Стреляный воробей - Дмитрий Александрович Ахметшин

заехать по объездной дороге прямо на машине, что мы и сделали. Подъемник еще не включили, но народу уже много.

– Ну вот, мы и здесь, – сказал я.

Денис не ответил. Я видел только его затылок в блестящем шлеме и выглядывающей из-под него невзрачной серой шапке, и мог только догадываться, с ужасом он смотрит на спуск или с восторгом.

Он молчал. Я молчал. Строил из неуклюжих слов, будто из конструктора «Лего», следующую фразу. Когда я уже собрался ее произнести, Денис уселся на снег и стал надевать доску.

– Ты не наигрался в свои игрушки в детстве, и теперь пытаешься это компенсировать опытом Дениса, – сказала однажды Наташа.

Строить умозаключения на основе моих отношений с сыном и женщинами – ее хобби. Ей, видимо, собственные изречения кажутся довольно остроумными. Больше всего я, пожалуй, боюсь найти их в очередной Наташиной книге. Очень неприятно, когда тебя раскладывают на столе и препарируют ножом попсовой психологии для домохозяек. Я имею в виду, она, конечно же, не будет указывать фамилий, но я-то буду знать, что мы с Денисом стали героями целой главы. На целый том нас не хватит, но на главу – запросто.

Скрипом ластика по тетрадке моих мрачных мыслей звучит свист. Самый натуральный разбойничий свист, который я когда-либо слышал. Я не могу найти ему равных уже пятнадцать лет – столько я знаком с его хозяином.

– Эй, Семеныч! Как там твоя печень? – жизнерадостно спрашивает меня крупный мужчина.

Мы жмем друг другу руки, я смотрю в постаревшее еще на полгода красное лицо.

– Тебя интересует та часть, что досталась собакам, или та, что еще во мне?

– Я же серьезно спрашиваю, – тускнеет Петр. Все изменения цвета его лица ограничены красным градиентом.

– Ладно-ладно, извини. А как твоя? – миролюбиво интересуюсь я.

– Спасибо, ничего, – отвечает он.

Петр работает на местной лыжной базе инструктором. Мы познакомились, когда он только устроился сюда работать, а я, закупив горные лыжи и рассовав по карманам энтузиазм, пришел учиться. Если подумать, это один самых старых моих знакомых, уникальный случай, отношения с которым практически не изменились за прошедшие годы. Он как был приятелем, с которым пересекаемся только на склоне, а в остальное время почти не поддерживаем связь, так им и остался.

Впрочем, нет. У нас завязывалась дружба, основанная на взаимных подколках и полушутливых перепалках – очень редкая ее разновидность, которая иногда оказывается крепче любой другой. Петя отлично катался, обладал чувством юмора и природой отвязного раздолбая, обеспечивавшей нам веселые вечера на лыжной базе в компании его и моих друзей.

Все мы быстро сдружились: две компании, объединенные темнотой в глухом лесном массиве и общим занятием – катанием на лыжах и санках.

А потом я заболел, и мне пришлось уйти. Молодая кровь била тогда фонтаном, да и алкоголь на столе имелся всегда. Но к моей болезни он не имеет никакого отношения. Это хроническое. Наш с Наташей дед умер именно от поражения печени, и я, видно, был на очереди. Хворь распознали на ранней стадии, и почти четыре года я не выбирался из больниц. Печень стачивалась, как карандаш, и, в конце концов, от нее остался огрызок.

Конечно, лыжи пришлось забросить. Компании тоже. Тогда я был в таком настроении, что стоило мне где-нибудь появиться, как это место сразу же становилось непригодным для жизни. Уверен, оттуда бежали даже тараканы.

Так вот я и прекратил общаться – вообще со всеми. И с зимними видами спорта в том числе. Скоро мы ненадолго сошлись с моей женой, с которой я познакомился в больнице, в терапевтическом отделении. На двоих у нас была одна печень, и если ее можно было сложить и разделить вновь, то ребенок, который у нас получился, целиком достался мне. Марина занималась бегом, и бегом она проследовала через мою жизнь – то спасаясь от одиночества, а то – от моего скверного характера. Точно так же легко она оставила Дениса.

Странно, но жертвой стремления женщины к независимости и свободе часто становятся самые глубинные инстинкты, вроде материнского чувства. Поди, разберись теперь, чей удел править миром, а чей – растить детей.

Как бы то ни было, Денис стал той панацеей, волшебной пилюлей, которая призвана была вернуть меня к жизни. И ему это удалось.

И вот сейчас Петр стоял передо мной, краснолицый, широкогрудый, с мощными ляжками и одышкой. В неизменных лыжных ботинках – собственно, без них я его видел всего несколько раз, когда он приходил навестить меня в больнице. Он обзавелся усиками и оранжевой формой инструктора. В наше с ним время уделом тренера был обычный лыжный костюм.

Петя поглядывает на Дениску, осторожно вставшего на ноги и медленно съезжающего на заднем канте вниз по склону, и спрашивает:

– Как малец? Оправился?

Я качаю головой. Я сам еще точно не знаю. Рука срослась, но рука – только полдела.

В свое время он был очень рад меня видеть здесь вместе с сыном, и даже взялся его тренировать, хотя доска – не его стихия.

– Какая разница, – сказал он тогда, – одна доска или две? – И тут же спросил: – А почему вдруг борд? Лыжи… благороднее, что ли.

– Сейчас это модно, – без запинки ответил я. – У всех есть доска. Вон, смотри, сколько их катается!

Он понял. Не стал формулировать такими изящными фразами, как сестра, но обнял меня за плечи и сказал:

– Я его поучу. Через пару лет все эти сопляки будут ломать себе кости, чтобы сделать так же красиво, как твой малец.

– Не надо ломать кости. Пусть просто ходят к нему за советом.

Когда Денис разбился, влетев в опору подъемника, именно Петр поднял его на руках наверх. Я лишь суетился вокруг и дрожащим голосом пытался объяснить диспетчеру «скорой», на какую конкретно лыжную базу им нужно ехать.

Разговариваем ни о чем. Прибежал Дениска, держа под мышкой доску:

– Здравствуйте, дядь Петя!

– Привет-привет! Ты что же, ездить разучился? Ползаешь, как будто тебя отвязать забыли.

– Я привыкаю, – потупился Денис.

– Петя, – говорю я. – Он только после травмы. Ему привыкнуть надо!

Петя морщится, взмахом руки отсылает Дениса и бурчит:

– Ладно уж!

Это походило на сход лавины, настолько было внезапно. Год назад я купил Дениске доску и помогал ему осваивать первые движения, подглядывая за другими начинающими, бегая по склону туда и сюда и спрашивая у всех подряд совета. А к концу сезона он гонял уже так, что даже в моих венах замирала кровь. И от страха, и от восторга. Он начинал спуск,