Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли - Петр Сорокин

Рис. 2. Остатки рыболовных сооружений на Охтинском мысу. Фото автора

Но сведения о таких находках имеются. Отдыхавший на своей даче в с. Ивановском (у Невских порогов) профессор Санкт-Петербургского университета А.А. Иностранцев, разгребая землю в береговом обрыве, обнаружил обломок костяного наконечника гарпуна и человеческий череп, которые, по его мнению, принадлежали древним людям [Береговой портрет 2008, с. 154]. После этого ученый заинтересовался проблемой освоения Северо-Запада, и в 1882 г. вышла его книга «Доисторический человек каменного века побережья Ладожского озера» с описанием неолитических находок, найденных при рытье Новоладожского канала. На основе сделанных им выводов в геологической науке сложилось мнение, что уже в исторические времена уровень воды в Ладоге и Неве был значительно выше, чем теперь, а следовательно, и размеры водоемов превышали современные. По мнению А.А. Иностранцева, Нева представляла собой пролив, соединявший Ладогу с Финским заливом, шириной 8-20 верст [Иностранцев 1882, с. 239]. Предположение профессора хорошо согласовывалось с первым упоминанием Невы в летописи, где она была названа устьем из озера в море. В летописи говорится: «изъ того же озера потечеть Волховъ и втечеть въ озеро великое Нево, того озера внидеть устье въ море Варяжьское» [ПСРЛ 1846, т. 1, с. 3]. Гипотезу поддержали некоторые историки, предположившие, что еще во второй половине I – начале II тысячелетия Ладожское озеро, у побережья которого располагалось ладожское поселение, было больше современного по площади и связывалось проливом с Финским заливом [Немиров 1888: 31, Вилинбахов 1963, с. 130, Стеценко 1989, с. 11–12].

Рис. 3. Неолитические находки. Фото автора

Однако археологические исследования последних лет на невском побережье показали, что уже на рубеже новой эры Нева протекала в своих современных берегах. На Охтинском мысу найдены места стоянок эпох неолита – раннего металла V–II тыс. до и. э., а также каменный сверленный топор и керамические материалы эпохи бронзы, относящиеся ко II тыс. до и. э. Прорыв Невы привел к затоплению этой территории, вследствие чего названные находки оказались перекрыты слоем наносного песка мощностью до 1 м. К следующему этапу – раннему железному веку (I тыс. до н. э. – середина I тыс. н. э.) – принадлежат обнаруженные здесь остатки поселений: очаги, хозяйственные ямы и фрагменты керамической посуды (рис. 4). К тому же периоду относится и начало формирования почвенного покрова на невских берегах [Сорокин и соавт. 2011]. Поселения раннего железного века на Северо-Западе еще более редки, чем неолитические. Ближайшие к Приневью найдены в Поволховье и на территории Эстонии, Карелии и Финляндии.

Рис. 4. Находки раннего железного века. Очаг

Финно-угорская языковая общность, сформировавшаяся в области Волго-Камья и Северного Приуралья, еще в глубокой древности распалась на несколько групп. Одна из них, вероятно, уже в эпоху неолита заняла Юго-Восточную Прибалтику, другие переселились на северное побережье Финского залива на территории современных Финляндии и Карелии. Распространенные здесь археологические культуры Восточной Прибалтики V–III тыс. до и. э. с ямочно-гребенчатой и текстильной керамикой связываются с приходом сюда различных групп финского населения [Седов 1990, с. 11–15, Гурина 1992, с. 11].

Культура эстонских каменных могильников римского времени (первой половины I тысячелетия), ареал которой распространяется на территорию Северной Эстонии, на востоке доходит до Копорья. Отдельные находки вещей этого периода найдены и восточнее, вплоть до Волхова и Приильменья, но в Приневье они пока неизвестны. Впервые жителей Восточной Прибалтики, «феннов», описал римский историк Корнелий Тацит в 98 г.: «…у феннов – поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища – трава, одежда – шкуры, ложе – земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетенного из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша; сюда же возвращаются фенны зрелого возраста, здесь же пристанище престарелых. Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянью, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного – не испытывать нужды даже в желаниях» [Тацит 1969, с. 46].

Славяне, варяги и финны на «Великом водном пути»

Славянское расселение на территории лесной зоны Восточной Европы в бассейны Ловати и Волхова проходило в двух направлениях: на север по Днепру и из Южной Прибалтики на восток. Волны его в ΙΧ-Χ вв. докатились до Приильменья, Верхнего Поволховья и Южного Приладожья. На севере славянское расселение сопровождалось колонизацией земель живших здесь финских племен, славяне называли их чудью. В силу географических условий вплоть до средневековья эти территории были мало заселены. Но совершенно очевидно, что славянское освоение носило островной характер, и пришельцев интересовали наиболее пригодные для жизни земли, соответствовавшие их системе хозяйства, основу которого составляло земледелие. Поэтому значительные по площади массивы Северо-Запада, такие как бассейн реки Невы, побережья Балтики и Ладоги вплоть, до XIV–XV вв. славяно-русская колонизация почти не затронула. Славяне, поселившиеся в Поволховье, сталкивались здесь не только с финнами, но и со скандинавами, проникавшими сюда по рекам на судах из Балтики.

Согласно летописным сведениям, уже во второй половине IX столетия на Северо-Западе формируется политическое образование – союз племен, в который входили славяне и финны [Фроянов 1991, с. 3]. Создание древнерусского государства во второй половине IX – начале X вв. происходило на огромных просторах Восточной Европы путем поступательного объединения проживавших здесь славянских и финских племен.

Важнейшим фактором, способствовавшим соединению отдельных частей в государство и поддержанию этого единства, служили речные системы, пронизывавшие огромные, покрытые лесами просторы Восточно-Европейской равнины. Еще в конце VIII – начале IX вв. сложились магистральные водные пути «из варяг в арабы» и «из варяг в греки», протянувшиеся из Северной Европы до Средиземноморья и Арабского востока. Их общим участком стала Нева. Широкая, полноводная река имела очень важное значение в системе международных водных коммуникаций. Появление на ней транзитного центра предопределялось географическим положением этого места. Однако из-за постоянной военной опасности с моря, побережья Финского залива и Невы в тот период еще не были постоянно заселены.

Рис. 5. Ладога, Олегова могила. Фото автора

Ближайшим к Балтике торгово-ремесленным центром на землях финских и славянских племен в середине VI–IX вв. становится Ладожское поселение (рис. 5). Позднее, в конце IX в., в истоках Волхова возникает Рюриково городище, а в X в. – Новгород. В зоне славянского расселения в Южном Причудье такими центрами, связанными с Балтийским регионом, становятся Изборск и Псков. Обращает на себя внимание значительная удаленность всех этих поселений от морского побережья и присутствие уже на начальной стадии скандинавского населения. Удобное положение Ладоги, расположенной в зоне межплеменных контактов на восточной окраине Балтийского бассейна, с одной стороны, и на северо-западном рубеже славянских и финских племен, населявших земли Восточной Европы, – с другой, превратило ее в один из основных центров мореплавания и торговли в эпоху викингов наряду с Биркой, Хедебю, Трусо и Каупангом. О значении Ладоги в Скандинавском мире свидетельствуют многочисленные упоминания ее под названием Альдейгьюборг в древнесеверной литературе в связи с событиями IX-Х вв., по количеству превосходящие упоминания всех остальных городов Руси [Глазырина, Джаксон 1987, с. 11–13]. Присутствие скандинавского населения в ладожском поселении подтверждается археологическими находками, начиная с древнейших слоев (середины VIII в.) – более чем за столетие до даты их первого упоминания в летописи.

Сообщение в «Повести временных лет» под 859 г.: «варяги из заморья взимали дань с чуди, и со славен, и с мери, и с веси, и с кривичей» – фиксирует уже сложившуюся ранее систему взаимоотношений в регионе. Оно является своеобразным предисловием к последующим событиям и свидетельствует о давности установившихся здесь даннических отношений. В 862 г. местное население подняло восстание: «Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть… и сказали себе: поищем себе князя, который бы владел нами и судил по закону. И пошли за море к варягам, к руси… Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжить и владеть нами… И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собою всю русь, и пришли. И сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой Синеус, – на Белоозере, а третий Трувор, – в Изборске» [ПВЛ 1991, с. 23].