Знаете что… — решительно говорю я. — Отметьте там у себя: никаких претензий к наследникам своим не имею! Рыбка задом не плывёт…

Бобби Сергеевич потрясён.

— Господи… — еле выговаривает он, чуть отшатнувшись и глядя на меня едва ли не с благоговением. — Да что ж вы за человек такой!..

* * *

Зеркальная дверь отворяется, и входит следователь.

— А-а, явились?.. — недобро произносит он, бросая на стол древнюю картонную папку с траурно-чёрным оттиском: «Дело №…» (надо полагать, совсем уже кого-то допотопного разморозили).

Следователь относительно молод, но крайне утомлён и рассержен. Плюхается в своё полукресло за столом и с неприязнью смотрит на Бобби Сергеевича.

— Как же ты меня достал… — цедит он. — Как же вы все меня достали! Правозащитники хреновы!..

Бобби Сергеевич отвечает ему умильной улыбкой.

— Ну вот… — укоризненно говорит он. — А я тебя обрадовать хотел…

— Обрадовать?! — взвивается тот. — Мало мне нынешних бандюганов, а тут ещё ты со своими мерзляками!..

— Да погоди ты, — пытается урезонить его мой друг Бобби. — Досказать дай…

Не даёт:

— Вы чего добиваетесь? Чтобы Холодильник совсем опустел? Опустеет!

— Так на вас же работаем. Есть теперь куда класть.

— Ну вот кого ты привёл? — не слушая, бушует следователь. — Кого ты мне привёл? Смотрел я его дело! Ну подставили, ну… И где я подставщика этого буду теперь искать? Либо помер давно, либо тоже лежит… зябнет… — Хозяин кабинетика берёт себя в руки, малость успокаивается. — Ладно… — бурчит он. — Садись пиши заяву…

Последняя фраза, судя по всему, адресована мне.

— Не буду, — говорю я.

Бобби Сергеевич сияет. Следователь недоверчиво смотрит на него, на меня, опять на него.

— Не понял…

— Чего ты не понял? Не будет он…

— Почему?

— Не хочет. Оживили — и счастлив. Всем всё простил…

Следователь, однако, ещё не верит нежданной удаче.

— Погоди… — бормочет он. — Но дело-то ещё не закрыто…

— Какое дело? О подставе, что ли? Если нет заявления от потерпевшего, то и дела нет!

Несколько мгновений следователь сидит неподвижно. Затем