Сказание о Сен-Готарде - Август Стриндберг

А потом наехало три тысячи чернявых рабочих, и все они говорили по-итальянски.

Отзвучали прекрасные песни о древней швейцарской земле и чистых радостях весны.

Вместо того день и ночь раздавался неумолчный грохот; там, где раньше висело кольцо Барбароссы, вгрызался в гору неумолимый бур и гремели взрывы: через гору собирались проложить туннель.

Проделать отверстие в скале, оказывается, не составляло большого труда, но тут надлежало пробурить два отверстия, по одному с каждой стороны, да так, чтобы они сошлись внутри горы, как по линеечке, а уж в это никто не верил, потому что расстояние между входными отверстиями составляло полторы мили. Целых полторы мили!

– Подумать только, если они не встретятся, им придется начинать все снова.

Но старший инженер сказал:

– Они встретятся.

Андреа, что с итальянской стороны, верил в главного инженера, он и сам был меткий парень, как нам уже известно. Поэтому он вступил в рабочую бригаду и стал у них вожаком.

Работа была как раз по нему. Пусть он больше не видел солнечного света, зеленых лугов и белоснежных вершин, зато, как ему Думалось, он прокладывает собственную дорогу к Гертруд, дорогу сквозь гору, по которой однажды в минуту похвальбы пообещал прийти к ней.

Восемь лет провел он в темном чреве горы, работал не щадя чаще всего нагишом, потому что температура в горе была меньше тридцати градусов. Порой он натыкался на русло реки, и тогда ему приходилось работать в воде; порой же он входил в глиняный пласт, и тогда ему приходилось работать в грязи. Воздух почти всегда был испорченный, и товарищи падали один за другим, но им на смену приходили новые. Под конец свалился и сам Андреа, и его отправили в лазарет. Там ему вдруг взбрело в голову, что оба туннеля так никогда и не встретятся, и эта мысль терзала его всего сильней. Никогда не встретятся!

В той же палате лежали парни из кантона Ури; когда их отпускал жар, они задавали всем один и тот же вопрос:

– Как вы думаете, мы встретимся?

Да, еще никогда прежде тессинцы и жители Ури так не мечтали о встрече, как здесь, в горе. Они знали, что если встреча состоится, это положит конец тысячелетней вражде, и прежние враги упадут в объятия друг к другу.

Андреа поправился и снова приступил к работе; участвовал он и в забастовке 1875 года, швырнул несколько камней, угодил в каталажку, но снова вышел.

В 1877 году пожар уничтожил Ариоло, его родную деревню.

– Ну, теперь я сжег за собой все корабли, – сказал тогда он, – теперь я могу двигаться только вперед.

19 июля 1879 года стряслась большая беда. Главный инженер вошел в гору, чтобы кое-что вымерить и подсчитать, и когда он стоял в туннеле, у него случился удар, и он умер. Прямо посреди туннеля. Здесь ему и предстояло лежать, как фараону, в высочайшей каменной пирамиде мира, а имя его Фавр – предстояло высечь на камне.

Годы между тем все шли и шли.

Андреа поднакопил денег, опыта, сил. В Гёшен он никогда не наведывался, зато раз в год посещал священный лес и глядел на разруху, как он это называл.

Гертруд он никогда не видел, и писать ей он тоже не писал, да и к чему было писать, когда она неотступно жила в его мыслях, и он чувствовал, что угадывает ее волю.

На седьмой год строительства умер амтман, и умер в бедности.

«Какое счастье, что он обеднел», – подумал Андреа, а ведь так подумал бы на его месте не каждый жених.

На восьмой год приключилось нечто необычное.

Андреа первым стоял в туннеле с итальянской стороны и налегал на свой бур. Воздух был удушливый, да и того не хватало, и в ушах у Андреа зашумело. Тут он услышал стук, похожий на звук древоточца, который еще называют «часы смерти».

– Неужто пришел мой последний час? – вслух подумал он.

– Твой последний час! – ответил кто-то то ли в нем самом, то ли снаружи. И Андреа испугался.

На другой день он услышал такой же стук, но уже отчетливее, и решил, что это его собственные часы.

Но день спустя, в воскресенье, он не услышал вообще ничего, решил, что во всем виноваты его уши, и с перепугу пошел в церковь, где мысленно посетовал на обманчивость жизни. Надежда его покинула, надежда дожить до великого дня, надежда получить высокую награду, назначенную тому, чей бур первым пройдет сквозь стену, надежда получить Гертруд.

В понедельник он снова налегал на свой бур впереди других, но работал теперь не так лихо, поскольку уже не верил, что они встретятся с немцами внутри горы.

Он бил и бил, но как-то без охоты, потому что и сердце его после болезни тоже билось без охоты.

Вдруг он услышал словно бы выстрел и грохот внутри горы, с той стороны.

И тут он понял, что они все-таки встретились.

Сперва он упал на колени и возблагодарил бога; потом встал и снова принялся бить стену. Он проработал весь завтрак, весь перерыв, весь ужин. Когда правая рука повисала плетью, он начинал работать левой, а за работой он пел песню троих отроков в огненной пещи, потому что воздух вокруг него горел огнем, вода капала на голову, ноги вязли в глине.

Ровно в семь часов 28 февраля 1880 года он упал на свой бур, потому что бур пролетел сквозь стену.

Громовое «ура» с другой стороны вырвало его из оцепенения, и он понял, что они встретились, что настал последний час его испытаний и что ему по закону принадлежат десять тысяч лир.

После короткой молитвы-вздоха матери-заступнице он приложил губы к отверстию, шепнул «Гертруд» так, чтобы никто не услышал, после чего девять раз прокричал «ура» в честь немцев.

Часов около одиннадцати вечера с итальянской стороны раздалось громовое «Берегись!», и, словно от залпа осадных пушек, рухнула стена. Немцы и итальянцы обнимались и плакали, итальянцы целовали друг друга, а потом все упали на колени и запели «Те deum laudamus!».

Это был великий миг, а год шел 1880-й, тот самый, когда Стенли [3] управился с Африкой, а Норденшёльд благополучно завершил свой поход на «Веге».

Едва смолкла хвала всемогущему, поднялся рабочий с немецкой стороны и передал итальянцам исписанный пергамент. Это было памятное слово о старшем инженере Луи Фавре. Он должен был первым проехать по туннелю, Андреа же доверили доставить на рабочем поезде в Ариоло памятное письмо с именем инженера.

Так он и сделал, сидя на маленькой платформе, которую толкал перед собой паровоз.

О, это был великий день, а за ним последовала такая же великая ночь.

В Ариоло пили вино, итальянское вино, и жгли фейерверк. И говорили речи в честь Луи Фавра, Стенли и Норденшёльда! И речи в честь Сен-Готарда – таинственного горного массива, что вот уже сколько тысячелетий разделял Германию и Италию, север и юг. Да, это была гора-разлучница, но и гора-объединительница. ибо она стояла в веках и поровну делила свои воды между немецким Рейном и французской Роной, между Северным морем и Средиземным…

– И Адриатическим! – вмешался один тессинец. – Не забывайте, пожалуйста, Тичино, который питает своими водами величайшую реку Италии, могучую По.

– Браво! Верно! Да здравствует Сен-Готард, Великая Германия, Свободная Италия и Новая Франция!

Да, великая ночь завершила великий день!

На другое утро Андреа стоял в конторе строительства. На нем был костюм итальянского охотника с перьями за лентой шляпы, с ружьем на плече, с котомкой за плечами, лицо у него было белое и руки тоже.

– Ну, я вижу, ты по горло сыт туннелем, – сказал кассир, или плательщик, как его тут называли. – Впрочем, грех тебя упрекать. Теперь осталось только довести до конца облицовочные работы. Итак, займемся расчетом.

Кассир заглянул в какую-то бухгалтерскую книгу, выписал квитанцию и отсчитал ему десять тысяч лир золотом.

Андреа нацарапал свою подпись, сунул деньги в котомку и ушел.

Он вскочил в рабочий поезд и уже через десять минут оказался на месте рухнувшей стены.

В горе пылали факелы по обе стороны рельсового пути, рабочие встретили Андреа криками «ура!» и начали подбрасывать в воздух шапки. Это было прекрасно.

А спустя еще десять минут Андреа был на немецкой стороне. Но едва Андреа увидел в отверстие дневной свет, поезд остановился, и он вышел.

Он шел навстречу зеленому свету, он снова увидел селение, и солнечный свет, и густую зелень. Вновь отстроенное селение сверкало, ослепляло белизной, казалось прекраснее, чем прежде. И пока он шел, все встречные приветствовали своего первого бурильщика.

Он шел не сворачивая к маленькому домику, а там во дворе, под раскидистым орехом, рядом с ульями стояла Гертруд, тихая, нежная, кроткая, словно она стояла и ждала его на этом самом месте все восемь лет.

– Вот я и пришел, – сказал Андреа, – как обещал, так и пришел – сквозь стену. Теперь ты пойдешь со мной в мою страну?

– Я пойду за тобой, куда ты захочешь.

– Кольцо у тебя уже есть. Ты его не потеряла?

– Нет, не потеряла.

– Тогда пошли! Нет, нет, не оборачивайся. Мы ничего не возьмем с собой отсюда.