Филфак (СИ) - Гордеева Алиса

От неожиданности вскакиваю и под глупым предлогом отправляюсь на поиски уборной: как бы сильно Виолетта внешне ни походила на Даяну, я не настолько пал, чтобы искать утешения в объятиях продажной девки. Впрочем, лучше бы я просто ушёл!

Стоит ли говорить, что санузел в этом месте смахивает на убежище бомжей? Так и не отважившись в него зайти, я возвращаюсь к нашему столику и, дабы перебить туалетное амбре, залпом выпиваю американо. Гадкий, приторно-сладкий, с отвратительным послевкусием. Виолетта довольно улыбается и зазывно проводит кончиком языка по губам. Чёрт! Во что я вляпался? Долбанный добряк! Хватаю со стола ключи от тачки и, сославшись на неожиданно возникшие дела, спешу на улицу. Но, увы, так и не успеваю дойти до спорткара: невыносимая тошнота, внезапно подобравшаяся к горлу, сменяется диким ознобом и жгучей болью в животе. Всё вокруг летит и кружится, а ноги будто ватные предательски подгибаются под весом моего тела. В ужасе пытаюсь позвать на помощь, но совершенно не слышу своего голоса, а после и вовсе проваливаюсь в непроглядную темноту, лишённую звуков, запахов, а главное — разрушающих мыслей о свадьбе брата.

Глава 2. Пирожки

Аня.

— Анька, негодница!

Тишину предрассветного часа нарушают недовольный голос бабы Маши и жалобный скрип половиц, разбавляемый шарканьем тапочек.

— Снова убегаешь ни свет ни заря? — продолжает ворчать старушка, размеренными шагами подходя всё ближе. — И опять небось не позавтракала? Да?

— Ба, ну какой завтрак! До рассвета считаные минуты! — застигнутая врасплох, бросаю у порога рюкзак и разочарованно плетусь обратно: попытка улизнуть из дома незамеченной, в очередной раз провалилась. Неужели, бабушка не понимает, что мои деревенские каникулы на исходе. Когда, как не сейчас, наплевать на утреннюю дрему и сломя голову нестись босиком по сырой траве навстречу новому дню. Первые лучи солнца, осязаемыми нитями пронизывающие всё вокруг, таинственные туманы, бусинки росы на прозрачной паутине — в мире нет ничего прекрасней зарождающегося утра!

— Сумасбродная девчонка, и что тебе не спится? — причитает бабуля, деловито качая головой.

Пряди её длинных седых волос слегка выбились из косы, а наспех накинутый поверх ночной сорочки халат практически волочится по дощатому полу. Это я в свои двадцать всё ещё расту ввысь, а бабуля, давно разменяв седьмой десяток, с каждым днём, кажется, становится всё миниатюрнее.

— Хорошая моя! — перехватываю морщинистые, но такие тёплые и нежные ладони старушки в свои и, слегка сжав их, не могу сдержать эмоций:

— Ба, ты же знаешь, как я люблю рассветы. Каждое утро по-своему прекрасно, каждый восход солнца — неповторим! Разве могу я преспокойно дрыхнуть, когда за окном такая красота!

— Красота! — сварливо повторяет баба Маша. — Отцу рассказывай про сию красоту! А я-то уж поди знаю, куда, а точнее, к кому тебя так срывает по утрам.

— Ба! — обнимаю роднульку за плечи и крепко целую в щеку.

— Ну что «ба»? – бабушкино сердечко постепенно оттаивает. — Я же не ругаюсь, Нюра. Понимаю, что возраст у тебя такой бестолковый, когда шило в одном месте так и зудит! Только вот ты мне, старой, скажи: нужна ли своему Артурчику будешь хилая да больная?

— Нормально со мной всё, бабуль!

— Так ты ещё пару недель на пустой желудок да невыспавшаяся-то поубегай из дома, так глядишь, и свалишься где в голодный обморок. Типун мне на язык! — бабушка взмахивает руками и медленно бредёт на кухню. — Съешь хоть пирожок, Нюр! Для тебя ж вчера весь вечер пекла. Да и богатырю своему возьми – угостишь.

— А с чем пирожки? С луком? — отказаться от бабушкиной выпечки может, разве что, идиот, ну или язвенник какой, а я напрочь забываю об идеальной фигуре, стоит чарующему аромату сдобы коснуться моего носа.

— Да прямо с луком, — хитро улыбается бабуля и аккуратно стягивает белоснежную ткань с огромной горы румяных пирожков. — Можно подумать, я молодой не была — не знаю, что миловаться с красавчиком своим будешь? С рисом и яйцом напекла. Давай за стол, дочка!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ладно, твоя взяла! — с полки достаю две кружки, а из холодильника — молоко. Завтрак так завтрак!

Во двор я выбегаю с третьими петухами. Выкатив из сарая старый дедушкин «Урал», за плечи закидываю рюкзак, доверху набитый бабушкиными пирожками, и поправив бейсболку, что есть мочи несусь по просёлочной дороге. Солнце масленым блином уже вовсю красуется у линии горизонта, а уставший меня ждать Артур — у повалившегося забора на окраине Заречного. Сложив руки в карманы спортивных штанов, он делает вид, что увлечён созерцанием плывущих вдалеке сизых туч, а меня совершенно не замечает. Дуется! Точно!

Бросив свою развалюху рядом со спортивным и навороченным велосипедом, подбегаю ближе к Царёву и кончиками пальцев скольжу по его немного колючей щеке.

— Привет! — шепчу тихо и оставляю на обиженно надутых губах лёгкий поцелуй. — Давно ждёшь?

Артур с шумом выдыхает: делать и дальше вид, что меня рядом нет, — глупо.

— Что на этот раз, Ань? — нехотя притягивает в свои объятия, продолжая изображать из себя оскорблённого. — Опять дед на рыбалку утащил? Или свинья опоросилась? А? А может, я банально тебе надоел? Признайся уже!

— Дурак ты, Артурчик! — кончиком носа утыкаюсь в нежную впадинку на его шее. — Просто бабуля пирожков напекла и не отпустила из дома, пока я не поем.

— Пирожков? — морщит нос Артур. Ну конечно, лучший студент спортфака и ярый приверженец здорового питания Царёв такую ерунду не ест. — Это ж сплошные углеводы, Ань! Сколько тебе повторять?

— Не бери в голову, — отхожу от парня на шаг назад, чтобы аромат выпечки ненароком не просочился из рюкзака к его носу: только часовой лекции о вреде пирожков мне не хватало. — Поехали к реке?

Артур кивает и, взяв меня за руку, тащит к брошенным великам.

— Всё лето на этой ржавой колымаге прокатала, — брезгливо бурчит Царёв, поднимая с земли мой «Урал». — Прошлый век, честное слово. Почему не попросишь отца привезти тебе нормальный велик?

— У папы дела, — оправдываюсь, пожимая плечами. — Да и через неделю уже в город возвращаться, какой смысл?

— Глупая ты, Анька! — усмехается Артур. Он, как и я, понимает, какие дела у моего отца в городе, но деликатно молчит. — Ладно! Давай наперегонки до моста?

— Давай, — соглашаюсь, заведомо принимая поражение: дедушкин «Урал» для спринтерских заездов не годится точно.

Впрочем, Артуру всё равно. Оседлав своего железного коня, уже через пару минут он исчезает из поля зрения, оставляя меня наслаждаться пением птиц и нежностью солнечных лучей в одиночестве.

С Артуром Царёвым мы знакомы с детства. Наши отцы росли по соседству в этом самом посёлке. Внешне похожие, как братья, они и в жизни были не разлей вода: сидели вместе за партой, в армии служили в одной роте, а как вернулись, оба поступили на строительный и в один год женились. Правда, невест выбрали абсолютно разных как внешне, так и по социальному статусу. Мой отец предпочёл любовь, а папа Артура — безбедное будущее. Вот и сейчас, семья Царёвых ни в чём не знает нужды, а мы… А мы с папой остались вдвоём: как оказалось, одной любви для счастливой жизни слишком мало. Этой зимой мама подала на развод и переехала в столицу к новому богатому мужу, бросив нас с отцом на произвол судьбы. И если я смогла её отпустить, в надежде, что та станет по-настоящему счастливой, то отец так и не смирился. Начинать жизнь с нуля, когда тебе давно за сорок, непросто. Вот и он не сдюжил, с головой погрузившись в затяжную депрессию.

В комфортном для себя темпе кручу педали, полорото осматриваясь по сторонам. «Заречное» с его горластыми петухами давно осталось за спиной, а лесная просека, что ведёт реке, пронизана солнечным светом, как паутиной и насквозь пропитана смолистым ароматом хвои. И куда Царёв так спешит, на бешеной скорости пролетая всю красоту?

Останавливаюсь на развилке возле старой раскидистой сосны и по привычке выглядываю на пушистых ветках шустрых белок: угощать рыжих вертихвосток семечками да морковкой давно стало моей любимой традицией. Правда, сегодня, за спиной – пирожки, безжалостно отвергнутые Артуром. Копаясь в рюкзаке, медленно обхожу могучий ствол дерева и мурлычу под нос песенку, пока не спотыкаюсь обо что-то мягкое и тяжёлое. Взвизгнув, падаю на землю, в кровь ободрав коленки о выпирающие коренья и старые ветки. Ругаю себя за невнимательность и, отряхивая от хвои ладони, встаю. С сожалением замечаю, что вылетевшие из рюкзака пирожки рассыпаны по опушке и теперь без вариантов являются собственностью белок. А после разворачиваюсь, чтобы взглянуть на причину моего падения, и снова опускаюсь на землю. Теперь от животного страха! Там, за сосной, в окружении крапивы и лопухов в неестественной позе и перепачканной одежде лежит парень. Красивый, как ангел, но, похоже, не совсем живой.