Томас из Спанггора - Йоханнес Йенсен

– Бей, подлюга! – затравленно прохрипел он, раскидывая руки по земле. – Забей меня до смерти, ты и так почти прикончил меня...

Томас снова заехал ему кулаком в лицо. Наконец зрители решили, что пора вмешаться.

– Будет тебе! – сказал Йеспер. – Не трожь его, пускай лежит, не надо больше, Томас...

Томас неохотно поднялся, ему явно хотелось продолжать избиение.

Наступил день, солнце уже высоко поднялось над лугами. Когда Пауль немного опамятовался, несколько парней помогли ему добраться до дома, сам он идти не мог.

Томас шел домой в сопровождении Йеспера. Он выступал важно, как лев, выпятив живот.

– Пускай знают, как задевать меня, мозгляки этакие, – похвалялся он.

Йеспер шел рядом; теперь, когда они остались одни, злобная похвальба друга угнетала его.

Об этой драке долго судили и рядили в округе, все жалели Пауля за то, что его так отколотили. Томас и впрямь не знает удержу в злобе.

Кончилось дело тем, что Йоргина все же досталась Паулю. Она предпочла его. После того избиения она думала о Томасе с отвращением и терпеть его не могла.

Пауль и Йоргина поженились. Поскольку ни он, ни она не были старшими в семье, им ничего не оставалось, как отделиться и купить небольшой надел у реки, как раз напротив усадьбы Томаса, находившейся на другом берегу. Им пришлось при этом залезть в долг, но они были молоды и надеялись отработать его. Пауль и Йоргина жили счастливо, и каждый год у них рождались дети.

Соседи не знались друг с другом; летом они убирали сено каждый на своем берегу, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Меж работниками также ладу не было.

Томас из Спанггора занялся торговлей лошадьми. Он превратился в угрюмого молчуна, которого в округе терпеть не могли.

Когда в его руки перешла отцовская усадьба, он женился. Прошло восемь лет после той Ивановой ночи, а Пауль и Томас с тех пор так ни разу и не встречались друг с другом.

И вот однажды к вечеру Томас явился в усадьбу Пауля. Он быстро вошел в дом. Горница была полна ребятишек мал мала меньше. Йоргина, сидя на лавке, укачивала новорожденного. Увидев Томаса, она съежилась на лавке и испуганно уставилась на него.

Томас сперва бросил взгляд на нее, затем на малышей и отрывисто спросил:

– Муж где?

Вошел Пауль и с удивлением воззрился на Томаса.

Но когда хозяин Спанггора минут пять спустя ушел, Пауль и Йоргина молча переглянулись и горестно поникли головой. Томас велел им немедля погасить очередной взнос по ссуде; заемные бумаги были теперь у него в руках, он выкупил их.

Эта история взволновала всю округу, Томаса осуждали за жестокосердие, но он стоял на своем, и Паулю пришлось продать часть земли, чтобы спасти семью от разорения.

С этого дня дела Пауля пошли все хуже, он не справлялся со взносами, а Томас не давал ему спуску. Пришлось Паулю как-то выкручиваться, чтобы выплачивать и основную ссуду; кроме продажи надела, он вынужден был занять денег наличными. Томас попытался было выкупить и векселя у кредиторов, но те отказались продать их ему. Тогда Томас затеял с соседом судебный процесс за право ловить рыбу в реке. После двухлетней тяжбы Пауль выиграл процесс, но к тому времени ему пришлось продать ту часть береговой луговины, из-за которой велся спор. Покупатель тут же перепродал участок Томасу.

Однако Томасу все было мало, и он потянул Пауля в суд из-за межевого раздела. Пауль выиграл и эту тяжбу, но она вконец разорила его.

К этому времени Пауль превратился в болезненного человека; на его бледном лице появилось выражение усталой покорности судьбе, за которой скрывались горечь и ожесточение. Иной раз, когда ему выражали сочувствие, он сперва принимался плакать, а потом начинал браниться. Он вновь судился с Томасом, на этот раз речь шла «о незаконном выпасе скота на чужой земле».

Дело было спорное, его разбирали уже целый год. Все лето Пауль был в большой тревоге. К осени намечался суд, и он знал, что если на этот раз проиграет дело, то лишится усадьбы.

Было это в год большой засухи, о которой люди вспоминают и по сей день.

Дождя не было с самой весны, если не считать двух-трех коротких грозовых ливней, которые смогли лишь прибить пыль на поверхности земли да изрыть ее всю, словно оспинами. И люди, и хлеба терпеливо ждали. Колосья все же росли, как-то ухитрялись тянуться вверх. Но виды на урожай были из рук вон плохие. К лету люди стали втихомолку прикидывать, можно ли будет хоть что-то спасти из урожая; это означало, что они уже смирились со всем и согласны на любую малость. А дождя все не было.

На полях тянулись кверху хилые стебли, овес был длиной с палец, рожь блеклая, как обесцвеченный волос, с наполовину пустыми колосьями. А у фьорда, на суходоле, и вовсе почти ничего не выросло.

Долго еще надеялись люди на спасительный дождь, но надежды их таяли, по мере того как редели колосья на полях.

В тот день, когда полил дождь – это было уже в середине июля, – солнце, как и все дни до этого, уже с самого утра жгло немилосердно, и люди совсем пали духом. Общая забота сблизила людей, они тянулись друг к другу. Перед домом старосты стояла группа крестьян, обсуждая положение. Разговаривали вполголоса, как говорят обычно в доме, где лежит покойник. Они стояли сгрудившись, лица были полны отчаяния, страха и растерянности, спины горбились больше обычного. Взоры то и дело поднимались к небу, но там не видно было ни единой тучки.

В каждом доме жила лихорадка обманутой надежды, скорбные лица выглядывали из окон на небо. Что же будет дальше?

Открывшееся взору зрелище могло хоть кого вогнать в гроб. Поля лежали жалкие и убогие.

Но к обеду в воздухе потянуло прохладой, тяжелые тучи быстро приближались с запада, они надвигались, как темные исполины с вытянутыми вперед руками. Люди не верили своим глазам, а когда стало ясно, что будет дождь, никто не смог усидеть на месте. И вот он полил. Вначале солнце продолжало светить и дождь падал с неба длинными золотистыми искрящимися струями. Водяные искры разлетались от колосьев, а над дорогой стояла дымка из водяной пыли. Шел слепой дождь, солнечный дождь, и каждая капля искрилась и переливалась на солнце.

И столь же искрящейся была всеобщая радость. Обычно спокойные, степенные люди выбегали из дверей и с криками «эгей!» мчались к соседу, чтобы поделиться доброй вестью. На полдороге они встречались и останавливались под проливным дождем. Дети, которые были подавлены молчаливостью взрослых, теперь точно с цепи сорвались. Отныне все будет хорошо. Люди пожимали друг другу руки, иные скрывались от посторонних глаз, чтобы поплакать от радости или возблагодарить бога. Но таиться им не было нужды, все как бы молчаливо согласились позволить друг другу излить свои чувства, а потом забыть об этом.

Пауль Сёренсен был на своем поле, когда начался дождь. Он несказанно обрадовался, его хлеба погибали. Пока светило солнце, он все еще сомневался, но когда тучи сомкнулись и хлынул обильный затяжной ливень, он дал волю своей радости. Он медленно шел домой под дождем, он запрокинул голову, подставляя лицо прохладным струям, которые текли по щекам и слепили глаза, он вытянул руки ладонями кверху, чтобы дождевые струи били и по ним! С неподдельным наслаждением чувствовал он, как промокает до костей.

Надел Пауля граничил с землей Томаса из Спанггора, и по пути домой Пауль столкнулся со своим врагом. Томас шел краем своего овсяного поля, где колосья клонились под дождем, впитывали влагу и зеленели прямо на глазах. Пауль, которого переполняла радость, при виде Томаса вдруг ощутил надежду, что отныне все должно перемениться к лучшему. И когда он поравнялся с хозяином Спанггора, то и сам не смог бы объяснить, что на него нашло. Должно быть, он жаждал встретить хоть одну живую душу, чтобы хоть с кем-то разделить свое ликование. Пауль остановился и посмотрел на Томаса сияющим взглядом, с выражением радостного смущения, Томас оглянулся на Пауля и прошел мимо, не замедляя шага.

– Мразь! – пробормотал он с лютой злобой в голосе. Он ощерился, глаза его загорелись ненавистью. С тем он и удалился.

И только теперь до Пауля дошло, что он почти готов был помириться с Томасом. Его затрясло от ярости. Он постоял под дождем, глядя вслед медленно удаляющейся широкой спине Томаса, и пошел к дому. Поднимаясь по склону, он вдруг остановился и зарыдал, а потом, понурив голову, поплелся дальше.

Осенью состоялся суд по делу о возмещении убытков. Пауль проиграл дело, и ему пришлось покинуть усадьбу. Никто не мог помочь ему, для него все было кончено.

Чтобы семью Пауля не пришлось взять на иждивение прихода, односельчане постарались приискать для него место арендатора с небольшим клочком земли. Надел был крошечный. Паулю предстоял тяжелый труд, но невзгоды сломили его, и он почти все время был прикован к постели.

Старшие дети пошли в услужение, но дома нужно было кормить еще пять ртов, и к тому же Йоргина снова была в тягости. И вот довелось ей, дочери Ханса Нильсена, ходить по дворам с подойником и просить у хозяек молока. Поначалу она обходила двор Томаса из Спанггора стороной, но вот случилось так, что ей нигде ничего не дали, и она зашла в Спанггор. После этого она часто наведывалась туда при крайней нужде; она знала, что Томас не откажет ей. Правда, о тех попреках и нравоучениях, которые ей при этом приходилось от него выслушивать, Йоргина умалчивала.