Гарантия на счастье - Грохоля Катажина

— А я правда больше не буду, — обиженно повторяла она.

Дедушка не обращал на это внимания. Но она приняла решение. И он должен был по крайней мере обидеться. Антек вернулся домой к концу лета.

— Не буду хирургом, — сказал он и показал Але искалеченную ладонь со скрюченными пальцами.

Она по очереди дотрагивалась до каждого пальца, а он говорил:

— Я не чувствую твоих прикосновений, потому что у меня почти нет нервов. Но я буду тренироваться, вот увидишь, я стану врачом.

И Аля любила его еще больше, потому что он был несчастный. Антек проводил у нее дома долгие часы, дедушка его тоже любил и повторял:

— У тебя может быть все, что ты захочешь, ты можешь стать кем пожелаешь, главное — быть умным. — И делил пополам таблетки для бабушки. Он следил за тем, чтобы она принимала лекарства строго по часам. Бабушка болела, и ясно было, что она скоро умрет. — Не поддавайся, мальчуган, если будешь тренироваться, рука восстановится.

Медицина не знала слова «восстановить», но Антек упражнялся на теннисном мячике, который дедушка привез ему из города, и однажды дедушка подал Антеку нож и сказал:

— Вот эти пастилки разрежь пополам, а вот эти на четыре части.

И Антек, положив таблетки на старую дубовую доску, с трудом, но ровно их разрезал.

— Видишь? — спросил дедушка. — Может, еще станешь хирургом.

Антек смотрел на Алю с гордостью:

— Будешь женой врача.

Она соглашалась, потому что очень любила Антека. И иногда даже хотела рассказать ему о детском доме, но ей пришлось бы рассказать ему и о своем позоре, а тогда, возможно, Антек перестал бы ее любить.

Но больше всех Аля любила дедушку. Он подрабатывал летом, играя в сельском костеле. Она любила стоять рядом со старым органом, немного выше, чем все остальные. Дедушка вынимал из инструмента белые фарфоровые, наполовину обрезанные шары.

Эти совершенно ненужные для клавиш приспособления находились над пюпитром, выглядывая на пару сантиметров. Тогда органы были другими. А потом он вставлял их обратно, и звук менялся. Это было волшебство. Или он доставал только некоторые шары. А Аля находилась выше стоявших на коленях или поднявшихся на ноги людей, она была над ними, выше ее стоял только ксендз на деревянном амвоне, а над ним — распятие, висевшее на стене. Выше Христа были только толстые деревянные потолочные балки.

В то воскресенье в костеле, рассматривая перекрытия и слушая музыку, которую создавал дедушка с помощью белых шаров и педалей, Аля заметила две темные тени. Это были два толстых черных червя. Почти над ней. Она боялась, что они упадут. Когда она снова посмотрела на потолок, там остался только один червь.

Дедушка теперь играл тихо, фарфоровые шары были вынуты, а огромный, с большой палец, червь был только один.

Второй должен был находиться где-то здесь. Он наверняка совсем рядом упал. Может, возле ее ног?

Аля повернулась, всматриваясь в доски пола. Изучая одну за другой. Червя не было. Потом она снова посмотрела на потолок. Другой червь устроился прямо над ней. Только высоко. Выше, чем Христос.

А если тот упал прямо на нее?

Но дедушка играл.

И так хотелось в туалет.

Ей нужно было немедленно выйти.

Но она не могла.

Она не видела ни людей, ни ксендза, ни Бога.

Она видела только потолок и это черное чудовище, которое вот-вот на нее…

Дедушка играл, а люди его слушали.

В туалет хотелось все сильнее.

Она не могла пошевелиться.

Она старалась смотреть на людей. Но они казались большим пятном. Ксендз превратился в черное пятно, похожее на червяка. Она смотрела на распятие, но оно было так высоко.

Стала смотреть на балки.

Второго тоже не стало.

И внезапно к ней вернулся страх. Она вспомнила череду кроватей в детском доме, чудовище и почувствовала, как полилась моча. Теплая струя между ногами, на лодыжках, в сандалиях. У органа образовалась лужа, а так как Аля стояла выше, то струя помчалась вниз, по ступеням.

Она не могла двигаться.

Дедушка играл, а люди стояли.

Никто на нее не смотрел, а струя лилась и лилась, и внизу образовалось мокрое пятно.

И след указывал на нее.

Не удастся скрыть. Аля продолжала стоять. И не было никого, кто сделал бы ее невидимой девочкой с сухими ногами в сухих сандалиях. Ангела-хранителя, который во что бы то ни стало вывел бы ее из этого сельского костела, тоже не было.

Потом дедушка перестал играть. Люди преклонили колени.

Он посмотрел на нее.

Достал старую бумагу, в которую заворачивал ноты, положил ее на маленький стульчик за органом.

— Иди сюда, — сказал он тихо.

Но в костеле была тишина, и дедушкины слова, произнесенные шепотом, были громче этой тишины. В тот момент ксендз поднял вверх золотую чашу и сказал:

— Это Тело Мое, которое за вас отдается.

Люди стояли, опустив головы. Аля сидела на стульчике, а деревянный пол поскрипывал. Она хотела вспорхнуть, хоть и не умела летать. Головы людей были опущены. Она смотрела на них. Антек стоял сбоку. Она молилась, чтобы он не заметил ее позора.

Ее не существовало.

Но люди сейчас встанут и посмотрят на дедулю. Потом — на орган, затем на пол и тогда увидят разложенные серые листы бумаги, которые ее выдадут.

Когда люди перекрестились и были благословлены до следующей воскресной мессы, а она сидела с опущенной головой и ждала, к ним подошел Антек и протянул ей руку, словно ничего не произошло. Но она не позволила себя обмануть.

Аля вскочила и выбежала, чтобы не слышать, как над ней будут смеяться в костеле, так громко, что сам Христос услышит, и как Антек будет смеяться над ней и разлюбит ее.

Автобус остановился у часовни. Она вышла и побрела по дороге.

Она, конечно, могла предупредить Антека о том, что приедет сегодня, в четырнадцать двадцать, он наверняка встретил бы ее на машине, но нет… Лучше так, спокойно идти, как год назад. Тогда она шла мимо часовни к автобусу, который увозил ее отсюда навсегда. Рядом шел Антек, взрослый мужчина. Он не мог быть хирургом — легкое повреждение руки осталось, но он окончил медицинский институт и теперь работал в городской больнице. Антек… ее Антек тогда и чужой сейчас. Врач второй категории, научные работы, правая рука заведующего отделением внутренних болезней. Антек. Ее любовь. Почему еще год назад они могли быть вместе? Почему расстались?

«Мы не оправдываем ожиданий…» — сказал он.

Чего она боится больше всего? Того, что не будет любви. Того, что она не будет любить, или того, что не будет любима? Есть разница? Принципиальная. Что мне с того, если я люблю, но не любима? Страдание, боль, несбывшиеся надежды… Это, наверное, не любовь…

Когда они встретились прошлым летом, Антек взял ее за руку, словно не было долгих лет разлуки. Рука у него была немного нескладная, но исправно действовала, через всю ладонь проходили красноватые шрамы, безымянный палец был меньше, чем положено. Ему делали операцию в Германии. Ей так знакома его ладонь, отличавшаяся от другой, с тремя скрюченными пальцами.

— Ты совсем не изменилась…

— Ну, нет… — Она рассмеялась. — С тех пор у меня грудь стала больше…

— Я заметил… — сказал он, а она смутилась.

Так не разговаривают с человеком, вместе с которым когда-то заплетали косички кукурузным куклам. Восемнадцать лет — это немалый отрезок времени, это восемнадцать зим и весен, время созревания, учебы, профессии и влюбленностей. Это целое совершеннолетие. Так не разговаривают с человеком, о котором ничего не знают…

Антек изменился; если бы не его ладонь и блеск в глазах, Аля бы его не узнала. Она с удивлением слушала его рассказы о больнице.

— Делаешь то, что хотел…

— А ты?

— Я развелась два года назад…

— Не дождалась меня, и вот результат. — Он смотрел на нее и словно сквозь нее, будто она была прозрачной. Шутил?

— Я не думала, что ты серьезно об этом говоришь. — Она обратила его слова в шутку. — Я считала, это шутка — твои слова, что ты всегда будешь меня любить. Мой муж, бывший муж, — быстро поправилась она, — мой бывший муж тоже так шутил.