Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце мая поросшая кустарником низина покрывалась табачного цвета дымком – то начинали проклевываться листочки. Через несколько дней вся ширь белоснежно, свадебно кипела, колыхалась от ветерка, в сторону города плыл медовый запах. В такие дни низина с колокольни Иннокентьевского монастыря казалась сказочным Эдемом. До сентября держалась зелень, летали майские жуки, пели птицы, порхали бабочки, стрекозы, потом, как по команде, пойма вспыхивала праздничным костром, но горела недолго, под осенними дождями опадал лист, жухла трава, и все возвращалось на круги своя; вновь напоминала о себе грязь, слякоть, хлюпающая под ногами вода. Как избавления ждали зиму, первых холодов.
Глава 3
Сережкин отец Николай Рябцов попал на Релки в начале тридцатых годов. А до того жил в небольшой деревушке Харчей. Как и все деревенские ребятишки, ходил в школу, бегал на охоту, рыбачил. Не думал и не гадал, что вскоре окажется далеко от дома.
Вначале в деревню пришла коллективизация, а за нею голод. Каждый справлялся с бедой как мог, ели лебеду, крапиву, варили очистки и все, чем можно было набить живот. В семье Рябцовых было девять душ: двоих, самых слабых, вскоре отнесли на погост.
Николай был старшим. Прибежав из школы и справив работу по хозяйству, уходил в лес, собирал грибы, ягоды. Однажды взял с собой девятилетнего братишку Леньку. Возвращаясь домой, шли напрямик через убранные колхозные поля. Братишка начал собирать оставшиеся колоски, набрал целую охапку. И тут их застукал бригадир. Ребята бросились бежать. Размахивая бичом, тот с криком поскакал за ними. Ослабевший от голодухи Ленька быстро запарился, начал отставать. Чувствуя спиной лошадиный дух, Колька пропустил брата вперед, толкнул в канаву и упал следом, прикрыв его собой. Озверевший бригадир стал полосовать его бичом. Подняться сам Колька уже не смог. Когда бригадир уехал, братишка выполз из канавы, сбегал в деревню за матерью. Домой Кольку привезли на телеге. Мать, плача, ругала всех на свете, больше всего доставалось мужу, который с кинопередвижкой кочевал по району, агитировал вступать в колхозы.
Дня через два Ленька высадил бригадиру стекла, а на другой день в село приехал милиционер. Мать, когда узнала, побелела лицом, опустилась на лавку, но тут же заметалась по избе, подняла Кольку с кровати и увела к соседке в баню. Через час принесла туда наспех собранную одежонку, краюху хлеба.
– Поезжай в город к Марье, – шепотом говорила она, – писем пока не пиши, после Покрова вернется отец, приедет к тебе.
Так оборвалось его детство. Уезжать из дома не хотелось, но деваться некуда – пожалуй, и правда загребут. Ну что ж, к Марье так к Марье, больше не к кому.
Марья слыла первой деревенской красавицей, кружила головы не только парням, но и женатым мужикам. Ей не было еще шестнадцати, когда выскочила замуж за красного командира Михаила Бутакова, не повезло, тот вскоре погиб на КВЖД. Недолго убивалась по мужу молодая вдова. В деревню приехал поп, борода смоляная, волосы кудрявые. Зачастила Марья в церковь, говорила: ставить свечи за упокой раба божьего Михаила. Но однажды в темный осенний вечер увидели, как, прикрыв платком лицо, шмыгнула Марья в поповский дом. На другой день Колька поймал в силки воробьев, зашел в церковь. Шла вечерняя служба. Марья отмаливала грехи, клала поклоны. Колька подкрался сзади и выпустил воробья тетке под юбку. Будто подброшенная дьявольской силой взлетела Марья над верующими, взревев, заметалась по церкви и, чуть не выбив у батюшки кадило, кинулась вон.
Батюшка прервал службу. Такого скандала в церкви деревня не помнила. Колька, можно сказать, отделался легко, отец выпорол его вожжами и на том неприятности для него закончились. А для Марьи только начались. От пересудов она бежала в город.
Колька попросил мать, чтобы принесла балалайку. Вспомнил, любила тетка слушать его.
Ночью пешком ушел на станцию, а утром сел на проходящий поезд.
Его обокрали перед самым городом, когда, миновав Батарейную, поезд подходил к Иннокентьевской; прихватив свои чемоданы, узлы, пассажиры потянулись к выходу. Те, кто ехал дальше, прилипли к окну. Рядом с железной дорогой расположился цирк «Шапито». Окаказалось, фокусы умеют показывать не только в цирке. Всего одну минуту смотрел Колька в окно, но этого оказалось достаточно, чтобы пропал его мешок. Натыкаясь на пассажиров, он заметался по вагону, затем, ошалев от свалившейся беды, выскочил на перрон. Мешок будто испарился. Поезд ушел, он остался стоять с балалайкой в руке и пришел в такое расстройство, что забыл, куда ехал и зачем. Ему захотелось обратно в деревню к матери. Наверное, он бы вернулся, будь деньги на обратный билет. Зажав балалайку меж ног, он сел на скамейку и расплакался.
Его будут обворовывать потом не раз, будут потери и пострашнее, будут рождаться и умирать дети, на фронте – гибнуть рядом товарищи, и в конце концов отнимут и саму жизнь, но это будет позже. А в тот момент не было человека несчастнее его.
От попутчиков, таких же горемык, как и он сам, Колька узнал: неподалеку от Иннокентьевского монастыря началось строительство мелькомбината, и он намеревался податься туда. Но кто теперь возьмет его без документов?
Марья жила километрах в шести от станции на Релке.
– Дойдешь до Скита, перейдешь через линию и по тропке топай до развилки. Дальше держи правее Иннокентьевского монастыря, – тыкая метлой, напутствовал его подошедший дворник. – Если не утонешь в болоте, часа через два дойдешь.
Минут через тридцать железная дорога вывела его на просторную заболоченную низину. Прошив ее насквозь у самого горизонта, точно в игольное ушко, дорога уползла в темное отверстие железнодорожного моста. Чуть левее виднелся город.
Серый, дымный – совсем не таким он видал его на фотографии, которая висела в избе-читальне. Рядом в лесочке глухо ударил колокол. Колька вздрогнул, пошарил по сторонам глазами. Справа, метрах в ста за озерком в лесочке, разглядел маковку деревянной церквушки.
Как петух на зорьке, еще не прочистив горло, колокол брякнул и, словно испугавшись самого себя, замолк. Затем, услышав солидный и мощный бас колокола Иннокентьевского монастыря, точно заторопился ему вслед и, уже не стесняясь, забил изо всех сил. Казалось, еще немного, и он расколется или, пуще того, выпрыгнет из своей деревянной одежонки. Но сухой отрывистый голосок сделал свое дело – разбуженно, на всю округу, печально и торжественно выводил державную песню Иннокентьевский.
Колька знал, Иннокентьевский был мужским монастырем, и он стал искать женский, который, по словам тетки, находился неподалеку, на противоположном берегу Ангары.
Он еще не знал, что слышит колокола Иннокентьевского последний раз. Вскоре опальным колоколам вырвут языки и, при большом стечении ропщущего народа, сбросят на землю. Ночью тайком поднимут с двухметровой глубины, разобьют на куски и, сгрузив на телеги, отправят переплавлять в город на завод.
Впереди Кольки в опрятной городской одежде шла женщина, семенила тонкими птичьими ножками. Она несла увязанные стопкой книги. Заслышав колокольный звон, поставила книги на землю; упала на колени и, крестясь, начала класть поклоны в сторону Иннокентьевского.
Вблизи она оказалась гораздо старше, почти старухой. Колька хотел было обойти ее, но, поколебавшись, решил спросить, правильно ли идет.
– Туда, туда, – заправляя под платок волосы, быстро ответила старушка. – Держись только левой руки, справа болотина, утонешь. – Вскинув сухую руку, она положила на себя крест. – Ты зриши, всемилостивая, немощи наши, озлобление наше, нужду, потребу нашу, услышь нас и не лиши нас помощи твоей державныя. Рассеянных собери, заблудших на путь правый наставь, старость поддержи, воздвигни нас из глубины греховныя…
– Давайте я вам помогу, – подождав, когда бабка закончит молитву, предложил Колька.
Она испытующе глянула на него, заколебалась, но Колька, не дожидаясь согласия, взял книги, протянул старухе балалайку, чтоб не думала, что сбежит.
«Прохлопал свое, теперь неси чужое», – увидев, сказал бы сейчас отец.
Позже, разгадав его, люди будут пользоваться этим. Но никогда он не роптал, делал за себя и за других, хотя редко получал благодарность, даже наоборот, злились, называли дурачком, а он посмеивался: «Кто умеет – делает, кто не умеет – языком треплет».
Когда до ближайших домов осталось метров сто, дорогу преградило узкое, наполовину пересохшее озеро. Старушка пошла в обход, Колька же решил сократить путь и рванул на другую сторону по кочкам. Уже у самого берега нога соскользнула, и он, хватая зеленую болотную ряску, провалился в холодную жижу. По инерции дернулся разок-другой и, чувствуя, что проваливается все глубже и глубже, испугался.
– Бабуся, бабуся, помоги, провалился я!
Старушка мелкими шажками обежала болотину, у крайнего забора подняла с земли жердь, волоком подтащила к берегу и, обдавая жирными брызгами, стала пихать ее Кольке. Он схватил жердину одной рукой, а другой взгромоздил на нее книги. Старушка поднатужилась, потащила его к себе.
- Точка возврата (сборник) - Валерий Хайрюзов - Русская современная проза
- Настоящая любовь / Грязная морковь - Алексей Шепелёв - Русская современная проза
- Аутсайдер - Валерий Ланин - Русская современная проза
- Вера - Наталия Рай - Русская современная проза
- Страна оленей - Ольга Иженякова - Русская современная проза
- Солнце над лесом (сборник) - Леонид Васильев - Русская современная проза
- По дороге к Храму - Владимир Дурягин - Русская современная проза
- Бабьи подлянки - Надежда Нелидова - Русская современная проза
- Анна - Нина Еперина - Русская современная проза
- Пять минут прощания (сборник) - Денис Драгунский - Русская современная проза