Патримониум - А. Сандер

– К сожалению, со всеми остальными я не имею чести быть знакомым. Но я думаю, что мой дорогой папаша и вам оставил что—нибудь на память о себе.

Тиканье часов в воцарившейся гробовой тишине казалось оглушающим, словно звук отбойного молотка.

– Ах, надо же! Не сразу заметил! – продолжал он, направляясь к красивой молодой женщине, сидящей в другом углу комнаты. На вид ей было не больше тридцати. Черный пиджак выгодно оттенял фарфоровую бледность её кожи. Поднятые наверх волосы открывали длинную шею и подчеркивали высокий лоб. Она нервно оглянулась по сторонам в надежде, что эти слова предназначались не ей. При этом мужчина, сидящий слева от нее и пожилая женщина справа, резко отпрянули в стороны, будто та была прокаженная.

– Ну, здравствуй, мама! – сказал он, обнимая её за плечи.

– Убери от меня свои руки, – тихо прошипела молодая женщина сквозь зубы, отстраняясь от его объятий, – и кончай весь этот балаган, ради бога.

– Кстати о Боге… Его пути действительно неисповедимы… – сказал он громко, – Кто бы мог подумать! Эта женщина некогда была моей невестой, затем женой моего отца…

– Дезмонд! – громко перебил его нотариус.

– … и по совместительству моей мачехой, а теперь скорбящая вдова! – не обращая внимания на нотариуса, продолжал тот.

– Дезмонд! Угомонись! – громко прикрикнул нотариус. Сложно было представить себе, что этот маленький человечек вообще мог издавать громкие звуки, а тем более кричать, – Имей хоть каплю уважения к своему отцу!

Молодой человек резко повернулся. Улыбка мгновенно сошла с его лица. Он нахмурился и попытался придать своему лицу серьезное выражение.

– Ах да! Простите, ради бога! – сказал он, театрально кланяясь нотариусу. Затем он подошел к высокой вазе, с выгравированным на ней причудливым узором, стоявшей на тумбе возле окна, и печально сказал. – Ну, здравствуй, папа, вот мы, наконец, и встретились…

– Дезмонд, – сказал нотариус, устало потирая переносицу, – урна с прахом твоего отца стоит у меня на столе, а это – ваза для цветов.

– Ну надо же, не узнал, – сказал молодой человек взяв урну в руки и обращаясь к ней:

– Богатым будешь! Хотя в данной ситуации богатым буду скорее я…

– Пф! – фыркнула дама в мехах, – зная его папашу —вряд ли, – вполголоса шепнула она своему соседу.

– Удивительно, что он выбрал такую банальную урну в качестве своего последнего пристанища, – сказал Дезмонд, крутя в руках урну, – на него это не похоже.

– Давайте вспомним, для чего мы все сегодня собрались здесь, – нотариус многозначительно посмотрел на молодого человека, взял урну из его рук и аккуратно поставил её на прежнее место.

– Да ладно, я думаю, мы все и так помним, зачем мы здесь собрались, – презрительно фыркнул Дезмонд, – для того чтобы узнать кому что перепало от моего преставившегося папаши.

– Присядь, пожалуйста, – коротко сказал нотариус, холодно посмотрев на него поверх очков. Дезмонд вальяжно плюхнулся на свободный стул. Люди, сидящие рядом, поспешили незаметно переставить свои стулья подальше от него.

– Кхм! – нотариус ещё раз бросил взгляд на собравшихся, чтобы убедиться что все, наконец, заняли свои места, и Дезмонд не делает новых попыток нарушить и так не устойчивое спокойствие. Впрочем, его наглая ухмылка не вселяла доверия, и нотариус мысленно сделал заметку, что не стоит спускать с него глаз.

– Как вы все уже знаете, Френсис Амери составил завещание…

По комнате пронесся возбужденный шепот. Присутствующие явно оживились и подались вперед на своих стульях. Впрочем, когда начали зачитывать первые строки завещания, общий приподнятый настрой присутствующих заметно спал. Наследство было не таким большим, как предполагалось. Точнее сказать, оно оказалось ещё меньше ожидаемого – хотя никто и не питал ложных иллюзий касательно финансового положения недавно приставившегося Френсиса Амери.

– …моему любимому другу Джону Бичему, – зачитывал Эдвин Фосс монотонным голосом, – … я оставляю в память обо мне набор клюшек для гольфа.

Джон Бичем, мужчина преклонных лет в инвалидном кресле, удивленно заморгал глазами, и рассеянно оглянулся по сторонам, будто спрашивал у собравшихся правильно ли он расслышал.

В это время Дезмонд Амери внимательно наблюдал за реакцией каждого «счастливчика» и откровенно веселился.

– Моя дорогая подруга Мери Гилберт получает мою коллекцию курительных трубок… – продолжал Эдвин Фосс.

У Мери Гилберт при этом вытянулось лицо, и она удивленно прошептала своему соседу: «Я не переношу табачный дым!».

Так называемое «наследство», по большей части, представляло собой старую одежду, мебель и прочую ерунду. «Наследники» тщетно пытались стереть со своих лиц обиду, злость или разочарование.

– Этот старый козел даже с того света над нами насмехается, – сказал один из джентльменов шепотом, но достаточно громко, чтобы все услышали.

– … моему брату Амосу я оставляю весь свой гардероб… – тут не только Дезмонд, но и все собравшиеся громко прыснули, пытаясь сдержать смех. Всем было очевидно, что необъятных размеров Амос Амери, под которым трещал стул, никогда не влезет в гардероб, который ему оставил худощавый старший брат. Сам Амос в это время лишь плотнее сжал губы и чуть сильнее покраснел.

– … моему сыну Дезмонду Амери, я оставляю семейное имение Амери Холл и все, что в нём находится.

После этих слов Дезмонд издал нечто похожее на победный крик индейца, хлопнул в ладоши и с вызовом посмотрел в сторону своего дяди.

– Мистер Фосс, – перебил нотариуса Амос Амери, – это, наверное, ошибка. Мой брат был как всегда пьян, когда составлял завещание. Нельзя оставлять Амери Холл этому алкоголику и тунеядцу. Я думаю это можно как—то исправить…

– Эй, простите! Кого вы назвали алкоголиком? – возмутился Дезмонд, – попрошу не выражаться!

– Джентльмены! Это чтение завещания, а не раздача подарков. Оно было нотариально заверено лично мною, и я могу ручаться, что Френсис Амери не был в этот момент пьян и находился в здравом уме и твердой памяти. А теперь, если позволите, я продолжу…

– … а моей любимой и верной жене, – нотариус поправил очки на переносице, – моей любимой и верной жене Клариссе, которая была со мной на протяжении последних лет, я оставляю право распоряжаться моим прахом по своему усмотрению. Моему хорошему другу…

– Постойте! – перебила его Кларисса. Ее голос звучал на удивление твердо и резко, учитывая, что все время пока нотариус зачитывал завещание, она то и дело всхлипывала и подносила платочек к глазам, – это все?!

– Что вы имеете в виду? – в замешательстве осведомился нотариус.

– Вы хотите сказать, что все, что мне оставил этот… мой… муж… – казалось, каждое слово давалось ей с трудом, – это кучка его… праха?! – последнее слово она сказала, словно выплюнула. В комнате повисла неловкая тишина, которую нарушали только чье—то фырканье и кряхтенье – это сын усопшего безуспешно пытался сдержать истерический смех. Он весь съежился в конвульсиях на своем стуле, закрывая рот ладонью. Лицо его раскраснелось, а на глазах выступили слезы.

– Кхм… – нервно прокашлялся нотариус, – я боюсь что…

– Старый козел! – в сердцах воскликнула «безутешная» вдова. Присутствующие в комнате разом ахнули.

– Я три года своей жизни провела с эти старпером! – вскочив на ноги, закричала Кларисса, – и всё ради того чтобы, в конце концов, получить кучку его гребанного праха!

Собравшиеся в комнате люди растерянно обменивались взглядами. Впрочем, молодая вдова довольно точно выразила их общее возмущение относительно завещания.

– Мисс! Где ваши манеры?! – с картинным негодованием воскликнул Дезмонд.

– Заткнись! – взвизгнула Клариса, – Ты такой же неудачник как твой папаша!

С этими словами она схватила урну со стола. Нотариус хотел было остановить её, но Кларисса была проворнее – его рука лишь успела схватить воздух. В следующее мгновение Клариса с размаху бросила урну в голову молодому человеку, который лишь чудом успел увернуться от летящего в него снаряда. С гулким звуком урна упала у его ног, крышка отлетела, высыпав на пол горстку пепла и оставив в воздухе пыльное облачко. На мгновение время остановилось. Все в комнате застыло. Если бы сюда в этот момент зашел посторонний человек, он бы, наверняка, подумал что попал прямиком в старинную картину, написанную рукой фламандского художника: в тусклом свете группа людей застыла в драматичных позах, пожилой нотариус, привстал со своего стула, его глаза испуганны, рука протянута к молодой даме с перекошенным от гнева лицом. В то время как остальные ошарашено смотрят на серую кучку пепла посреди комнаты. Лишь в тусклом солнечном луче, падающем из окна беззаботно кружатся частички праха.