Колокол Нагасаки - Такаси Нагаи

мгновенно, а более десяти оказались серьезно ранены. Но благодаря решительным и слаженным действиям студентов и медсестер ни один пациент университетской клиники не пострадал.

Завыла сирена воздушной тревоги. Студенты бурной рекой устремились из лекционных залов в коридоры, объединились в группы и разошлись по своим постам. Кто-то из штаба гражданской обороны пробежал по коридорам с громкоговорителем, выкрикивая команды. Сегодня, как обычно, ожидался массированный авианалет на юг острова Кюсю. Сирена воздушной тревоги продолжала реветь. Я поднял голову и посмотрел в ясное утреннее небо, мигающие высоко-высоко в облаках блики зацепили мой взгляд. Вражеские самолеты приближались. Одна за другой, тут и там, еще громче завыли сирены, пронизывая пространство невидимыми звуковыми волнами. Мне был до боли знаком этот звук, и я бы многое отдал, чтобы больше никогда его не слышать.

Ярко алели цветы сарусубэри[4]. Такими же ярко-красными были и цветы олеандра. И канны тоже были алыми, словно кровь. Там, среди красных цветов, притаившись на своих постах возле входа в больницу, стояли студенты-медики первого года обучения. Юноши и девушки держали носилки, готовые эвакуировать больных и раненых.

– Интересно, как там на самом деле идет война? – спросил молоденький студент из Кагосимы. – Многие из моих одноклассников на фронте.

– А где наши самолеты? Чем они занимаются? – послышался из укрытия голос другого студента, судя по акценту – уроженца Осаки. – Как-то это все затянулось! Какая польза от сопротивления? Какие у нас шансы?

Никто не ответил. Я уже не раз слышал такие разговоры. Но разве у нашей родины – Японии – оставался какой-то выбор, кроме как между жизнью и смертью? Наши правители начали эту войну, чтобы выиграть ее. Когда они поднимали занавес, чтобы разыграть эту трагедию, они верили в победу. И все же после падения Сайпана[5] тексты военных сводок Генерального штаба изменились. Самые проницательные студенты быстро почувствовали, как изменился привкус официальной риторики. Он стал отдавать гнильцой.

– Фудзимото! Что вы скажете? Чем закончится война? – В узком входе в убежище показалось красное лицо парня, говорившего на осакском диалекте. На нем были ллойдовские очки[6], и выглядел он словно осьминог, высматривающий что-то из своего укрытия.

Фудзимото, староста класса, стоял под деревом аогири[7] неподвижно, скрестив руки на груди, и пристально глядел в небо. Фудзимото был невысокого роста, но отличался железными нервами. Весь его внешний вид, начиная со стального шлема и заканчивая крепко-накрепко завязанными черными шнурками на ботинках, был идеальным, а манеры – безупречными. Много раз он выносил раненых из-под бомбежек, тем самым завоевав доверие и уважение товарищей. Когда они видели, как этот хрупкий юноша кидался в облако дыма и огня, за ним шли без колебаний. Фудзимото всегда носил с собой отцовский бинокль и, когда в небе слышался шум, с его помощью следил за вражескими самолетами и сообщал товарищам об их перемещениях.

– Чем же закончится война? – не мог угомониться юноша из Осаки.

– Чем же закончится война? – переспросил Фудзимото, словно подавляя собственные мысли, и продолжил: – Война не определяет нашу судьбу. Напротив, это мы решаем судьбу войны. Что имеет значение, так это сила и настойчивость молодых японцев или молодых американцев. Они и определят, кто победит.

– Но ситуация очень драматичная. Разница в материальных ресурсах колоссальна. Наши жалкие усилия просто бессмысленны, – не унимался «осьминог» в очках.

– Может быть, это и так. Но если прямо сейчас бомбы начнут падать на наш город, что за польза от твоих разговоров? Надо будет действовать без колебаний. Я собираюсь исполнить свой долг до конца. – Фудзимото говорил твердо и решительно.

Но сомнения юноши из Осаки, похоже, никуда не делись.

В этот момент появился заместитель старосты с огромным брусом в руках. Парень был выпускником школы Кокура; он делал свою работу, не тратя время на разговоры. Сейчас его задача состояла в том, чтобы укрепить наблюдательный пункт. Он трудился один, пот лил с него градом.

«Осьминог» переключился на заместителя старосты:

– Если враг действительно явится сюда, что мы будем делать?

– Есть время жить, и есть время умирать, – прозвучал ответ. Выпускник школы Кокура достал из-за пояса веер, стал им обмахиваться, затем продолжил: – Живем мы или умираем, мы не хотим быть посмешищем для всего мира.

Снова воцарилась глубокая тишина. Цветы сарусубэри, олеандра и канны, красные и неподвижные, выглядели как застывшая кровь. В воздухе висел пульсирующий стрекот цикад, сидящих на камфорных деревьях вокруг храма Санно[8].

В тот день было мое дежурство, и, как инструктор по противовоздушной обороне, я должен был проверить готовность людей и оборудования к ликвидации последствий воздушного налета. Войдя в больницу с центрального входа, я прошел по широкому коридору до запасного выхода. У каждой больничной палаты уже стояли студенты и медсестры, одетые в униформу. Ведра были заполнены водой. Пожарные рукава растянуты. Пожарные багры, лопаты – все было готово к борьбе с зажигательными бомбами. Перед рентген-кабинетом я столкнулся со студентом третьего курса по имени Уэно. Какой мужественный парень! Несколько дней назад, когда от зажигательной бомбы загорелось отделение гинекологии, он дежурил на крыше соседнего дерматологического корпуса. Когда мы побежали к горящему зданию, чтобы тушить его, вражеские бомбардировщики начали пикировать вниз, но Уэно смело руководил нашими действиями, стоя под падающими бомбами:

– Они снижаются! Бомбы падают! В укрытие! Опасность!

Потом наконец сообщил:

– Вражеские самолеты улетели! Всё в порядке. Выходите из укрытия! Огонь не потух!

– Храбрец, – сказал я, приветствуя его. Уэно застенчиво почесал голову.

– На днях мама отругала меня, – ответил он. – Говорила мне не делать чего-либо только для того, чтобы произвести впечатление на других: «Ты больше не ребенок», – сказала она.

Люди, работавшие с ручными насосами, собрались возле задних ворот. Мы хорошо подготовились и могли справиться с последствиями падения зажигательных или обычных бомб. Довольный увиденным, я отправился в восточное крыло больницы. В отделениях отоларингологии, хирургии и гинекологии беспорядок от недавних бомбежек пугал сильнее, чем раны и увечья пациентов. Вокруг зданий, как кровь, алели олеандры, в воздухе отчетливо ощущался запах карболки[9]. Нервная дрожь пробежала по моему телу.

Рассеивая сомнения и страх, прозвучал звонок на урок. Когда я вернулся в аудиторию, студенты с шумом расстегивали ремни стальных шлемов. Медсестра Иноуэ, отвечавшая за информирование, склонила голову набок. Ее глаза засверкали ярче, чем обычно, когда она объявила: «Над Кюсю больше нет самолетов противника». Она повторила то, что услышала по радио. Пот слегка выступил на ее раскрасневшихся щеках, к которым прилипли пряди волос.

Из ректората поступила команда «Немедленно приступить к занятиям!», и гонцы снова побежали