Рейтинговые книги
Читем онлайн Ветхозаветные пророки - Александр Мень

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 58

Под «пророком» обычно разумеют предсказателя будущего; между тем в Библии против этого узкого понимания профетизма свидетельствует уже сам термин наби (пророк). Он, по-видимому, происходит от аккадского слова «набу» («призывать»), и, очевидно, «наби» нужно переводить как «призванный» (Богом). В то же время греческое слово ********[2] буквально означает того, кто говорит нечто от лица другого, а в Ветхом Завете есть прямые указания на то, что «пророк» — это посланник, или вестник.

Дар предвидения, которым, несомненно, обладали пророки, не имел самодовлеющего значения; он прежде всего служил подтверждением того, что они воистину были посланы Богом.

Для христианского сознания наиболее драгоценным в предвидении пророков является их слово о грядущем Царстве Божием и его Главе — Мессии. «Они свидетельствуют о Мне» — эти слова Христа относятся к боговдохновенным мужам Ветхого Завета. Редко в мир являлись люди, в такой степени, как они, устремленные к грядущему; их провидческому взору дано было преодолевать преграду времени, и образ Помазанника Господня становился для них живым, почти осязаемым. Это было столь очевидным, что евангелисты искали у пророков подтверждения почти всего, что происходило в земной жизни Иисуса.

И,однако, неверно считать, что духовное значение пророков сводилось лишь к предсказанию явления Христа. Будь это так — в новозаветное время они оказались бы принадлежащими только прошлому. На самом же деле пророки в первую очередь были предтечами евангельского Откровения; пролагая путь Богочеловеку, они возвещали высокое религиозное учение, которое, хотя и несравнимо с полнотой Евангелия, тем не менее остается жизненным даже в наши дни.

Пророки и поныне являются для нас провозвестниками Истины. Они — постоянные спутники человечества; их голос звучит всюду, где люди чтут Библию; их лики смотрят с плафона Сикстинской капеллы и со стен древнерусских соборов, их слова перелагают поэты, ими вдохновляются музыканты, а в тревожный век мировых войн призывы и предостережения пророков звучат так, будто они произнесены сегодня. Но главное значение их не в этом. Они дороги нам как учители веры и жизни. Псалмы, гимны и пророчества, в которых эти великие боговидцы выразили свой внутренний опыт, вот уже более двадцати пяти веков находят живой отклик в каждом религиозном сердце.

* * *

Пророки жили в эпоху духовного пробуждения человечества, которую Ясперс удачно назвал «осевым временем». Именно тогда почти во всем мире возникали движения, окончательно определившие облик дохристианского религиозного сознания. Авторы Упанишад и Бхагавад-Гиты, Будда и Лao-цзы, орфики и пифагорейцы, Гераклит и Сократ, Платон и Аристотель, Конфуций и Заратустра — все эти учители человечества были современниками пророков, и в известном смысле профетическое движение явилось составной частью общего стремления людей найти новое миросозерцание, обрести высший смысл жизни.

Многим мировым учителям был присущ великий религиозный дар, позволявший им прикоснуться к Божественным тайнам. И все же в этой семье духовных вождей пророки стоят особняком.

Прежде всего, мы нигде не встречаем такого ясно выраженного единобожия, которое сочетается с признанием реальности тварного мира. «Беспримерно высокий и чистый еврейский монотеизм, — справедливо утверждал Та-реев, — есть преимущественный результат пророческой проповеди».

Правда, на первый взгляд учение пророков в этом отношении не кажется исключением: мыслители Египта, Индии, Китая и Греции тоже сумели возвыситься над политеизмом и прийти к вере в единое верховное Начало. В таких понятиях, как Атон, Агіейрон, Нус, Брахман, Нирвана, несомненно, есть нечто общее: все они — иероглифы для обозначения высшей сокровенной Реальности. Созерцание индийцев и мысль эллинов далеко продвинулись в поисках этой реальности. Они преодолели корыстномагический соблазн древних верований, а жизненные идеалы из мира внешнего перенесли в область Духа.

Однако все учения о Божественной Сущности принимали формы, не позволяющие признать их подлинным монотеизмом. Религия Эхнатона носила черты поклонения природе и была связана со зримым светилом — солнцем; у античных натурфилософов Божество представлялось неотделимым от космических стихий; в Упанишадах исповедовался крайний монизм, и Брахман оказывался безликим Нечто; Будда сознательно противопоставлял свое учение о Нирване любому виду теизма, а Бхагавад-Гита, делая ударение на множественности обликов Божества, открывала двери язычеству. Даже такие мыслители, как Платон и Аристотель, говорившие о едином Боге, верили в существование второстепенных божеств и признавали необходимость их культа. Кроме того, рядом с Богом они ставили вечную Материю. Наиболее близка к Библии религия Заратустры, но абсолютизация в ней злого начала делает ее своеобразным «двоебожием».

Таким образом, в дохристианском мире лишь одна ветхозаветная религия была свободна как от язычества, так и от пантеизма, от смешения Бога с природой.

Не странно ли это? Как могло учение, родившееся в бедной и незначительной стране, оказаться столь самобытным, возвыситься над религиозными и философскими достижениями великих цивилизаций? Где найти разрешение этой исторической загадки?

Напрасно было бы искать ответ на этот вопрос в возможности иноземных влияний. Будь пророки по времени последними из мировых учителей, можно было бы еще предположить, что, пойдя по пути предшественников, они сумели превзойти их; но в том-то все и дело, что движение пророков началось за два века до возникновения и греческой философии, и буддизма, и зороастризма.

Не проясняет дело и ссылка на личный гений. Ее можно было бы принять, если бы речь шла об одном человеке. (Так, справедливо утверждение, что без Будды не было бы буддизма, а без Платона — платонизма.) Но в случае пророков перед нами целая плеяда проповедников, сменяющих друг друга на протяжении трех столетий.

И наконец, если вспомнить, что учение пророков стояло в оппозиции к религиозному укладу своего времени и страны, то необходимо будет признать, что тайна профетизма вообще неразрешима в плоскости чисто исторической. Можно научными методами определить даты жизни пророков, восстановить по памятникам окружавшую их историческую среду, исследовать тексты их книг в плане литературном и филологическом, найти у них точки соприкосновения с другими реформаторами или проследить их связь с социально-экономическими процессами той эпохи, но всего этого будет недостаточно для проникновения в сущность профетизма.

Когда мы обращаемся к Библии во всем ее духовном своеобразии, нужны иные критерии и подходы.

Первое, что бросается в глаза при чтении книг пророков, — это их ни с чем не сравнимая уверенность в подлинности дарованного им Откровения. Это отличает библейских провидцев от большинства искателей истины всех времен.

Философы, размышлявшие о Начале всего, стояли как бы перед глухой стеной, простукивая ее и прислушиваясь к звуку; они обменивались догадками, спорили, строили предположения. «Трудно познать Отца всяческих», — говорил Платон, а поэт Риг-Веды спрашивал:

Кто поистине знает, кто теперь бы поведал, Откуда возникло мирозданье?

Мистики же, хотя и ощущали полную достоверность своего знания, не верили, что богопознание возможно по эту сторону бытия. Так, для брахманов приблизиться к Божеству означало войти в Него, оставив за порогом не только весь мир, но и самих себя. «Если прекращаются пять знаний вместе с мыслью, если бездействует рассудок, то это, говорят, высшее состояние», — читаем мы в Катха-Упанишаде.

Но при всем том, сознавая неисчислимые трудности на пути к богопознанию, большинство мудрецов считало его принципиально возможным. Философы представляли себе Божество умопостигаемым, а созерцатели — мистически досягаемым.

Пророки же, напротив, отрицали возможность постигнуть Бога разумом или достигнуть Его путем экстатического восхождения. Сущий, Ягве, был для них пламенеющей бездной, ослепительным солнцем, сияющим превыше постижения и досягаемости. Они не поднимали глаз на это солнце, но его лучи пронизывали их и озаряли окружащий мир. Их не покидало чувство, что они живут в присутствии Вечного, находясь как бы в Его «поле», и это было названо ими даат Элогим — богопознанием. Такое «знание» не имело ничего общего с философскими спекуляциями и отвлеченными умопостроениями. Сам глагол «ладаат», «знать», имеет в Библии смысл обладания, глубокой близости, и поэтому даат Элогим означает приближение к Богу через любовь к Нему.

В философии и пантеистической мистике мы чаще всего находим не любовь, а скорее благоговейное восхищение перед величием мирового Духа. И порой в этом преклонении невольно ощущается привкус какой-то печали, рождаемой неразделенным чувством. Божественное — как холодное море, воду которого можно исследовать и в волны которого можно погрузиться, но само оно извечно шумит, полное своей, чуждой человеку жизнью; так и Сущее пребывает холодным и далеким, не замечая усилий смертных вступить с Ним в контакт…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 58
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ветхозаветные пророки - Александр Мень бесплатно.

Оставить комментарий