Дорогами Победы - Геннадий Семенихин

- А где же вторая?

Майор Кожедуб добродушно махнул рукой:

- Некогда получать. Каждый день по четыре и по пять боевых вылетов. И прибавил: - Надо поскорее проклятого Гитлерюгу в его собственной берлоге добивать.

В марте сорок пятого, когда линия фронта проходила уже по Одеру, в небе появились первые фашистские реактивные истребители. Фашистское командование рассчитывало, что они наведут панику на наших летчиков, по этого не произошло. Наши пилоты повысили осмотрительность, научились уходить от атак. Лишь некоторым молодым летчикам преувеличенные рассказы о боевых качествах новых фашистских истребителей внушали опасения. И вдруг как гром среди ясного неба по всем аэродромам разнеслась весть о том, что на поршневом истребителе конструкции Лавочкина летчик Иван Никитович Кожедуб сбил вражеский реактивный истребитель. Через несколько дней после этого командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник авиации Руденко собрал специальную летно-тактическую конференцию с повесткой дня: "Как бороться с фашистской реактивной авиацией".

Нжкогда не забуду, как, стоя у доски с мелом в руке, Иван Никитович Кожедуб спокойно чертил схему этого воздушного боя и баском пояснял каждый свой маневр в воздушном бою, закончившемся гибелью немецкого летчика и реактивного истребителя. Очевидно, так же падал на разрушенные кварталы поверженного в прах и пепел фашистского Берлина шестьдесят второй по счету вражеский самолет, сбитый выдающимся асом нашего времени, ныне трижды Героем Советского Союза генералполковником авиации Иваном Никитовичем Кожедубом.

Стремительным и яростным был последний штурм фашистской столицы, в котором с подлинным боевым вдохновением сражались и пехотинцы, и артиллеристы, и танкисты, и летчики. И вот уже горит мрачное здание рейхстага, а над пни, победно ревя моторами, проносятся группа за группой наши могучие бронированные ИЛы, ещё с сорок лерзого года прозванные гитлеровцами "черной смертью".

А в это время огромный почти в два метра ростом, командир этой дивизии у стен поверженной цитадели фашизма рассказывает о том, как два дня назад штурмовали её летчики. С этим богатырем - подполковником Александром Георгиевичем Наконечниковым - мы познакомились задолго до Берлинской операции, ещё лотом сорок четвертого года, на фронтовом аэродроме, недалеко от маленького белорусского городка Пружаны. Во время войтгы мне не однажды приходилось выполнять в задней кабине ИЛа, отправляющегося на боевое задание, обязанности воздушного стрелка. Я должен был лететь с очередной шестеркой ИЛов из полка Наконечникова на штурмовку фашистского бронепоезда. Ведущим шестерки был запланирован Герой Советского Союза капитан Волгин, а я включен в боевой расчет в экипаж старшего лейтенанта Балацко. И вдруг минут за тридцать до нашего взлета из разведки возвратилась пара "Ильюшиных". На одном из них в задней кабине висел на привязных ремнях убитый воздушный стрелок. Наконечников сурово посмотрел на меня и сухо сказал:

- Ты вот что, капитан. Ты в строевых списках моего полка пе состоишь. Нечего тебе летать. Видишь, вся кабина в крови. Плохое предзнаменэвалие.

К нашему разговору прислушивались стоявшие рядом летчики. Кивнув на них, я тихо сказал:

- Товарищ подполковник, подумайте, какими глазами будут глядеть на меня летчики вашего полка, еели я откажусь от вылета?! Что они скажут?

Наконечников сердито засопел и смягчился:

- А знаешь, ты, пожалуй, прав. Я бы тоже на твоем месте так поступил. Лети.

Александр Наконечников был человеком сложной и очень интересной судьбы. Еще юношей, в двадцать один год от роду, принимал он участие в боевых действиях республиканцев во время гражданской войны в Испании, летал на самолете СБ бомбить фашистов. А потом - Сталинград, Орловско-Курская битва, Речица, Бобруйск, Минск, Брест, Польша... Мы крепко-накрепко с ним подружились. Александр Георгиевич оказался не только великолепным мастером штурмовых ударов по врагу, человеком большого мужества и летного мастерства, уважаемым всем личным составом полка, а затем и дивизии, но и духовно богатым человеком, тонким ценителем литературы, прекрасным собеседником и отзывчивым другом.

Несколько лет спустя в романе "Летчики", работая пад образом доброго, покладистого, отважного в воздухе капитана Кузьмы Ефимкова, я постарался воплотить в нем многие черты характера, присущие Александру Георгиевичу. Да и только ли? Дружба с ним и с летчиками его дивизии была тем материалом, на основе которого создавались многие главы в книгах "Космонавты живут на Земле", "Жили два друга", "Взлет против ветра".

А недавно законченную повесть о последних месяцах р.ойны я посвятил памяти своего фронтового друга Героя Советского Союза Александра Георгиевича Наконечпикова.

Никогда не забуду, как после капитуляции гитлеровской Германии на запыленном "виллисе" въехали мы и запруженный ликующими советскими войсками Берлин и остановились у главного входа в рейхстаг. Вокруг высокого широкоплечего подполковника с золотой пятиконечной звездочкой на кителе вдруг образовалась целая толпа. Капитан-артиллерист протянул Наконечникову заппчшую книжку.

- Товарищ подполковник, надоело царапать на этом паскудном доме, указал он рукой на обожженный рейхстаг. - Черкните лучше вы что-нибудь на память. Ведь вы уже отработались. Вам можно и автографы раздавать.

- Да, мы уже отработались, - медленно, кашш-то дрогнувшим голосом ответил Наконечников п, человек далеко не сентиментальный, смахнул неожиданно навернувшуюся слезу.

И я его понял. Очевидно, вспомнил в эту минуту Александр Георгиевич и грязное от зенитных разрывов небо над волжской твердыней - Сталинградом, небо, в котором так нелегко было маневрировать на "Ильюшине", атакуя цель, вспомнил десятки пилотских могил на всем протяжении своего боевого пути от Сталинграда до Берлина, и то, как бросал он комки сухой жесткой земли на крышки гробов, в которых лежали незрячие и обгорелые его боевые товарищи.

Это было тридцать лет назад. Невиданная победа советского воина над мрачными силами фашизма, его освободительный марш по Европе давно ужо стали гордостью истории, и в особенности того поколения советских людей, которое никогда не слышало пальбы зениток и тонкого пронзительного воя авиабомб, не видело, как взрываются мины и снаряды. И всем этим оно обязано ему солдату 1941 - 1945 годов в пропахшей дымом сражений и простреленной шипели. Солдату, в каком бы звании он ни был и какого бы цвета погоны ни носил!

1975

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});