За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

и что за срочность, горит, что ли?

– Да не горит.

– Ну и что тогда? Потом поговоришь, вечером придет, и поговоришь.

– Ну, значит, не получится потом. Это грязное уже, обтрепалось, – он потряс себя за рубаху. – Я в этом ходил, а завтра, может, или послезавтра опять уходим – мне переодеться не во что. Если опять в этом пойду даже, то в Деревне в чем потом?

– Ничего, повоняешь немного.

Драр на шутку не ответил, делал что-то у огня.

– Так все-таки завтра пойдете?

– Скорее всего, нет, скорее всего, через день.

– Ну, вот и не ходи, успеешь, и ты же вообще есть хотел.

– А если все-таки завтра, тогда что, вонять? И вообще я не из-за матери пойду, говорят тебе, что дела, а есть я и сейчас хочу, вернусь, поем. Иди пройдись, вечером поговорим, если придешь не поздно. Иди.

– Ну, сейчас, дождусь тебя, вместе выйдем.

– Драр качнул головой, причмокнув от раздражения, заговорил уже, как будто не для него, тише, себе под нос:

– Чего сидеть, в жаре, в дыму, были бы дрова нормальные, гнилье с дерьмом, я уже готовить не хочу, один дым, нет, сидит.

Он говорил еще что-то, Чий не стал слушать, глядел на улицу, ненормально в это время пустую, на брата.

– Послезавтра… Послезавтра должен прийти Краюхин дядька, – сказал Чий задумчиво.

– Это какой?

У него один только.

– Санва?

– Ну.

– Ты что, ударился, – он отвернул лицо от огня к нему, и Чий увидел, что он улыбается. – Я же тебе говорю, что с Санвой охотился, говорю: на ручье разошлись. Забыл, что ли?

– Так я думал, не с ним. Погоди, но он же послезавтра…

Брат улыбался. Чий поднялся на ноги. Дурак я, молодец… На два дня ошибся… Он еще раз выглянул за порог. Придется идти, и быстро.

– Драр, пойду я, мне… – он замялся.

– Да иди, иди. Что ты извиняешься.

Он шагнул наружу, посмотрел последний раз на дом, сизая змейка, обвиваясь вокруг занавески, ползла вверх, он пошел вперед, ощутив, как внутри поднимается благодарность.

Он представил, как вернется назад уже по темноте, дома будет мать, пахнуть жареным и брат надежный, который всегда все умеет, сильный и скупой на улыбку, но зато он никогда не оставит и на которого всегда можно положиться. «Первый охотник в двадцать два, вот в ком кровь кипела, с детства посидеть не мог, везде был и тут, и там, и, оказалось, не зря, теперь все признают, что сила», – Чий подумал, что ему это не передалось, живость вся эта, он давно уже понял, и окружающие замечали, что Чий не в него. Он посмотрел на свои худые предплечья. – «Не в него: «Чий рассеянный, Чий – лоботряс, в отца их непутевого, ага, и лицом как похож…»»

Несмотря на то, что прохладнее стало заметно, пыли не уменьшилось, на улице ветру был простор, он летел по прямой, выдувая из-под ног и перекатывая уличный сор. Всякие кости, сухие веточки, наломанную кем-то повынь.

Идти было непривычно, с одной стороны, вроде, он и хотел идти телом, ноги несли, не чувствуя нагрузки, легкость такая пьяная, весь день сидел, это было приятно, но на душе было все также неуютно, так бывает, неестественным казалось, что сейчас он придет, рядом будет много людей, и надо следить за собой, шутить, говорить.

Чий быстро шагал по кривой улице с беспорядочно застроенными мазанками домов, навесов и загонов. Изредка, когда расстояние между постройками позволяло, за стогами, которые трепали жесткие порывы, срывая соломинки, бурела Степь с полосой ручья. Он мельком подумал, что может, сначала надо было зайти к Краюхе, и решил, что не стоит, он, скорее всего, уже там. Дурак, а! Послезавтра, послезавтра.

Общинный деревенский Амбар располагался не в центре, а с самого края Села, и попасть туда можно было двумя дорогами – сельской и околичной, она была ближе, и Чий всегда ходил по ней, не только из-за расстояния, а и ради интереса тоже, ему так больше нравилось. У перекрестка чумазые носились, что- то увлеченно пиная в грязи, гурьба карапузов разного возраста, крича и пихая друг друга, блестя голыми загорелыми спинами. А чуть в стороне стоял долговязый постарше и с ним еще двое, совали в лужу очищенную повынь, стебель. Двух из гурьбы Чий сразу узнал, соседские, Окана дети, он был года на три старше Драра и жил неподалеку от них с матерью, шагов пятьдесят по улице, остальные какие-то незнакомые, неместные, наверное, хотя кто их всех упомнит, растут, рождаются, и все грязные и чумазые.

Чий почувствовал легкий толчок в спину, обернулся. Рядом стоял, возвышаясь над ним на полголовы Дерево, худой, но широкоплечий и весь какой-то длинный и нескладный, у него была голова неправильной формы. На прыщавом лице со сросшимися бровями застыла улыбка.

– Вот дует, а. Видать, с Болота, сухой какой-то.

Чий пожал потную, широкую, костлявую ладонь.

– На Амбар собрался? – спросил он.

– Ага, да только выбрался. Весь день сегодня с отцом мотыгой махали, а сейчас сполоснулся да думаю, пойду посижу.

– Картошка?

– Ну… А у тебя как?

– Да так, – Чий неопределенно махнул рукой.

Разговаривать ему не хотелось. Дерево, похоже, также чувствовал неловкость, уже, наверное, жалея, что подошел. Они замолчали.

Весной и осенью тут была топь, и околичная дорога шла по насыпи, возвышаясь в половину человеческого роста над небольшими зеркальцами чистой воды, зажатой между тростников, и ковром кувшинок. Сейчас же все было сухо, голо, и казалось, что идешь по гребню горы. Впереди во всю ширь горизонта светил красным закат, и вся равнина стала необычной, как будто укрытой неровной порванной тенью. С высоты было хорошо заметно, как по травяному морю идут волны. И среди этого травяного моря стоял утес, темный, так как он тоже находился между ним и закатом, об утес разбивались волны травяного моря. Утесом был Амбар. Старый уже, огромный, с просевшей от времени высокой крышей, двускатной, такой же, как у избы, с такого расстояния он вообще смотрелся избой, обыкновенной и не такой уж далекой, это если не глядеть на равноудаленные домики Деревни, которые на его фоне выглядели совсем крошечными, и становилось понятно, что это просто обман зрения. Над входом находилось, непонятно для чего, прорубленное окно, когда-то давно окно закрыли тряпкой от птиц, но она давно уже была вся в дырах, через которые сейчас пробивался свет.

«Иди пройдись», а я ведь вроде не думал, что пойду именно сюда, получилось все так, да и куда у нас еще сходить можно, на Амбар, все равно все здесь будут, каждый день дом или Амбар, дом или Амбар. С братом же можно было! Точно. Он уже успел пожалеть, что не додумался увязаться за Драром, как-то по нелепости полной упустил такую очевидную возможность.