Ловкость рук - Хуан Гойтисоло

— Брачные рыбы,— произнес он.

Эту пришедшую на ум фразу он вычитал в какой-то поэме, и она ему очень нравилась.

— Я сказал: брачные рыбы.

Женщины недоуменно смотрели на него.

— Ну, смейтесь! Надо быть веселым на рыбьих похоронах.

Он остановился посреди тротуара и вытащил из кармана маленькое зеркальце, оправленное в перламутр.

— Привет, старина,— сказал он, обращаясь к своему отражению. Он всмотрелся: освещенное утренним светом лицо его выглядело постаревшим. На лбу, вокруг глаз, в углах губ неведомый художник постарался нарисовать множество мелких морщин.

Позируя перед зеркалом, Урибе высоко поднимал брови, и кожа на лбу, лишенная мускулов, покрывалась бороздками, как при плохо наложенном гриме.

— Я выгляжу старым и грустным,— пробормотал он. И вдруг с яростью швырнул зеркальце на тротуар: асфальт покрылся мириадами крошечных звездочек.

Женщины наклонились, чтобы поднять разбитую оправу.

— Ой, такая красивая...

Урибе, блуждающим взором глядя вокруг, разглагольствовал сам с собою.

— Надо красоваться, блистать... Мне нравятся юпитеры и музыка. И только... противны бабы-гориллы.

Он подошел к самой маленькой и фамильярно похлопал ее по спине.

— Еще где-нибудь открыто?

— Сейчас?

— Да, какой-нибудь бар, кафе... Какое-нибудь место, где был бы народ.

Ему не ответили.

— Здесь поблизости, на Аточе...— наконец сказала одна.

Урибе взял ее под руку.

— Я найду тебе самца, девочка... Получше меня... Честное слово.

Женщины послушно поплелись за ним.

— Знаете, однажды в «Ирландии»...

Они завернули за угол.

Порыв холодного ветра подернул рябью лужи. Редкие прохожие поспешно шагали по тротуарам. Ветер крепчал; день обещал быть дождливым.

* * *

В резком свете обстановка комнаты казалась выгравированной: голые стены светло-серого тона, американский письменный стол с острыми углами, ультрасовременные металлические кресла. Настольная лампа — большой матовый шар. Пепельница, блестящий разрезной нож и прочие письменные принадлежности на столе, казалось, сами излучали свет кроме того, что лился из окна сквозь занавеси. Дону Херонимо, так звали хозяина кабинета, было немногим за пятьдесят, лицо его сплошь состояло из розо-вых шишек, а посреди мясистого подбородка торчал нарост с большую фасолину. За толстыми стеклами роговых очков глядели добродушно-веселые глаза.

— Так вы сын Паэса... Просто не верится... Настоящий мужчина... Ваш отец чувствует себя хорошо?.. Мы с ним давнишние друзья, не знаю, известно ли это вам... Мы бьши из одного круга... Но жизнь... Каждый избирает свой путь... Женится... Да, кстати, как поживает ваша мама? Я видел ее в прошлом году на празднике благотворительного общества... Всегда такая веселая...

Луис расплылся в улыбке. «Таких типов хлебом не корми, только дай потрепаться», но тут же сделал серьезное лицо. Кор- тесар, сидевший слева, тайком наблюдал за ним. Прямо каменная рожа. Ну и мерзость. Только ради дела можно терпеть такого типа. Он наблюдал, как Луис подчеркнуто вежливо склонял голову и очаровательно улыбался.

— А вы? Уже в университете? Так, так!.. Да, молодость... Вот что значит двадцать лет, никогда не устану повторять... Что же вы изучаете?.. Медицину? А-а, юриспруденцию. Ну, разумеется. Как папа... Вот это сынок!.. Вы, молодежь, ненасытны, любознательны... В мое время мы столько не занимались, больше думали о развлечениях... Все, кроме вашего отца, разумеется... Он всегда был примером для нас... Достаточно сказать, что он ни разу не ходил на танцы...

Когда дон Херонимо говорил, складки жира на его шее тряслись, как желе. Он был воплощением динамизма и веселья. При виде этого жирного туловища, насаженного на вращающийся стул, Паэс внезапно припомнил обложку экономического журнала, который выписывал его отец. Толстый лысый господин в очках, подобно доброму волшебнику, простирал вперед руку: «Улыбайтесь. Это увеличит ваши доходы». Мысленно он послал толстяка к черту, однако улыбка не сошла у него с губ.

— И вы пришли попросить у меня разрешения. Ну, ну... Итак, вам нравится механика... Ах, нынешние молодые люди интересуются всем на свете... Вы раньше водили машину?.. Да, конечно... Давно?.. Габриэль сказал, что проверка прошла удачно. Сколько вам лет?

— Восемнадцать,— ответил Луис, стараясь выразить своим взглядом сложную гамму добродетелей, столь почитаемых в примерном молодом человеке: внимание, уважение и восхищение старшими.

— А вы принесли поручительство вашего отца? До двадцати одного года мы не можем разрешать вам, если...

«Тра-та-та-та». Очки в роговой оправе придавали ему еще более самодовольный вид. «Умейте улыбаться, и тогда...» Луис с самого начала разговора ожидал этого вопроса, и теперь уныние, выразившееся на его лице, казалось весьма убедительным.

— Нет, я не знал... Перед отъездом папа сказал мне, что все согласовано... У меня и в мыслях не было...

— Ваш папа сейчас в отъезде?

— Да, уже две недели.

Луис вспомнил рецепт и еще усердней изобразил на своем лице улыбку. «Она должна быть,—подумал он,—печально-меланхоличной, как у примерного юноши, который совершил оплошность, и в то же время выражать непоколебимую уверенность во всемогущей власти взрослых». Луис жалел, что не может посмотреть на себя в зеркало, но по лицу Кортесара догадывался, что играет неплохо.

— Досадное недоразумение,— сказал дон Херонимо.

Ласковые глаза юноши вновь устремились на него с мольбой

о помощи.

— Я был уверен, что все в порядке... ,

В голосе Луиса прозвучало такое отчаяние, что толстяк начал колебаться. «Один раз...» Так жестоко было разочаровывать молодого человека, который решил научиться полезному делу. Дон Херонимо всегда повторял: «Не надо никому чинить препятствий».

— Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать. Правило гласит вполне определенно: нельзя доверять несовершеннолетним автомобиль без поручительства родителей. Но когда речь идет о таком старом друге, как ваш отец...

Он встал и уже в дверях послал Луису ободряющую улыбку.

— Подождите минуточку. Кажется, у Габриэля заготовлены все документы.

Оставшись одни, молодые люди переглянулись, и Луис скорчил рожу.

— Видал борова?! «Ах, нынешняя молодежь такая любознательная. Ваш папа...» Ну и скотина!

— Еще воображает! О таких типах надо книги писать.

— «Постараюсь сделать все,,что возможно». Постараюсь... постараюсь... Ох, и дам же я ему...

— Не ори так. Он может услышать.

— Пусть слышит. Сам меня довел.

Луис достал портсигар и закурил сигарету.

— Такие типы действуют мне на печенку.

— Да помолчи ты! — цыкнул Кортесар.

Луис взял со стола пепельницу и сунул в карман.

— Ты что?

— Возьму себе. Дома пригодится.

— Не дури. Он догадается.

— Подумаешь. Не будет же он нас обыскивать.

Только что разыгранная комедия оставила у Луиса неприятный осадок, хотя таким способом он хотел успокоиться.

— Ты спятил,— сказал Кортесар.

Он с изумлением следил за спокойной отвагой друга. Паэс не обращал на него никакого внимания. Развалился в кресле и, попыхивая сигаретой, огляделся кругом. Свет, сочившийся сквозь занавески на окнах, походил на мутный лимонад. На журнальном столике лежал вестник светской хроники. Луис наугад раскрыл его. «В своем особняке на улице Серрано маркиз де Лерига устроил прием для выдающихся представителей мадридского общества. На фотографии: уголок зала. Обратите внимание на консоль в стиле Людовика XV и золототканный фламандский гобелен». Луис скривил губы. Голос друга вывел его из задумчивости.

— Нам еще надо раздобыть тысячу песет. Пока они не будут у нас в кармане, мы ничего не добьемся.

— Не беспокойся. Достанем.

— Интересно, как это?

— А разве мы уже не получили водительские права? Ты тоже не верил в это.

— Деньги совсем другое. Их никто не даст взаймы.

— Я тебе говорю, достанем. Не пройдет и недели, как у нас будет машина.

— Особенно, если ты возмешься за это дело...

— А почему бы и нет.

Зевая, он обернулся к окну. На небе сгущались тучи, и с каждой минутой становилось все темнее. В тревожном молчании застыли деревья и кусты. На неподвижной, как фотография, улице нелепо двигались прохожие. Луис задернул занавеску.

— Послушай,— сказал Кортесар.— А если этот старикан встретит твоего отца?

Паэс успокоил друга.

— С правами в кармане мы...

Он вдруг замолчал, и на его губах заиграла прежняя улыбка. Дон Херонимо возвращался с бланком в руках. Садясь, он повернул вращающееся кресло градусов на тридцать.

— Как видите, безвыходных положений не бывает. Уж если человек задался какой-то целью, рано или поздно он ее добьется.— Дон Херонимо улыбнулся.—Друг мой, ваше дело улажено. Мы заполнили бланк так, словно поручительство уже дано, и, как только ваш папа приедет, он его подпишет.