Снежный человек - Александр Дорофеев

«Вода у гражданина Колодезникова поддельная. Набуробливает из подушек в бочку водород и кислород с лесной дурью. Две подушки водорода, одна кислорода – аж два о! – захлебывался Курилов. – Дует, шепчет, улыбается и сказки воде рассказывает, баранки гну! Требую взять анализы воды, бочки, у которой ни дна, ни покрышки, а в первый черед – самого водовоза! Тогда узнаете, верно говорю! Да и кобылу Фугаску испытайте, баранки гну, – кобыла ли она или не кобыла! А то хвостом время считает», – закончил и подписался – «Доброжелатель с автобазы».

Участковый Федор Чур прежде с водовозом не сталкивался – у него в доме вода текла из крана. Дел вообще-то было немного, и он живо откликнулся на донос, вызвав Колодезникова повесткой.

«Экая образина! – думал Федор Чур, разглядывая водовоза при ярком милицейском свете. – На человека мало похож. Обезьянья порода!» Достал блокнот из набедренной сумки, чтобы записывать показания, и начал издалека:

– Почему на выборы не ходите?

Наверное, слишком, очень издалека, поскольку за три часа пути в блокноте не появилось ни строчки. И не то, чтобы водовоз угрюмо запирался. В зеленоватых глазах читалось сочувствие и желание помочь, однако словами не подтверждалось.

– Чего ж ты молчишь, скотина?! – спрашивал Федор Чур, еле сдерживаясь от грубых поступков и выражений. – Молчание усугубляет!

Водовоз вдруг оскалился, как домашний пес, понявший шутку хозяина.

– З-з-золото! – весело взвизгнул он.

– Какое золото?! Где?! – подпрыгнул Федор. – Подкуп?!

С выборов, понятно, сразу поворотили на золото, но с тем же результатом. День уже заканчивался, а в блокноте появились только два имени – собственно водовоза и его кобылы, которую звали на самом деле Фуга. А Колодезникова и того страннее – Ширварли.

«Таких не бывает, – мыслил Федор Чур. – Кличка! – и сладко обмер. – Да он же иностранец! Языка не знает! Шпион и диверсант! Отвлекает диким видом, а сам травит народонаселение».

– Я тебя выведу на чистую воду, – уверенно пообещал Федор, сажая Колодезникова за решетку.

Оставшись один, водовоз чутко огляделся, будто в новой берлоге. Принюхался, раздвинул, как заросли камыша, металлические пруты ограды и вернул на место. Кажется, ему тут понравилось. Строго и ничего лишнего. Лежанка, пол да стены. И запах вполне дикий, звериный. Одно огорчало – вода в бочке заболела. «В каком омуте зачерпнул беса?» – раздумывал вроде бы водовоз Колодезников. Всю ночь он что-то бормотал, а под утро произнес отчетливо: «Все беды пропадут, в воду уйдут!» И задремал на сорок минут.

Впрочем, и тридцати не прошло, как разбудили. Участковый Федор Чур пригласил зоолога Волкодава для экспертизы.

Давно уже зоолог присматривался к водовозу, издали меряя на глазок, вдоль и поперек, его мощный лохматый череп. И теперь был очень возбужден, что можно вблизи и законно. Особенно интересовала мандибула, то есть челюсть водовоза. У Волкодава имелся специальный прибор мандибулометр, рассчитанный на грызунов и жвачных. Не терпелось проверить мандибулометр в настоящем деле.

Для содействия Волкодав позвал тетю Мусю, ветеринара с кошачьим уклоном. В общем, собрался маленький консилиум.

Они уселись на милицейских табуретках, привинченных к полу, и осматривали, покачивая головами, водовоза. За сероватыми лохмами, как в туманном сумеречном лесу, трудно было что-либо разобрать. Только сонные глазки проступали равнодушно, будто оконца в болоте.

– А давайте-ка, коллеги, его побреем! – предложила тетя Муся, которая не терпела запущенность и меня-то заставляла стричься под полубокс раз в неделю.

– Точно! – воскликнул Федор Чур, тронутый словом «коллеги». – Пора прояснить личность!

Разыскал в сейфе среди немногих вещественных доказательств безопасную бритву и закостеневший обмылок с бороздой от веревки – орудия древних попыток самоубийства.

Подумал о наручниках. Но водовоз охотно, как заждавшаяся прогулки собака под ошейник, протягивал участковому башку.

Бритье не пошло гладко. Лезвие кое-как справлялось с жесткими волосами. Зоолог Волкодав то и дело совал пальцы, щупая череп. Да еще и тетя Муся лезла с дурацкими советами, – какие височки оставить, прямые или косые. Федор Чур измучался, ругая про себя милицейскую службу. Однако постепенно, хоть и с клочками волос, торчавшими там и сям, выявилось вполне лицо, похожее на человеческое.

Федор Чур даже развел руками – сколько напрасных усилий! Ожидал открыть какую-нибудь особенную зверскую харю, и вот – такое разочарование. Морда как морда. Выглядел водовоз, конечно, странно, опустошенно, как дубрава после бури. Но еще и не таких видали!

Между тем Волкодав с тетей Мусей приступили к обмерам. Зоолог диктовал, а Федор записывал в блокнот, не слишком понимая чего.

– Кранео! – громко шептал Волкодав, прилаживая мандибулометр к голове водовоза. – Покров мозга очень велик, но соразмерен! На темени выпуклость вроде гребня!

Федора сразу сбил с толку кран. Спросить было неловко, и он вдруг подумал: «Может, оттуда вся поддельная вода, из этого самого крана?»

А Волкодав шептал все громче и громче, бегая туда-сюда пальцами по скелету головы, как пианист, играющий фугу.

– Отсутствует языкоглоточный нерв! Блуждающий затерян! Зато есть три пары лишних, для неизвестных целей!

– К тому же волчья пасть, медвежье ухо и заячья губа, – вымолвила, бледнея, тетя Муся.

Когда они закончили и бритого водовоза вернули за решетку, Федор Чур, бегло проглядев записи в блокноте, прямо спросил:

– Так он человек?

– Ан-тро-по-морф-ный! – пропела тетя Муся одно слово, как целый романс. – Подобный человеку.

– У меня дома поросенок тоже подобный. Разве что не говорит, – хмыкнул Федор. – Я хочу знать, какого он роду-племени, этот черепушник.

– Ну, конечно, не из арийцев, – вздохнула тетя Муся. – Нет семи пядей во лбу! Верно, коллега?

Волкодав рассеянно кивнул:

– Да-да, всего семь сантиметров. Зато в плечах семьдесят – целый аршин.

Федор Чур неведомо зачем обмерил себя пядью и обнаружил полное совпадение своих величин с водовозными. Провел рукой по голове – и выпуклость, вроде гребня, на темени!

– Не из арийцев, говорите, – шмыгнул и дернул носом. – Попахивает расизмом!

– Да что вы! Мы только об анатомии – о теле, о плоти! – оправдывалась тетя Муся. – Кто знает, что у него в душе?!

– Похоже, потемки, – ухмыльнулся, оскалившись, Федор. – Ну, не людоед – и ладно. Нет состава преступления – надо выпускать.

Тетя Муся насупилась, как девочка, лишенная половины эскимо.

– Я бы еще пообследовала…

Но участковый Федор Чур уже вышел из кабинета.

– Все люди – братья! – сказал он Колодезникову. – Старшие и младшие. Иди отсюда, упрямый водовоз, да найди стоящее дело. От воды навару не густо!

Водовоз Колодезников пошел домой, поеживаясь на ветру, – такой был бритый, как свежий спил бревна, только что годовых колец не заметно. Прежде всего глянул в бочку и увидал голое отражение, как кувшинку на воде. Нырнул, и был таков – только его и видели!

Да нет! Это, конечно, для красного словца. На самом-то деле так и возит по сию пору воду в бочке. Снова оброс, как старый пень мхом, и не бреется. Годы отмеряет водами. По-прежнему мало разговорчив. Зато стал мягче, даже нежнее. Будто не снежный уже человек, а водяной.

Вода в бочке выздоровела и других лечит. В наш городишко приезжают специально на воды Колодезникова.

Даже Курилов с автобазы, наглотавшись той ночью, изобрел ни с того ни с сего универсальный ключ, который, правда, ничего не открывает и не закрывает. Это такой ключ – сам по себе. Из него чего-то струится, подтекает, а временами и бьет, как из хорошего фонтана.

Старшеклассник Николай Подкорытин поступил в столичный университет и через год закончил.

– Отчего ты так умен? – спрашивали профессора.

– У нас вода такая! – отвечал усатый и бородатый. – Гидрохено, оксихено и, конечно, водовоз Колодезников.

А откуда этот водовоз, какого племени или породы, снежный он человек или водяной, почему, в конце-то концов, Ширварли – не знаю, разрази меня гром! Да потому же, наверное, почему и «дропка». Пейте из его бочки, радуйтесь, голову не морочьте, и концы в живую воду.