Новая дивная жизнь (Амазонка) - Анатолий Курчаткин

– Я ж говорил тебе, все они берут! – победно воскликнул он затем, поворачиваясь к Маргарите. – Как оно, нормально прошло? С боевым крещением! Видишь, все нормально, и ничего не стыдно. А ты, дурочка, боялась!

– Даже юбка не помялась, – ответила Маргарита. И возбужденно хохотнула: – Только я ему ничего не давала. Он безо всего, просто так подписал.

Победная радость на лице ее любовника окаменела, Постояла на нем в таком окаменелом виде какое-то мгновение – и исчезла совсем.

– Это как это? – произнес он с нервным дребезжанием в голосе. – Не понял!

– Так это, – сказала она. – Я пока думала, как дать, он уже подписал.

О том, что не смогла бы дать деньги ни при каких обстоятельствах, Маргарита предпочла умолчать.

Атлант смотрел на нее с острым опасливым недоверием. На лице его теперь отчетливой печатью стояло то нервное дребезжанье, что прозвучало в голосе.

– Не может быть, – сказал он затем. – На хрен ему! С какого вдруг бодуна. Врешь!

– Боже мой, да что я вру! – воскликнула Маргарита. От выражения его лица ее собственное горячее возбуждение тоже исполнилось нервности. – Зачем мне врать, я не пойму?! Вот, – распахнула она сумочку, выхватила из нее деньги и помахала пачкой в воздухе, – вот они все! Целые, нетронутые.

Атлант быстрым, жадным движением выхватил у нее пачку из рук, быстро, жадно оглядел ее, ковырнул большим пальцем, заглядывая внутрь, и с тою же жадной быстротой засунул деньги к себе в карман.

– Твою мать! – вырвалось из него. Во взгляде, которым он смотрел на нее, Маргарита уловила ревнивое, соперническое чувство. – Что, ты ему пообещала свидание, да? Заинтересовал он тебя? Ничего мужик, вполне? Разобрало на него?

Маргарита не ожидала такого. Некая вина за то, что все вышло не по-намеченному, точила ее, не без того. Пусть вышло много лучше, как и не ожидалось, но как не ожидалось, и это рождало ощущение вины. Или нечто, похожее на вину. Однако обвинять ее в том, что получила подпись в обмен на обещание постели?!

– Ты с ума сошел, – медленно проговорила она. – Как ты смеешь. С какой стати? Откуда я знаю, почему он подписал? Я не знаю! Подписал и подписал! Надо было тогда самому идти, все было бы ясно!

Атланта проняло. Глаза у него заметались, прячась от ее взгляда, он отстранился от нее, отвалился на своем водительском сиденьи, взялся за руль и несколько раз крутанул его туда-сюда внутри люфта.

– Ладно, ладно, ладно! – не глядя на нее, оторвал он руки от руля и потряс ими перед лицом. – Я сошел с ума, хорошо! Извини! Но что он хочет?! Что потребует? Ведь почему-то он подписал?!

Все же ее любовник был сыном искусствоведов. Он взял свои оскорбительные слова обратно, он извинился. Маргариту переполнило к нему жаркой, страстной благодарностью. Она обхватила Атланта руками, прижалась к его щеке и потерлась о нее.

– Ты же сам говорил, что у хорошеньких женщин бизнес идет… как? Как ты говорил, как? – терлась она о его щеку, заставляя его ответить.

– Офуенно, как, – через паузу отозвался Атлант.

В голосе его Маргарита услышала отчетливое, внятное ублаготворение.

3

Жизнь раскручивалась – будто смотрела про себя крутое кино. Как правильно сделала, что не пошла ни в какую школу. Как умно. Что бы там за жизнь была, в школе. Гнойное болото, не жизнь. И денег – чтоб только не протянуть ноги. Выживала бы, не жила – как в какой-нибудь ленинградской блокаде.

Так Маргарита иногда на себя и смотрела – будто со стороны. Отстраняясь от самой себя, расщепляя себя на ту, что была внутри, которая прежде ходила в университет, бегала на выставки художников-нонконформистов на Малой Грузинской, доставала и читала толстые литературные журналы с очередным запрещенным раньше романом, и ту, которой она была теперь снаружи: белкой, бешено мчавшейся в стремительно крутившемся колесе, и лапками все быстрее, быстрее, не дать себе отстать от колеса и не позволить ему замедлить свое стремительное вращение. А не отстраняясь, не расщепляя себя на ту и эту, можно было бы свихнуться. Крейзануться, слететь с болтов – самым натуральным образом.

Бизнес у Атланта шел – будто на реактивной тяге. Маргарита не вполне понимала, что это за бизнес. Сначала ей казалось, что это как-то связано со спортом, с теннисными кортами, их арендой, эксплуатацией, но потом вдруг выяснилось, что вся их контора – не что иное, как страховая компания, учредителями которой являются с десяток разных государственных предприятий, однако при этом они ничего не страховали, только все время вели бесконечные финансовые расчеты, а там неожиданно понадобились таблицы мировых цен на металлы – медь, сталь, вольфрам, – после чего всплыли какой-то кирпичный завод под Москвой, мебельная фабрика, магазин галантереи.

Но то, что бизнес шел успешно, ясно было невооруженным глазом. Денег в запечатанном конверте, который Маргарита получала регулярно в начале каждого месяца, каждый же месяц становилось непременно больше. И деньги были приличные. И когда ходили с Атлантом в ресторан, он заказывал самые дорогие блюда, самые дорогие вина – швыряться не швырял, но тратился на полную катушку, жаться ему не приходилось. «В Альпы с тобой на горных лыжах кататься хочу поехать, – говорил он Маргарите. – Вжарить по склону, и на полкилометра вниз, а?! Восторг! – Глаза у него подергивались поволокой, мечтательно прищуривались. – Не могу только пока наше дело оставить. Ни на день!»

Он всегда в разговорах с Маргаритой, когда поминал о работе, подчеркивал, что это не только его, но их с Маргаритой общее дело. Маргарита не перечила. Она и сама так ощущала: их, общее.

Хотя в этом деле она занимала по иерархии далеко не первое место. Вокруг Атланта толклась целая уйма народу, все с должностями директоров, генеральных директоров и вице-президентов, но она стояла ближе к нему, чем они все, она была почти им, одной сутью, они со своими громкими должностями появлялись и исчезали – как в небытие, как их и не было, – а она оставалась.

Впрочем, оставался неизменным еще один человек – такой Семен Арсеньевич. Лет тридцати восьми, тридцати девяти, худой, даже поджарый, но чувствовалось – сплошная мышца под одеждой, шилоглазый и малословный, бывший подполковник из органов, ставший гражданским вскоре после троллейбусной революции, которую Маргарита и творила, сидя у Белого дома. Надо полагать, тогда Семен Арсеньевич был с другой стороны баррикад. Но сейчас, говорил Атлант, он без Семена никуда. «Я без него – как дым без трубы, – говорил он. – Представляешь себе дым без трубы? Вот. Дым вьется – трубы и не замечаешь. А без трубы куда дыму идти? Может он вообще идти?

Семен Арсеньевич держался в тени, вроде как в стороне от всех рабочих событий, не лез ни в какие громкие споры – напрочь, в общем, не вылезал на свет, но Маргарита его побаивалась. Не только потому, что Атлант сравнивал себя с дымом, а его с трубой, признавая тем самым как бы его главность, но ей, по всему поведению Семена Арсеньевича, казалось, задень ненароком бывшего подполковника так, что посчитает себя обиженным, ответит – будут соскребать тебя со стен ложкой.

Правда, Семен Арсеньевич, когда Атлант рассказал ему, что Маргарита вырвала у зам. предисполкома здание без копейки подмазки, проникся к ней особым, уважительным чувством, похожим на изумленное восхищение. «Нет слов, меня душат слезы», – говорил он, когда вдруг, по какому-то случаю вспоминался этот Маргаритин подвиг, – всякий раз неизменно одни и те же слова.

Вскоре, как получили здание и приступили к его ремонту, Маргарита поинтересовалась у Атланта, почему он не утаил от Семена Арсеньевича, что деньги остались целы? Почему она не утаила от него, Атланта, – это понятно. Но почему он? Змеиная мысль, что деньги могли пойти в их с Атлантом личный карман, нет-нет да точила ее.

– Себе дороже, – коротко ответил ей Атлант. И вдруг, через паузу неожиданно взвился – как полоснул острым бритвенным лезвием: – Хотела б, чтоб мне небо с овчинку стало? Чтобы жизнь – поперек горла?

Словно защищался от чего-то в себе. От страха? Того, который ощущала внутри при встречах с Семеном Арсеньевичем и сама Маргарита? Она не решилась уточнять это у Атланта.

Она в их конторе сделалась главным тараном, пробивавшем чиновные кабинеты. Это стало чем-то вроде ее специализации. Атлант с Семеном Арсеньевичем ставили задачу – и она отправлялась решать ее. В ней вызрела наглая, не знающая ни малейших сомнений, какая-то расхлюстанная уверенность в себе, она шла и знала, что все у нее получится, – и у нее получалось. Не всега так, как в тот, первый раз с зам. предисполкома. Даже далеко не всегда. Но она научилась давать взятки – будто платила в магазине за товар в кассу. Великолепно это у нее выходило. И великолепно выходило опускать зарвавшиеся кувшиные рыла: брали в десять раз меньше, а делали больше, чем хотели. «Нет слов, меня душат слезы!» – восклицал Семен Арсеньевич, узнавая об очередной победе Маргариты.