Зоя - Маргарита Алигер

ВТОРАЯ ГЛАВА

С девятого класса, с минувшего лета,у тебя была книжечка серого цвета.Ее ты в отдельном кармане носилаи в месяц по двадцать копеек вносила.Мы жили настолько свободно и вольно,не помня о том, что бывает иначе,что иногда забывали невольно,что мы комсомольцы и что это значит.Все праздником было веселым и дерзким,жилось нам на свете светло и просторно.Развеялось детство костром пионерским,растаяло утренней песенкой горна.

Вы в мирное время успели родиться,суровых препятствий в пути не встречали,но ритмом былых комсомольских традицийсердца возмужавшие застучали.И в знойные ночи военного летавы всей своей кровью почуяли это.

Еще тебе игр недоигранных жалко,и книг непрочитанных жаль, и еще тыприпрячешь — авось пригодится — шпаргалку.А вдруг еще будут какие зачеты!Еще вспоминаешь в тоске неминучейлюбимых товарищей, старую парту…Ты все это помнишь и любишь? Тем лучше.Все это поставлено нынче на карту.Настала пора, и теперь мы в ответеза каждый свой взнос в комсомольском билете.И Родина нынче с нас спрашивать вправеза каждую буковку в нашем Уставе.Тревожное небо клубится над нами.Подходит война к твоему изголовью.И больше нам взносы платить не рублями,а может быть, собственной жизнью и кровью.

Притоптанным житом, листвою опалой,сожженная солнцем, от пыли седая,Советская Армия,ты отступала,на ноги истертые припадая.Искрились волокна сухой паутины,летели на юг неизменные гуси,ты шла, покидая поля Украины,ты шла, оставляя леса Беларуси.А люди?А дети?Не буду, не буду…Ты помнишь сама каждой жизнью своею.Но кровь свою ты оставляла повсюду,наверно затем, чтоб вернуться за нею.О запах шинельного черного пота!О шарканье ног по кровавому следу!А где-то уже подхихикивал кто-то,трусливо и жалко пиная победу.Как страшно и горько подумать,что где-то уже суетились, шипя и ругая…О чем ты?Не вздрагивай, девочка, этоне те, за кого ты стоишь, дорогая.

Нет, это не те, чьи любимые людив окопах лежат у переднего края,что в лад громыханью советских орудийи дышат и верят,Не те, дорогая.Нет, это не те, что в казенном конверте,в бессильных, неточных словах извещеньяуслышали тихое сердце бессмертья,увидели дальнее зарево мщенья.Нет, это не те, что вставали за Пресню,Владимирским трактом в Сибирь уходили,что плакали, слушая русскую песню,и пушкинский стих, как молитву, твердили,Они — это нелюди, копоть и плесень,мышиные шумы, ухмылки косые.И нет у них родины, нет у них песен,и нет у них Пушкина и России!Но Зоя дрожит и не знает покоя,от гнева бледнея,от силы темнея:«Мне хочется что-нибудь сделать такое,чтоб стала победа слышней и виднее!»

Стояло начало учебного года.Был утренний воздух прохладен и сладок.Кленовая, злая, сухая погода,шуршание листьев и шорох тетрадок.Но в этом учебном году по-другому.Зенитки, взведенные в сквериках рыжих.В девятом часу ты выходишь из дому,совсем налегке,без тетрадок и книжек.Мне эта дорога твоя незнакома.В другой стороне двести первая школа.Осенней Москвой, по путевке райкома,идет комсомолка в МК комсомола.Осенней Москвою,октябрьской Москвою…Мне видится взгляд твой, бессонный и жесткий,Я только глаза от волненья закроюи сразу увижу твои перекрестки.Душе не забыть тебя,сердцу не бросить,как женщину в горе,без маски, без позы.Морщины у глаз,промелькнувшая проседь,на горьких ресницах повисшие слезы.Все запахи жизни, проведенной вместе,опять набежали, опять налетели, —обрызганной дождиком кровельной жестии острой листвы, отметенной к панели.Все двигалось,шло,продолжалась работа,и каждая улица мимо бежала.Но тихая, тайная, тонкая нотав осенних твоих переулках дрожала.Звенели твои подожженные клены,но ты утешала их теплой рукою.Какой же была ты тогда?Оскорбленной?Страдающей?Плачущей?Нет, не такою.Ты за ночь одну на глазах возмужала,собралась,ремни подтянула потуже.Как просто заводы в тайгу провожалаи между бойцами делила оружье.Какою ты сделалась вдруг деловитой.Рассчитаны, взвешены жесты и взгляды.Вколочены рельсы,и улицы взрыты,и в переулках стоят баррикады.Как будто с картины о битвах на Пресне,которая стала живой и горячей.И нету похожих стихов или песни.Была тыМосквой —и не скажешь иначе.И те, кто родился на улицах этихи здесь, на глазах у Москвы, подрастали,о ком говорили вчера, как о детях,сегодня твоими солдатами стали.Они не могли допустить, чтоб чужаяжелезная спесь их судьбу затоптала.А там,у Звенигорода,у Можая,шла грозная битва людей и металла.В твоих переулках росли баррикады.Железом и рвами Москву окружали.В МКотбирали людей в отряды.В больших коридорахтолпились, жужжаливчерашние мальчики, девочки, дети,встревоженный рой золотого народа.Сидел молодой человек в кабинете,москвич октября сорок первого года.Пред ним проходили повадки и лица.Должно было стать ему сразу понятно,который из них безусловно годится,которого надо отправить обратно.И каждого он оглядывал сразу,едва появлялся тот у порога,улавливал еле заметные глазу смущенье,случайного взгляда тревогу.Он с разных сторон их старался увидеть,от гнева в глазах до невольной улыбки,смутить,ободрить,никого не обидеть,любою ценою не сделать ошибки.Сначала встречая, потом провожая,иных презирал он,гордился другими.Вопросы жестокие им задавая,он сам себя тоже опрашивал с ними.И если ответить им было нечем,и если они начинали теряться,он всем своим юным чутьем человечьимдо сути другого старался добраться.Октябрьским деньком, невысоким и мглистым,в Москве, окруженной немецкой подковой,товарищ Шелепин,ты был коммунистомсо всей справедливостью нашей суровой.Она отвечала сначала стоя,сдвигая брови при каждом ответе:— Фамилия?— Космодемьянская.— Имя?— Зоя.— Год рождения?— Двадцать третий.Потом она села на стул.А дальшеследил он, не кроется ли волненье,и нет ли рисовки,и нет ли фальши,и нет ли хоть крошечного сомненья.

Она отвечала на той же ноте.— Нет, не заблудится.— Нет, не боится.И он, наконец, записал в блокнотепоследнее слово свое:«Годится».Заметил ли он на ее лицеиграющий отблеск далекого света?Ты не ошибсяв этом бойце,секретарь Московского Комитета.

* * *

Отгорели жаркие леса,под дождем погасли листья клена.Осень поднимает в небесаотсыревшие свои знамена.Но они и мокрые горят,занимаясь с западного края.Это полыхает не закат,это длится бой, не угасая.Осень, осень. Ввек не позабудьтихий запах сырости и тленья,выбитый, размытый, ржавый путь,мокрые дороги отступленья,и любимый город без огня,и безлюдных улочек морщины…

Ничего, мы дожили до днясамой долгожданной годовщины.И возник из ветра и дождясмутного, дымящегося векагордый голос нашего вождя,утомленный голос человека.Длинный фронт — живая полосачеловечьих судеб и металла.Сквозь твоих орудий голосаслово невредимым пролетало.И разноязыкий пестрый тыл,зной в Ташкенте, в Шушенском — поземка.И повсюду Сталин говорил,медленно, спокойно и негромко.

Как бы мне надежнее сберечьвечера того любую малость?Как бы мне запомнить эту речь,чтоб она в крови моей осталась?Я запомню неотступный взглядвставшей в строй московской молодежии мешки арбатских баррикад —это, в сущности, одно и то же.Я запомню старого бойца,ставшего задумчивей и строже,и сухой огонь его лица —это, в сущности, одно и то же.Он сказал:— Победа!Будет так.Я запомню, как мой город ожил,сразу став и старше и моложе,первый выстрел наших контратак —это, в сущности, одно и то же.Это полновесные слованевесомым схвачены эфиром.Это осажденная Москвагордо разговаривает с миром.Дети командиров и бойцов,бурей разлученные с отцами,будто голос собственных отцов,этот голос слушали сердцами.Жены, проводившие мужей,не заплакавшие на прощанье,в напряженной тишине своейслушали его, как обещанье.Грозный час.Жестокая пора.Севастополь. Ночь. Сапун-горатяжело забылась после боя.Длинный гул осеннего прибоя.Только вдруг взорвались рупора.Это Сталин говорит с тобою.Ленинград безлюдный и седой.Кировская воля в твердом взгляде.Встретившись лицом к лицу с бедой,Ленинград не молит о пощаде.Доживешь?Дотерпишь?Достоишь?Достою, не сдамся!Раскололасьчистая, отчетливая тишь,и в нее ворвался тот же голос.Между ленинградскимидомами о фанеру, мрамор и гранитбился голос сильными крылами.Это Сталин с нами говорит.Предстоит еще страданий много,но твоя отчизна победит.Кто сказал:«Воздушная тревога!»?Мы спокойны — Сталин говорит.

Что такое радиоволна?Это колебания эфира.Это значит — речь его слышнаотовсюду, в разных точках мира.Прижимают к уху эбониткоммунисты в харьковском подполье.Клонится березка в чистом поле…Это Сталин с нами говорит.

Что такое радиоволна?Я не очень это понимаю.

Прячется за облако луна.Ты бежишь, кустарники ломая.Все свершилось. Все совсем всерьез.Ты волочишь хвороста вязанку.Между расступившихся березветер настигает партизанку.И она, вступая в лунный круг,ветром захлебнется на минуту.Что со мною приключилось вдруг?Мне легко и славно почему-то.

Что такое радиоволна?Ветер то московский —ты и рада.И, внезапной радости полна,Зоя добежала до отряда.

Как у нас в лесу сегодня сыро!Как ни бейся, не горит костер.Ветер пальцы тонкие простер.Может быть, в нем та же дрожь эфира?Только вдруг как вспыхнула береста!Это кто сказал, что не разжечь?Вот мы и согрелись!Это просток нам домчалась сталинская речь.Будет день большого торжества.Как тебе ни трудно — верь в победу!

И летит осенняя листвапо ее невидимому следу.

* * *

За остановившейся рекоюпартизаны жили на снегу.Сами отрешившись от покоя,не давали отдыха врагу.Ко всему привыкнешь понемногу.Жизнь прекрасна! Горе — не беда!Разрушали, где могли, дорогу,резали связные провода.Начались декабрьские метели.Дули беспощадные ветра.Под открытым небом три недели,греясь у недолгого костра,спит отряд, и звезды над отрядом…Как бы близко пуля ни была,если даже смерть почти что рядом,люди помнят про свои дела,думают о том, что завтра будет,что-то собираются решить.Это правильно.На то мы люди.Это нас спасает, может быть.

И во мраке полночи вороньейЗоя вспоминает в свой черед:«Что там в Тимирязевском районе?Как там мама без меня живет?Хлеб, наверно, ей берет соседка.Как у ней с дровами?Холода!Если дров не хватит, что тогда?»

А наутро донесла разведка,что в селе Петрищеве стоят,отдыхают вражеские части.— Срок нам вышел, можно и назад.Можно задержаться. В нашей власти.— Три недели мы на холоду.Отогреться бы маленько надо. —Смотрит в землю командир отряда.И сказала Зоя:— Я пойду.Я еще нисколько не устала.Я еще успею отдохнуть.Как она негаданно настала,жданная минута.Добрый путь!Узкая ладошка холодна —от мороза или от тревоги?И уходит девочка однапо своей безжалостной дороге.

* * *

Тишина, ах, какая стоит тишина!Даже шорохи ветра нечасты и глухи.Тихо так, будто в мире осталась однаэта девочка в ватных штанах и треухе.Значит, я ничего не боюсь и смогусделать все, что приказано…Завтра не близко.Догорает костер, разожженный в снегу,и последний, дымок его стелется низко.Погоди еще чуточку, не потухай.Мне с тобой веселей. Я согрелась немного.Над Петрищевом — три огневых петуха.Там, наверное, шум, суета и тревога.Это я подожгла!Это я!Это я!Все исполню, верна боевому приказу.И сильнее противника воля моя,и сама я невидима вражьему глазу.Засмеяться?Запеть?Погоди, погоди!..Вот когда я с ребятами встречусь, когда я…

Сердце весело прыгает в жаркой груди,и счастливей колотится кровь молодая.

Ах, какая большая стоит тишина!Приглушенные елочки к шороху чутки.

Как досадно, что я еще крыл лишена.Я бы к маме слетала хоть на две минутки.

Мама, мама,какой я была до сих пор?Может быть, недостаточно мягкой и нежной?Я другою вернусь.Догорает костер.Я одна остаюсь в этой полночи снежной.Я вернусь,я найду себе верных подруг,стану сразу доверчивей и откровенней…

Тишина, тишина нарастает вокруг.Ты сидишь, обхвативши руками колени.Ты одна.Ах, какая стоит тишина!..Но не верь ей, прислушайся к ней, дорогая.Тихо так, что отчетливо станет слышнався страна,вся война,до переднего края.Ты услышишь все то, что не слышно врагу.Под защитным крылом этой ночи вороньейзаскрипели полозья на крепком снегу,тащат трудную тягу разумные кони.Мимо сосенок четких и лунных берез,через линию фронта, огонь и блокаду,нагруженный продуктами красный обозосторожно и верно ползет к Ленинграду.Люди, может быть, месяц в пути, и назадне вернет их ни страх, ни железная сила.Это наша тоска по тебе, Ленинград,наша русская боль из немецкого тыла.Чем мы можем тебе хоть немного помочь?Мы пошлем тебе хлеба, и мяса, и сала.

Он стоит,погруженный в осадную ночь,этот город,которого ты не видала.Он стоит под обстрелом чужих батарей.Рассказать тебе, как он на холоде дышит?Про его матерей,потерявших детейи тащивших к спасенью чужих ребятишек.Люди поняли цену того, что зовутнемудреным таинственным именемжизни, и они исступленно ее берегут,потому что — а вдруг? — пригодится Отчизне,Это проще — усталое тело сложить,никогда и не выйдя к переднему краю.Слава тем, кто решил до победы дожить!Понимаешь ли, Зоя?— Я все понимаю.Понимаю.Я завтра проникну к врагу,и меня не заметят,не схватят,не свяжут.Ленинград, Ленинград!Я тебе помогу.Прикажи мне!Я сделаю все, что прикажут…И как будто в ответ тебе,будто бы в ладзастучавшему сердцу услышь канонаду.На высоких басах начинает Кронштадт,и Малахов курган отвечает Кронштадту.Проплывают больших облаков парусачерез тысячи верст человечьего горя.Артиллерии русской гремят голосаот Балтийского моря до Черного моря.Севастополь.Но как рассказать мне о нем?На светящемся гребне девятого валаон причалил к земле боевым кораблем,этот город,которого ты не видала.Сходят на берег люди. Вздыхает вода.Что такое геройство?Я так и не знаю.Севастополь…Давай помолчим…Но тогда,понимаешь, он был еще жив.— Понимаю!Понимаю.Я завтра пойду и зажгуи конюшни и склады согласно приказу.Севастополь, я завтра тебе помогу!Я ловка и невидима вражьему глазу.Ты невидима вражьему глазу.А вдруг…Как тогда?Что тогда?Ты готова на это?

Тишина, тишина нарастает вокруг.Подымается девочка вместо ответа.Далеко-далеко умирает боец…Задыхается мать, исступленно рыдая,страшной глыбой заваленный, стонет отец,и сирот обнимает вдова молодая.Тихо так, что ты все это слышишь в ту ночь,потрясенной планеты взволнованный житель:— Дорогие мои, я хочу вам помочь!Я готова.Я выдержу все.Прикажите!

А кругом тишина, тишина, тишина…И мороз,не дрожит,не слабеет,не тает…И судьба твоя завтрашним днем решена.И дыханьяи голосамне не хватает.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА