Таити - Таня Родина

– У меня есть салфетка.

Я, наконец, направил голову в сторону салфетки и увидел перед собой её обладательницу, девушку, которая сидела на скамейке с книгой, раскрытой на голых коленях. Девушка не то, чтобы улыбалась, но что-то в ней давало мне понять, что, на самом деле, она улыбается. То ли это был мягкий разрез глаз, то ли лёгкое движение ресниц, а, может, складки на юбке или нежная линия голеней. Нет, она мне не сильно понравилась. Но всё-таки я решил подойти и взять обещанную салфетку.

– Даже не знаю, как это вообще получилось, – пространно начал я.

– Так бывает, – девушка потянулась пальцами в нутро слишком большой сумки, лежащей рядом, и проворно достала салфетку,

– Но это не страшно.

Вместо того, чтобы просто дать салфетку, она осторожно встала, поднесла салфетку к пятну и аккуратно промокнула его шершавой поверхностью белой салфетки. Зеленое сразу же напало на белое и в неравной битве, белое потерпело поражение. Прикосновение её руки чувствовалось чрезвычайно остро. Влажная материя рубашки, тонкая материя салфетки и даже моя кожа, легко пропускали тепло её рук куда-то глубоко, внутри сразу же стало горячо и влажно. Я оторопел от неожиданного и столь приятного физического контакта и просто продолжал смотреть на неё, вывалив свои глаза.

Она же просто занималась своим делом. За первой салфеткой последовала вторая. После этого – третья. Пятно на рубашке, конечно же, никуда не исчезло, но ощущение влажности на теле ушло. Я начал забывать о своём мокром, разбитом сердце, и просто таращился на незнакомку перед собой, которая вдруг стала чуть красивее, чем пять минут назад.

– Ты торопишься? – спросила она.

– Нет.

Конечно же, прежняя договорённость с другом по поводу совместного времяпрепровождения этим вечером, как и нефритовое пятно в половину моей рубашки, волновали меня в данную минуту меньше всего. Единственное, что соединяло меня с реальностью – это наивно цветной пакет с яблоками и водкой в руке. Я решил начать с яблок.

– Хочешь яблоко? – спросил я, протянув красное яблоко своими зелёными пальцами.

– Спасибо, – ответила она и положила его рядом с собой.

В момент этой легкой паузы я вдруг понял, что мы почему-то ведём себя друг с другом чрезвычайно серьёзно. Терять мне было совершенно нечего, поэтому я достал бутылку и непринужденно анонсировал:

– Мне нужно это выпить.

Она удивленно посмотрела на меня и на бутылку, но, стараясь выглядеть также непринужденно, ответила:

– Я могу помочь.

Вечер принимал совершенно неожиданный оборот. Я лёгким движением открыл бутылку, взял во вторую руку яблоко и отведал и того, и другого понемногу. Самое первое впечатление в жизни от водки оказалось самым сильным. Жидкость была гадковатой, но от неё моментально становилось тепло во рту, а яблоко было сочным и сладким. Смешав одно с другим, я вопросительно посмотрел на мою новую подругу, не зная, что именно ей стоит предложить для начала. Девушка достала новое яблоко и сделала глоток из бутылки, выпивая значительно больше меня. Я промолчал. Вообще, говорить не сильно хотелось, а, тем более, о таких банальностях, как её имя, моё имя, погода сегодня, погода завтра, школа, любимый урок, любимый цвет, любимая книга, любимый напиток… Я сделал ещё один глоток из бутылки, стараясь не отставать. Водка залилась глубоко в голову, минуя желудок. В голове стало непривычно ватно. Я посмотрел на незнакомку, на эту вполне себе очаровательную незнакомку, и, наконец, улыбнулся.

Меня зовут Катя. У меня не оставалось выбора, я назвал своё имя. Катя задумчиво посмотрела на мою рубашку и поприветствовала меня новым глотком водки. Я честно ещё не знал, как нужно правильно пить алкоголь. Какие выдерживать паузы? Принято ли говорить о чём-то особенном, выпивая? Нужно ли есть, запивать или можно отбросить как одно, так и другое? Галантно ли это – пить прямо из бутылки или лучше это делать из особого бокала, стопки, стакана? Но, на самом деле, все эти вопросы не имели сейчас никакого значения. Катя откусила яблоко и начала говорить сама:

– Я должна была встретиться здесь кое с кем, но он не пришел. Опоздал на 40 минут. Домой идти не хочется. Уж лучше так, – чуть устало сказала она, легко указав головой на бутылку.

– Я тоже шёл к другу, – язык после водки стал слишком шёроховатым и большим и как-то неохотно шевелился, – Но пока не дошёл.

Мне вдруг захотелось искрометно шутить, но ни одна шутка так сразу не клеилась. Хотел было вспомнить анекдот, но и его не оказалось в памяти. Так мы и сидели несколько минут, молча попивая водку, уютно укутанную в пакет, и иногда откусывая яблоки. Зелёнка на рубашке обсохла, оставив после себя тёмное пятно, которое, вероятно, меня уже не покинет.

Мы сидели словно в театре. То ли после алкоголя, то ли это моё разбушевавшееся воображение, но мне вдруг начало казаться, что все прохожие, машины вдалеке, проплывающие вечерние облака и даже мелкие мошки и мушки, словно все были частью какого-то неведанного действа, а мы с Катей были только зрителями. Словно весь этот мир воссоздали только для нас, на те пару часов, что идёт представление, и как только оно закончится и мы выйдем из зала, все эти декорации разберут; актеры разойдутся по домам, облака руками отклеят с неба и положат в подсобку, деревья возьмут в обнимку сильные мужские руки и матерясь оттащат в кладовку. После этой мысли я громко, наверное, слишком громко вдохнул и выдохнул, Катя вопросительно посмотрела на меня и сказала невпопад:

– Мне нужно идти.

– Куда? – бесцеремонно спросил я.

– Домой.

– Зачем? – я посмотрел на бутылку водки, мы выпили только треть, но смелости во мне явно прибавилось.

– Родители ждут.

– А меня не ждут. Я им сказал, что остаюсь у друга с ночёвкой.

– Значит, друг ждёт?

– Может, и ждёт.

После нового глотка водки, я зачем-то положил ей руку на коленку. Ладно, если бы она была в брюках или в чём-то таком, но я положил ей руку на голую коленку. Тепло её кожи мгновенно обожгло меня до кости, я хотел было отдернуть ладонь и спрятать её куда подальше и примерно навсегда, но мой затуманенный разум дал мне понять, что так будет только хуже. С невозмутимым видом мы продолжили сидеть с моей рукой на её коленке. Катя смотрела на мою руку. Я смотрел куда-то вдаль. Через несколько секунд я почувствовал странный скачок в горле, и поспешно закусил его яблоком и запил водкой. Показалось, что стало легче.

Ещё через несколько минут, когда сидеть просто так стало решительно невозможно, я посмотрел ей прямо в глаза. Катя была не такой красивой, как та, в которую я был до смерти влюблён уже в прошлом. Единственное, что мне нравилось в её лице – это абсолютная симметрия. Я с детства увлекался черчением и геометрией и именно в её лице сейчас нашел неизученное правило, нерешённую задачку, недоказанную теорему. Идеальные окружности зрачков вступали в диалог с полукругами бровей, тонкая линия носа разбивала аккуратные губы на ровные доли, траектория каждой ресницы была отточена и идеальна и стремилась ввысь. Вот таких вот взаимодействий было в её лице невиданное количество и я только начинал свой путь. Я становился ближе к разгадке с каждым глотком. Наверное, мой столь продолжительный взгляд показался Кате странным или же, наоборот, заинтересовал, она блеснула мокрыми зрачками и задумчиво сказала:

– Что-то я уже пьяная. Домой сейчас лучше не идти.

– А пойдем к моему другу в гости.

– Ну, пойдем.

Я был уверен, что она не согласится, поэтому после того, как она сказала «да», я удивленно вздёрнул свои юношеские, отчаянные брови и сосредоточенно, из последних сил, посмотрел на неё и спросил что-то глупое:

– Не боишься?

– А вот и не боюсь.

Она сделала ещё один глоток, как бы показательно смелый, и я увидел, что за последние полчаса мы выпили половину бутылки. До этого самого момента, я был уверен, что всё не так уж плохо. Ну, и вообще, если бы я захотел сосредоточиться (ну вот если бы я очень захотел), я бы смог вполне сойти и за трезвого. В этом я был почему-то страшно уверен. Однако все изменилось, когда я встал на ноги. Тёплый летний асфальт тут же загулял под ногами, кроны деревьев без всякого предупреждения вдруг стали набрасываться откуда-то сверху, скамейка вообще оказалась на другом континенте. Я покачнулся, но устоял. Рядом со мной уже стояла Катя. Выглядела она немного увереннее. Во всяком случае, она держалась на ногах и не падала. В голове был туман или что это было? Катя не стала ждать помощи и самостоятельно собрала наши вещи со скамейки. Её руки осторожно взяли пакет с водкой и оставшимися яблоками, моя рука сама по себе беспомощно взяла её локоть или плечо, что-то тёплое и мягкое.

Улицы были смазанными и неровными, я помню, как выпалил адрес друга (и как я его вообще тогда вспомнил?), как мы переходили шумную дорогу. Катя отважно тащила меня на зелёный. Вот мы уже в троллейбусе и я швыряюсь в кондуктора мелочью, слышу голос Кати рядом, но не понимаю, что она говорит. Мы поспешно ретируемся, я ору что-то этой медленно удаляющейся гусенице, Катя не отпускает мою руку, я хочу удостовериться, что мою руку держит именно она, заглядываю ей в лицо и вижу всё тот же геометрически идеальный порядок, но уже через секунду черты лица куда-то разбегаются – отваливается нос, перемешиваются между собой ресницы и губы, волосы сметают за собой остатки лица, оставляя после себя идеально ровную поверхность… Меня стошнило куда-то в зеленый куст. После нескольких минут этого спонтанного действа, я тяжело поднял голову и огляделся. Удивительно, но Катя всё еще была рядом. Черты её лица сложились обратно в прежнюю светлую картинку. Я почувствовал, что неплохо было бы умыться, но вдруг понял, что почему-то стою уже наполовину мокрый. Помотал головой из стороны в сторону, огляделся, посмотрел на зелёное пятно на рубашке, которое никуда не делось, и только сейчас понял, что уже давно идет дождь. Точно, дождь. Мне сразу стало понятно, почему у Кати волосы уже были мокрыми и почему кроме тошноты я чувствовал прохладный озноб и мокрую кожу на шее. Нелепо помыв руки в ближайшей луже, я быстро взял её ладонь и потащил домой к другу. Показалось, что выплеснув лишнее, я стал заметно более трезвым. Дома рядом обрели свои очертания, движения ног, словно по команде, выровнялись. Во рту всё ещё был неприятный привкус тошноты, поэтому я то и дело доставал изо рта язык и обмакивал его в капающий с неба дождь. Я снова чувствовал треугольную руку Кати и в один момент решительно нарушил молчание, которое, как мне казалось, длилось слишком долго: