Сквозь столетие (книга 1) - Антон Хижняк

— Сто! Да это же здорово, дедушка!

— Я тебе не дедушка, а прадедушка! Твой дед Алексей погиб на фронте. Тебя тогда еще на свете не было.

— Сто лет! Прадедушка! Извини, а я тебя дедушкой называл, как всех стариков зовут… Это же находка! Когда расскажу об этом в институте, то меня…

— Что с тобой сделают? Ой, — застонал старик, — да отпусти меня, задушишь. Рад, что такой здоровенный вымахал, словно клещами сдавил.

Самийло осторожно погладил Хрисанфа Никитовича по седым волосам и так громко пробасил: «Гей! Гей!» — что рыженький пес Геринг только заскулил и спрятался в будку.

— Милый прадедушка! Да ты же редкое сокровище, настоящий клад!

— Какой клад? — спросил Хрисанф Никитович, приглаживая рукой взлохмаченные волосы.

— Сто лет! Как только скажу об этом заведующему кафедрой, ко мне сразу изменится отношение в аспирантуре! Таких людей мало!

— Мало? — спросил Хрисанф Никитович. — Каких людей мало?

— Таких, как я! Ну, тех, чьим живым предкам сто лет!

— Живым! Все ясно. А ты хотел, чтоб я лежал на погосте?

— Нет! — возразил Самийло. — Нет! Такой предок, как ты, мне нужен живым. Только подумать — сто лет! Вот здесь, в этом дворе, вся история за целое столетие! Сто лет! Ура! — гаркнул во весь голос.

— Тебе такой предок нужен? А раньше ты его не замечал?

— Не замечал, потому что не было времени. Только не придирайся. Ты ведь добрый прадедушка? Да? Ты ведь много повидал за свои сто лет?

— Много! Трех царей пережил да еще и одного Керенского.

— Трех царей! Ты-таки настоящий клад! Ура!

— Теперь кричишь «ура», а раньше не обращал на меня внимания. Ни разу не помог мне в работе. Я по-стариковски трудился, а ты приезжал ко мне с гостями рыбку половить да на уток поохотиться. Вы вылеживались на свежем сене, а я работал. И ты, и твои дружки — лоботрясы. Еще студентами называетесь! А ни один не спросил, как я себя чувствую, чем мне помочь?

— Теперь будет по-другому. Ура! Слава!

— Что горланишь? Вон люди смеются.

Самийло оглянулся. Возле калитки стоял Никанор Петрович, высокий, загорелый мужчина, на нем была голубая майка и клетчатые шорты, рядом с ним — высокая женщина в синем купальнике. Густые пряди волос соломенного цвета спадали на ее румяное лицо.

— Разрешите присесть возле вас, — произнес Никанор Петрович, подойдя с женой к хозяину.

— Садитесь, садитесь, дорогие гости, — пригласил старик.

— Профессор! — засуетился Самийло. — Да тут такое открытие, что мне и не снилось! Я ведь до сих пор не выбрал тему для диссертации. Десять раз просматривал список. И ничего не нашел по душе… Ну, такую тему, чтобы легко было написать диссертацию. Правда, по вашему совету, за одну ухватился, но, наверное, оставлю ее. А здесь, можно сказать, под ногами готовенькая тема.

Хрисанф Никитович огляделся вокруг, посмотрел себе под ноги, заглянул под скамью.

— Прадедушка! Что ты там ищешь у своих ног? Ну и хитрец! Это же я образно сказал «под ногами». Никанор Петрович! Хорошую тему я тут нашел! Самая злободневная тема. И как это прежде я об этом не подумал! Я удивлю! Нет! Более того, я нокаутирую завкафедрой Легкобитного! Уж и название придумал, но пока не скажу. Это — секрет! Сейчас во многих районах краеведы начали составлять истории своих сел. Мы с вами были в селе Забарном. Что там есть? Комнатка в клубе, а в ней старинный плуг, какая-то каменная баба, десяток фотографий и снопы прошлогодней ржи. А я…

— Что вы? — перебил его Никанор Петрович.

— Вот! — кивнул Самийло на Хрисанфа Никитовича. — Я еще не сказал вам, Никанор Петрович, что моему дедуле зимой стукнет сто лет. Сто лет! Представляете? Наша живая история! Я напишу ее, и это исследование будет о живых людях и о моем любимом прадеде, которому цены нет. Да такого, как он, только одного на миллион, на десятки миллионов не сыщешь!

— Э, нет! — остановил его Хрисанф Никитович. — Помолчи! Хоть ты и образованный, пятнадцать лет на партах штаны протираешь, а не знаешь, что таких пожилых людей сейчас много. За это спасибо Советской власти, она продлила нам жизнь, теперь мы стали жить по-человечески. Как их, таких старых-престарых, называют, Никанор Петрович?

— Долгожители.

— О! Долгожители! Послушайте, Никанор Петрович, и ты, Самийло, послушай. У нас есть старенький учитель, Кирилл Иванович, ему восемьдесят три года. Но и его можно назвать долгожителем. Это же не двадцать пять…

Вдруг к его ногам, кружась, упала с дуба густолистая веточка. Хрисанф Никитович поднял ее.

— Вот поглядите. Сколько тут листочков? — Пересчитал. — Двенадцать. Большая семья. Но присмотритесь получше. И вы тоже, Нонна Георгиевна. Видите, все одиннадцать еще зеленые. А двенадцатый пожелтел. Ветер точно подслушал наш разговор и сорвал эту веточку, чтобы мы пригляделись к ней. Я вот к чему клоню. Этим листочкам можно было еще жить да жить. А ветер вдруг сломал ветку. Она могла бы еще долго зеленеть, только этот пожелтевший лист отжил свое. Вот, говорю для примера, пожелтевший — это я, вот этим одиннадцати еще бы шелестеть и шелестеть… Вслушайтесь!

Все молча слушали.

— Вот я и говорю… Про долгожителей вспомнили. Пришел как-то ко мне Кирилл Иванович и говорит: «На пенсии я, уже недолго мне жить осталось. Может быть, еще года три потопаю, а вы, Хрисанф, — это он обращается ко мне, — уже без одного сто лет отмаршировали. Давайте оставим что-нибудь тем, кто доживет до близкого уже двухтысячного года». Вы, профессор и Нонна Георгиевна, поняли меня? Вот ведь что задумал Кирилл Иванович! Потом он раскрыл большую папку с целой кипой записей и всяких вырезок из газет. «Вот эти, — говорит, — бумаги для меня дороже золота. Тут собраны документы о жизни нашего села и о людях, которым перевалило за сто лет». И начал читать. Я так рот и раскрыл. Страшно интересно. Оказалось, что таких, как я, на Украине целая дивизия набралась. Большинство из них на ногах, работают и дома по хозяйству, и для общества да еще и разумные советы молодым дают. Еще раз повторяю: вот что значит новая советская жизнь. А при царях наши деды редко доживали до таких лет, очень рано умирали, потому что все силы выжимали из них кровопийцы помещики и буржуи… Кирилл Иванович и меня подбивает, чтобы я помогал ему в этом деле. А какой из меня помощник, если у меня образования того как кот наплакал — окончил я цэпэша.

— А что такое «цэпэша»? — поинтересовалась Нонна Георгиевна.

— О! То высокое образование! Церковноприходская школа. Целые три зимы ходил я в классы, еще и в сенях побывал.

— Ну, дедушка, и шутник ты! «В сенях побывал»! Ха-ха-ха! — захохотал Самийло и уже намерился опять схватить в охапку Хрисанфа Никитовича.

— Самийло Ананьевич! — остановил его Никанор Петрович. — Не мешайте, пусть Хрисанф Никитович продолжает свой рассказ.

Пристыженный, Самийло сел на корточки около скамейки.

— Это длинный разговор, дорогие гости, да и не умею я говорить, — откашлялся Хрисанф Никитович. — Надо Кирилла Ивановича попросить.

— А можно с ним познакомиться? — спросил Никанор Петрович.

— Можно. Думаю, он будет рад. Сейчас я пойду к нему, договорюсь, а вечером и заглянем к нему.

Кирилл Иванович встретил Хрисанфа Никитовича, супругов Горностаевых и Самийла в саду, среди развесистых яблонь.

— Прошу в нашу обитель, — произнес учтиво хозяин и отрекомендовался: — Коломацкий Кирилл Иванович.

Он очаровал гостей приветливой улыбкой. Его продолговатое бледное лицо украшали коротко подстриженные жесткие усы и небольшая бородка. Надень ему на голову шапку-ушанку и повесь на грудь автомат — и перед вами геройский солдат.

Никанор Петрович незаметно взглянул на орденские планки, которые цвели всеми цветами радуги на пиджаке старого учителя. Он, оказывается, ветеран войны! Большие награды у него! Ордена Отечественной войны, солдатской Славы, Красной Звезды, несколько медалей.

В скромном пиджачке, белой сорочке, с узким синим галстуком, Кирилл Иванович старался развлечь гостей.

— Присаживайтесь! Садитесь на скамейку. А вы, дорогая, вот в это мягкое кресло. Сам смастерил. Люблю посидеть в тени. Сижу, и кажется, будто лечу куда-то. Тогда хорошо думается.

Гости уселись за вкопанный в землю столик, над которым густые ветви винограда, переплетаясь между собой, образовали зеленый шатер. И когда загорелась спрятанная среди ветвей электрическая лампочка, стало особенно уютно.

— Одну минутку! — поднял руку Кирилл Иванович. — Сейчас моя супруга Устинья Артемовна угостит нас горячим чайком, а я принесу свежего меда собственного производства. У меня ведь вон там, — показал он в темноту, — своя пасека. Пять ульев. До нового взятка хватает.

Нонна Георгиевна залюбовалась хозяйкой. Если Кириллу Ивановичу восемьдесят три года, то, очевидно, и ей около этого. А какая у нее осанка, совсем не старушечья! Голова седая, а нежного цвета лицо совсем еще молодое. Видимо, она заботится о своей внешности, не опускается, как другие пожилые женщины.