Юность фронтовая - Инна Шепитько

После каждого такого налета мы подолгу ждали, когда все соберутся, пересчитывали всех. Машинист давал призывной гудок, чтоб быстрей собрать новобранцев.

Не доезжая станицы Новолеушковской, поезд остановился, мы повыскакивали из вагонов и увидели страшное зрелище: разбитые горящие вагоны, разорванные тела людей, горящие здесь же, в вагонах. Стоны, крики и призывы о помощи. Рядом стояли машины — и санитарные, и военные. Медсестры и солдаты пытались вытащить раненых из огня. Все метались, кричали, стонали… Мы тоже пытались помочь, но нас, в первый раз видевших столько крови, столько человеческого несчастья, самих нужно было приводить в чувство.

Воспоминания нахлынули на ветерана, всколыхнув в памяти все ужасы того первого, страшного дня. Он впал в какое-то минутное оцепенение, на какое-то время даже забыв о внуках, которые сидели тихо, боясь пропустить хоть слово. Иван Григорьевич был любящим отцом и дедом, но вместе с тем и строгим. И сыновья, а теперь и внуки относились к нему и бабушке с уважением и, как сейчас совсем не модно говорить, с почтением. Поэтому, увидев деда в глубокой задумчивости, они терпеливо ждали, когда же он продолжит свой рассказ. А он все сидел и сидел, углубившись в себя: та первая, глубокая боль не отпускала до сих пор.

Тогда, после той первой пережитой трагедии, он понял страдания своей матери, проводившей на фронт старших сыновей и мужа, понял всю наивность своих мыслей по поводу быстрого окончания войны. Сколько народу полегло на бесконечных военных дорогах. Сколько молодых жизней, не вкусивших радостей земного бытия, не успевших оставить свой след в летописи войны, погибли.

Иван Григорьевич тогда впервые задумался о том, как хрупка человеческая жизнь, и стал больше ценить свою, и чужую. Может быть, открывшаяся тогда ему истина и стала отправной точкой в выборе профессии? Всю свою жизнь он пытался защищать человеческую жизнь и достоинство от всевозможных посягательств.

Голос Сергея вывел его из глубокой задумчивости:

— Дедушка, рассказывай дальше, — попросил внук.

— Мы приехали в Невинномыск. По пути туда еще не раз выскакивали из вагонов, как только слышали где-то гул самолетов. Там я увидел своего отца: как оказалось, мы с ним ехали в одном составе, но разных вагонах. Обнялись. Постояли, прощаясь. Тревога сжимала сердце. Я отдавал себе отчет в том, что мы можем больше никогда не увидеться. Он поехал на фронт, а что ждет нас, вчерашних пацанов, только пару дней назад игравших в детские игры, мы не знали.

Нас привезли в станицу Солдатскую. Здесь собрались военные от разных родов войск. Начался отбор. Одних взяли в артиллерию, других — в конницу. А что делать с нами, никто не знал.

Я был тогда еще маленьким, угловатым подростком. Сказалось и недоедание последних двух лет. До вечера такие же, как я, подростки просидели здесь. Еда у нас закончилась, а нас еще никуда не приписали и потому не кормили. Несколько таких невостребованных станичников собрались и убежали домой. Но не успели они доехать до дома, как военкомат передал сведения о них в станицу. Их снова собрали и отправили назад.

До вечера решалась наша судьба, а потом пришел представитель военкомата и сообщил, что нас оставляют здесь на обучение до принятия присяги.

Голодные, уставшие, мы спросили:

— А где же нам располагаться?

— А вот коровник рядом, обстраивайтесь, делайте себе лежаки.

Нам выдали наволочки, матрацы, мы набили их соломой. Получилось неплохо. Шинелями укрывались. Недалеко был лес. Мы каждый день бегали восемь километров в одну сторону, и столько же назад. Это такая своеобразная физзарядка. Из лесу приносили лозу, пеньки и обустраивались. Два месяца нас муштровали, а потом мы приняли присягу и поехали на фронт.

Мой дружок Васька Карпенко был смышленый малый. Чем-то он приглянулся командиру, и тот взял его денщиком. Васька на учениях с нами не занимался, он выполнял свои нехитрые обязанности. Когда выпадала свободная минутка, я бегал к нему, и он, дружок и земляк, старался меня подкормить, дать лакомый кусочек.

После присяги наши пути разошлись. Он остался с командиром, а мы поехали на фронт. И уже после войны от Сашки Пруса я узнал, что мой лучший друг Васька Карпенко погиб.

Иван Григорьевич поднялся. Внуки с ожиданием смотрели на него.

— На сегодня воспоминаний хватит. Завтра вечерком продолжим, если будете слушаться.

Внуки готовы были слушать всю ночь, но они видели, что деду эти воспоминания даются не очень легко. Он ушел, а они еще долго обсуждали услышанное.

— Как это можно было в коровнике жить? — Первой нарушила молчание Оля.

— Это же на войне, — серьезно ответил ей Сергей, как будто ему самому приходилось жить в подобных условиях.

— Наверное, раньше люди были какие-то другие, закаленные, выносливые, — сделала вывод Света, самая старшая внучка. — Они с детства работали, терпели голод и лишения. А я вот думаю, если б нам вдруг выпали такие испытания — смогли бы мы их выдержать?

— Кто-то бы смог — самые сильные, а остальные просто бы погибли, — в тон двоюродной сестре сказал Сергей. — Значит, для того, чтоб выжить в экстремальных ситуациях, необходимо готовить себя к ним с детства, — добавила Оля.

… Иван Григорьевич ворочался с боку на бок, а сон все не шел. Растревоженный воспоминаниями мозг как в немом кино продолжал сменять одни кадры другими.

Вот они идут по выжженному жестокими сражениями полю битвы под Сталинградом. Уже конец весны, но изрытая, выжженая земля мертва и пустынна. Окопы, размытые весенними водами, еще хранят свои зловещие тайны. На дне одного из них на коленях стоит молодой лейтенант. Он был молод. Может, это был его первый бой. В кармане его гимнастерки нашли комсомольский билет, простреленный пулей. Эта пуля легко вошла в сердце, и оно перестало биться. Где-то его ждала мать, а может, и любимая. Они еще надеются, что он жив и здоров. А он стоит на коленях на дне траншеи, как стоял во время сражения, или как успел упасть с простреленным сердцем.

Уже месяцы прошли после исторической Сталинградской битвы, а многие ее участники все еще лежат на поле битвы, так и не обретя вечного упокоения. Этот молодой защитник Отечества к чему-то стремился. Может, он мечтал стать генералом. А может, оставшись в живых, захотел стать историком и передать будущим поколениям правду обо всех ужасах войны, чтоб предостеречь от их повторения. Но ему не довелось сделать этого. Его мечту осуществят другие — те, кому суждено выжить в этой войне…

Вечер следующего дня внуки ждали с еще большим нетерпением, чем предыдущий. Им не терпелось услышать продолжение рассказа.

— Прислушайтесь, какая тишина! Но вот где-то залаяла собака, вдалеке замычала корова. Это все звуки мирной жизни. А на войне тишина другая — жуткая. Она — как предвестник чего-то страшного, — рассказывает бывший фронтовик. — После принятия присяги нас направили в Сталинград. Бои там закончились уже несколько месяцев назад. Подъезжаем мы и видим: выжженное поле, изрытое траншеями, развороченное бомбами.

Начальник эшелона приказал остановить состав, все вышли из эшелона. Мы прошли на линию немецкой обороны, а там — тысячи неубранных трупов. Они начали разлагаться. По всему полю — разбитые, развороченные орудия и танки. Здесь все еще хранило следы тех жестоких боев.

Потом нас повели на наши передовые рубежи — картина примерно такая же.

Мы обошли траншеи и извлекли немало трупов солдат и офицеров. На линии нашей обороны стояли немецкие танки, и наши, русские, со свернутыми орудийными стволами. Все говорило о том, что бой здесь шел не на жизнь, а на смерть.

Мы выполнили поставленную задачу, вынесли тела убитых, собрали документы у всех, у кого они были. Потом тем же поездом нас повезли к Сталинграду.

Город был разрушен до основания. Торчали из земли трубы да обгоревшие, разрушенные стены домов. Нас перебросили в район Сарента и определили в аэростатный дивизион.

— А что это такое? — подал голос Сергей.

— Наша задача состояла в том, что мы должны были поднимать в небо стальные тросы длиной до километра. У нас были огромные надувные аэростаты — как цистерны с бензином на вокзале. Эти надувные аэростаты держали в воздухе стальные тросы, причем, не один, а много. Это создавало линию заграждения для немецкой авиации. Они не могли подлететь близко и сбросить бомбу. Здесь был наш тыл: снаряжение, оружие, продовольствие.

А в ноябре 1943 года по приказу Сталина наш дивизион направили на Северный флот, в город Архангельск. В этот морской порт поступало от союзников снаряжение, оружие, продовольствие. По всему фронту были созданы дивизии, полки. Зенитные батареи, такие, как наша, охраняли небо от налетов. Когда мы приехали в Архангельск, увидели, что весь город разбит, узнали, что он постоянно подвергается бомбежкам.