Кровная связь (ЛП) - Бри Джей

Нокс вообще не призывает своих существ к себе, но они всегда были полностью послушны своему хозяину. Как только он начинает двигаться через палатки и очищать их, другие члены команды «Альфа» с радостью следуют его примеру. Они все еще осторожны, но уже не стоят неподвижно, как статуи, как это было с моими. Что-то в разнице размеров или в том, что мои — бешеные, подкрепляет общие правила держаться от них подальше, и никому из нашей группы не нужно говорить ни слова.

Грифон берет с собой своего запасного секунданта, чтобы разведать скопление небольших палаток, которые, как мы уже знаем из разведданных, являются жилищами высших членов Сопротивления. Его секундант, Харрисон, — сын Артура Рокелла, высококвалифицированный Пламя, который всегда был предан. Его легко выбрать для поддержки Грифона, пока Киран занят охраной Олеандр.

Я следую за Ноксом в лагерь пыток.

Он всегда сначала идет в зону допросов и обработки. Сам находит работающих там мужчин и женщин, чтобы убедиться, что они умрут очень грязной и мучительной смертью от его рук, потому что мысль о пуле между глаз для таких, как они, просто не нравится ему.

Или мне.

Я просто не так рьяно к этому отношусь.

Конечно, мы находим там Эмпата и двух Нейро, сгрудившихся вместе. Их панические, шепчущие планы бесполезны и излишни, и я с холодным интересом наблюдаю, как Нокс направляется к ним с протянутой ладонью, черные пятна нашего проклятия окрашивают его кожу, а их крики заполняют наши уши.

Он всегда играет со своей едой, прежде чем позволить своим кошмарам съесть ее.

Час спустя мы забираемся в кузов грузовика, зная, что каждый член Сопротивления здесь теперь мертв. Грифон кричит водителю, чтобы мы вернулись на дорогу и ехали обратно к месту встречи, кровь покрывает нас всех по колено.

Команда «Браво» останется позади и перевезет найденных Одаренных в нашу версию перерабатывающих лагерей, только вместо того, чтобы тыкать и тыкать в них пальцем, чтобы выяснить, какую пользу они принесут нашей маниакальной миссии, мы начнем долгий процесс отмены всех программ и пыток, которым они подверглись с момента их захвата.

Некоторые из них умрут там.

Мне это не нравится, никогда не нравилось, но иногда они слишком далеко зашли, ущерб слишком велик, чтобы их можно было вернуть.

Я выдохнул и откинул голову назад на сиденье, наслаждаясь спокойным моментом, не думая о заседаниях совета или политических шагах. Как бы я не хотел оставлять свою Связную позади, особенно после того, как стало известно о новом вмешательстве Сопротивления, есть что-то такое в том, чтобы уйти от всех атрибутов бытия Норта Дрейвена — члена совета, в чем я отчаянно нуждался.

Все это похоже на дерьмо, на песок, ускользающий сквозь пальцы, в то время как мир все равно горит вокруг нас.

Уильям знал бы, что делать, больше, чем я когда-либо.

Здесь было пятьдесят пленных Одаренных, и мы вытащили тридцать восемь живыми. Звучит как ужасное количество потерь, и в других ситуациях головы бы покатились от потери двенадцати Одаренных, но в подобного рода разведывательных миссиях… двенадцать — это примерно средний показатель.

Нам еще никогда не удавалось вывести всех живыми. Мы в меньшинстве и постоянно обороняемся — наша самая большая слабость как общества, и из-за этого проливается слишком много крови. Легче переваривать цифры здесь, на земле, наблюдая за тем, как тактические группы работают на износ, чтобы усмирить худших из жертв с промытыми мозгами, пока они не стали опасны для себя или других, но в моем офисе дома, когда я получаю отчеты, эти цифры прожигают дыру в моем мозгу. Этого никогда не будет достаточно. Ничего из того, что мы делаем, никогда не достаточно.

С этими мрачными мыслями я почти скучаю по этому.

Все начинается с того, что пальцы Грифона бьют по кожаным сиденьям, что является небольшой отдушиной для его разочарования. Спокойствие на лице Нокса — то, чего я почти не видел раньше и что имело место только тогда, когда его собственная жажда крови была утолена — медленно тает, пока борозда на его брови не становится на место.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Кровь и боль.

Мои узы не переставали шептать мне все утро, рассказывая о самых темных и кровавых вещах, которые они хотят сделать с каждым членом Сопротивления, с которым мы сегодня столкнемся. Из-за этого мне труднее заметить то же напряжение, которое охватило двух других, но как только я вижу хмурое лицо Грифона, я беру себя в руки.

Моя кожа натянута от раздражения, как будто сейчас она натянута на меня сильнее, чем десять минут назад, и все мое тело чувствует беспокойство. Во мне есть напряжение, которого раньше не было. Что-то происходит внутри нашей Связи.

Олеандр.

У меня нет с собой телефона, протокол такого рода миссии, и я стараюсь не показаться паникером или отчаявшимся, когда говорю Грифону: — Свяжись с Олеандр. Скажи мне, где она сейчас.

Его глаза переходят на мои, хмурый взгляд все еще на месте, и есть небольшая пауза, прежде чем он проклинает, и его глаза вспыхивают белым, когда он призывает свой дар для дополнительного усиления.

Это все, что мне нужно увидеть, чтобы понять, что я не ошибаюсь, что что-то происходит прямо сейчас, что даже несмотря на сотни миль между нами, я чувствую ее под своей кожей. Мы можем быть не Привязанными, но это не имеет значения, она в моей крови и в самых глубоких, самых темных уголках моей души.

Паника усиливается.

Нокс внимательно наблюдает за нами обоими, не притворяясь своим обычным безразличием, когда нас только трое, и когда Грифон снова ругается, он говорит: — Где она? Неужели мы снова собираемся бежать за нашей маленькой ядовитой Связной?

Грифон игнорирует его, хватаясь за свой коммуникатор, и это подвиг, потому что даже мне хочется огрызаться на его уколы, и я уверен, что статус Привязанного, только усугубляет это чувство в миллион раз. Не получив ответа на звонок, он отстегивает ремень безопасности и бросается в переднюю часть грузовика, возвращаясь с телефоном и смутно больным выражением лица.

Я делаю глубокий вдох и отсчитываю от десяти, чтобы держать себя в руках, заставляя свои узы не выходить из себя.

— Киран мне не отвечает, — говорит Грифон, нахмурившись еще больше, и мне хочется протянуть руку через заднее сиденье и выбить из него ответ — еще один признак того, что что-то пошло не так с тех пор, как мы покинули особняк.

Мои узы корчатся от жажды крови.

— Она мне тоже не отвечает. Позвони Гейбу, позвони и Бэссинджеру, — огрызается Грифон, бросая мне телефон и прижимая обе ладони к вискам, словно ему больно.

Глаза Нокса встречаются с моими, он выглядит так, будто вот-вот сорвет водителя из сиденья и перевернет этот грузовик. — Что случилось? Почему ты выглядишь так, будто тебя сейчас стошнит?

— Потому что я пытался заставить ее ответить, а она… не отвечает. Она не игнорирует меня, что-то мешает. Что-то не так, соединись с Гейбом, немедленно.

Вот только мы оставили за ней присматривать не только других Связных.

Когда я начинаю набирать номер, глаза Нокса становятся черными, а Грифон смотрит, как он проверяет… Брута, как будто это единственный спасательный круг посреди океана, пока мы все тонем.

— Она жива. Дышит, больше я ничего не вижу, но он с ней, так что никто не подойдет на расстояние плевка без того, чтобы он их не съел. Сделай вдох, Гриф, она жива.

Грифон не выглядит лучше от этой новости. — Ну тогда, где она, блядь, находится? Только не говори мне, чтобы я успокоился, когда она снова исчезнет.

Когда телефон наконец щелкает, и Гейб отвечает, я слышу, как Бэссинджер рычит на другом конце линии: — Теперь вы хотите позвонить нам? Ну, вы, блядь, опоздали!

Глаза Грифона переходят на мои, слишком широкие и остекленевшие, благодаря толчку, который он получил из-за своей попытки связаться с Оли.

Я рычу в трубку: — Что, блядь, случилось? Нас не было меньше двенадцати часов…

Грифон обрывает меня, рыча: — Где она, мать твою, Бэссинджер? Я вернусь туда и вырву твой гребаный позвоночник из глотки, если ты имеешь к этому отношение!