Нечаянная для волка-одиночки - Ирина Александровна Зайцева

хозяйку столь странного имени. А собственно, имя было созвучно речи. Мое знание английского на уровне школы и то подсказывало, что говорят на другом языке. Но, как бы это не показалось странным, я его понимаю. Сон?

— Ох, ты ж! Да как же ж… Неси сюда. Да сюда, сюда, вот в эту каморку. Далие  тепереча уже здесь ниче не понадобится, бедная сиротка. — Я вдруг поняла, что говорит она о той девушке, что смотрела на меня мертвыми глазами. Лишило сознания меня не присутствие смерти рядом. Эта самая Далия, земля ей пухом, была почти моей копией. Ее вид заставил меня подумать о том, что я вижу свою смерть. Вот так со стороны. Как любят описывать в тех книжках, которые я читала. Душа парит над телом… Но душа — создание весьма эфемерное и невидимое для людей. А посему следует сделать вывод, что несут все-таки мое тело. И раз оно способно слышать и ощущать, то вполне себе живое тело.

Почувствовала, как меня аккуратно отпускают из надежных и теплых рук на довольно жесткое ложе.

— Ты, это, асья Ниссэ, пригляди за ней. Придет в себя,  меня кликнешь. Может, она знает чего. Я все еще надеюсь, что хоть здесь свидетель будет.

— Да, чего уж там. Пригляжу, как не приглядеть. Девчонка-то целая вроде. Крови на ней нету. Мож и обойдется. Ступай, ступай.

Звук удаляющихся тяжелых шагов обрезало хлопком двери. Целая. Значит, там, на ступенях, был точно не мой труп. В переселение душ я никогда не верила.

— Вижу, что слышишь меня. Глаз не открывай, коли не хочешь, а послушать, послушай. Не знаю, отколь ты здесь взялась, но если и видела чего, лучше молчи. Коси под дурочку, будто память отшибло. Убивцы эти свидетелей не оставляют. О тебе прознают, что видела хоть что-то, тебе не жить. Не ты первая. А сейчас полежи, приди в себя. У меня дела есть, как закончу, приду — проведаю тебя. Если есть что срочное, в уборную там или попить, скажи сразу или знак подай. Под лежанкой горшок, приспичит, нужду в него справишь, вынесешь уже опосля, уборная на заднем дворе, не стоит тебе пока там показываться. Воды принесу. Завтракают здесь позже. Подождешь, не помрешь. — Грубоватый тон скорее указывал на деревенское происхождение его обладателя, чем на отсутствие заботы и равнодушие к судьбе неожиданно свалившейся на голову этой Асье проблемы в виде полубессознательной не пойми кого в моем лице. Сам же голос, его тембр и нотки заботы, до слез напомнили мне о человеке, ставшем после смерти отца моим ангелом-хранителем. Баба Нюся, соседка, взявшая надо мной добровольное шефство на долгих десять лет, пока мать сначала приходила в себя от свалившегося на нее горя, потом искала новую опору в жизни, потом медленно спивалась в компании этой самой опоры и его друзей-собутыльников. Моей заботливой и строгой добровольной крестной феи нет рядом уже почти пять лет, но воспоминания о ней согревают душу.

Я хотела и одновременно боялась открыть глаза. Хотела, чтобы эта женщина была хоть капельку похожа на бабу Нюсю. Боялась, что это будет не так. Или, наоборот, найти сильное сходство. Но долго размышлять, смотреть-не смотреть в глаза реальности, не получилось. Асья оставила меня в одиночестве.

Услышав шаги и хлопок закрывающейся двери, разлепила глаза. В каморке, куда меня принес единственный мужчина, было уныло, мрачно и тесно. Маленькое окно почти не давало света, но рассматривать было особо нечего. Покосившийся шкаф, столик размером с прикроватную тумбочку и кровать, на которую меня и положили в надежде, что я хоть что-то знаю о гибели тех людей у входа в дом. Как в этой тесноте разминулись двое, я представляла плохо. Так же как плохо удавалось понять, где еще в Питере живут в таких условиях люди.

Постепенно в мозгу наступало просветление, а вместе с ним плодились вопросы, ответов на которые у меня не было. Единственно, в чем я более или менее разобралась — причина, по которой нашелся мужчина, за последние лет десять прикоснувшийся ко мне без всплеска моих страхов и боли. Мое платье было сшито из плотной, довольно грубой ткани и оставляло на обозрение только кисти рук и голову. Даже шея была скрыта почти до подбородка воротником-стойкой. И, скорее всего, я подсознательно чувствовала, что мы с ним не оставались наедине. Рядом все время кто-то был. Где я? Как здесь оказалась? Почему на мне такая странная одежда? Куда делись мои вещи?

Пока не разберусь, решила воспользоваться советом Асьи и разыграть потерю памяти. А что может помнить про себя потерявший память? Да ничего! Могу даже имя не называть. Не помню. А что помню? Для окружающих — ничего, чего бы не вызвало вопросы. Осмотрюсь, буду по мере надобности «вспоминать». Потом и решу, в каком порядке эти воспоминания будут появляться.

А вот для себя вчерашний день неплохо бы и вспомнить. Как-то он не задался у меня с самого утра.

Глава 2.

В это кафе меня устроила на работу все та же баба Нюся. Словно чувствовала, что скоро оставит меня разбираться с жизнью один на один. Первый мой рабочий день состоялся почти сразу после школьного выпускного. В десятый класс я пойти, конечно, мечтала. Но, зная мое подвешенное состояние в вечном кабаке, в который превратилась наша прежде такая уютная квартира, баба Нюся предложила мне «подушку безопасности» в виде поступления в техникум, где получу и среднее образование, и возможность учиться дальше. Она же договорилась, чтобы меня поселили в общежитии, и нашла мне работу в кафе, которое держала ее давняя школьная подруга. Работа была несложной, но и небольшая копеечка плюсом к небольшой стипендии позволяла держаться на плаву и не умереть с голоду на улице. А поскольку я училась на повара-кондитера, то и обеспечивала дополнительную практику по специальности. А потом и место работы. Профессию тоже присоветовала мне моя «фея-крестная». На мое слабое сопротивление уходу из школы в техникум баба Нюся ответила: «Милая моя девочка, умение вкусно и с удовольствием готовить еще не навредили ни одной женщине. Образование дальше получишь, если захочешь. А с профессией в руках у тебя больше шансов просто выжить в наше непростое время. Поверь,