Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века - Людмила Бояджиева

Наконец Долли все же забеременела. Она заранее позаботилась о родах — принимать ребенка должен был лучший врач местной больницы, доктор Карло Тино, разумеется, итальянец.

Но здоровая и крепкая Долли совершила ошибку, от которой предостерегала беременных женщин: она не ограничивала себя в еде и чрезмерно «раскормила» зреющий в ее огромном чреве плод.

Роды проходили тяжело. Вопли Долли были слышны на весь квартал. Мальчик появился на свет 12 декабря 1915 года прямо на кухонном столе, залитом кровью измученной матери. Врачу пришлось прибегнуть к помощи хирургических щипцов, чтобы извлечь на свет Божий слишком крупного ребенка — новорожденный весил больше шести килограммов! Медицинские инструменты оставили на голове мальчика несколько шрамов, лишили его мочки левого уха и даже немного по — вредили барабанную перепонку. Что он только не придумывал потом, объясняя природу увечий. «Шальная пуля» — такое объяснение звучало, пожалуй, чаще других.

— Можно было бы и аккуратнее шуровать, Кар- лито! — ворчал, сжимая кулаки, осунувшийся от волнения отец. — Чего теперь-то застыл? Поднажми, док!

Карло Тино, бордовый от напряжения, старался изо всех сил: тряс младенца, шлепал его по синей попке, но тот не подавал признаков жизни.

— Сейчас надо думать о Долли. И не вертись у меня под ногами! — гаркнул Карло и занялся обильным кровотечением, грозящим самыми серьезными последствиями для впавшей в забытье матери. Он никак не мог решиться объявить Мартину, что его сын мертв.

К счастью, неладное заметила бабушка ребенка, многоопытная сицилийская крестьянка. Она сунула младенца под кран с холодной водой, потом окунула в горячую… Доктор перекрестился, услышав громкий крик мальчика.

— Богатырь вырастет. Парень весит, как нормальная двойня, — сказал Карло Тино, когда все кончилось и они вдвоем со счастливым отцом пили темное сицилийское вино за тем же столом, вымытым и застеленным парадной скатертью. — Вот только детей у Долли больше не будет…

Нарекли новорожденного Фрэнсисом Альбертом Синатрой. Долли не сомневалась: если не богатырем, то знаменитостью ее единственный сын будет непременно.

«Хранили звезды в синеве свои предначертанья…»

К семи годам он стал щуплым тонкошеим мальчишкой, вертлявым и задиристым. Книги не очень- то интересовали Фрэнсиса, да и буквам научить парня пока не удавалось. И что с того? Толстый или худой, разумный или озорной — какое это имеет значение, если материнское сердце знает наверняка: ее ребенок совершенно необыкновенный. Глядя в ярко-голубые глаза Фрэнки, Долли тонула в мечтах: он станет великим, банкиром, дельцом, авиатором — да мало ли кем! Но уж точно не боксером и, само собой, не ученым и не певцом…

В Рождественский вечер тысяча девятьсот двадцать второго года Долли готовилась к торжеству — из Италии приехала ее одинокая двоюродная сестра, высохшая старая дева Анжелина с желтыми зубами, ярая защитница женской чести. В связи с этим на праздник, хоть и считавшийся семейным, получили приглашение люди солидные, но одинокие. Долли специально приурочила к Рождеству десятилетний юбилей свадьбы с Мартином — что мелочиться из-за трех дней? Секретарь Уолшмэн из магистратуры, мисс Панталотти — хозяйка булочной, директор школы вдовец Билл Лоуренс, холостяк Марчеллини — все охотно откликнулись на приглашения и явились с подарками. Желание свести директора школы с сорокалетней девственницей Анжелиной было тайной причиной затеянного Долли сборища. Она приготовила щедрые угощения и позаботилась о подобающем развлечении. Зазвав Фрэнка на кухню, мать, присев на корточки, строго заглянула в его честные глаза.

— Ты, сынок, будешь сегодня нашим Ангелом! — Долли пригладила ладонью мокрые, тщательно расчесанные на прямой пробор мягкие волосы сына. В костюмчике с длинными брюками и шелковым синим бантом под подбородком мальчик казался таким взрослым! А уж красавчик — взгляд не отвести!

— А что делают ангелы, когда все едят? — насупился Фрэнк, косясь на ломившийся от тарелок и вазочек кухонный стол. Благоухающая ванилью и корицей вкуснятина предназначалась конечно же гостям. — Ангелам можно сладкое?

— Им можно все! То есть… — спохватилась Долли, — ты будешь есть вместе с нами все, что захочешь. Но потом споешь. То, что мы с тобой разучили: «Пошлют нам радость небеса, восславим Деву и Христа…» — ты же помнишь?

— Фу-у-у… Лучше веселенькое. Что папа поет: «Я люблю свою девчонку, ничего, что ноги тонки, я люблю свою милашку — одноглазую мордашку!» — Он засмеялся беззубым ртом: два передних качающихся зуба Долли вытащила перед самым праздником под поросячий визг сына.

— Нет, милый, это плохая песня. Ее на празднике не поют. «Пошлют нам радость небеса…» — только это, торжественно и нежно. Договорились?

Фрэнк кивнул, шмыгнув носом.

И вот десерт подан гостям, а он стоит на табурете, наряженный, торжественный, и смотрит сверху на рождественский вертеп под елкой: Мария в сиянии из фольги, прижимающая к груди крошечного младенца, осел, длинноносые старцы с клюками и самое интересное — овцы. Фрэнк успел проверить, из чего они сделаны: крашеная, вымазанная клеем вата, палочки-ноги и морды из разрисованного воска… Фрэнк вспомнил, как отец врезал ему по уху. Треснул сгоряча, а когда Фрэнк развопился, посадил на колени и спел ему про одноглазую мордашку. Вот смеху-то было!

— Ждем, ждем! — захлопали раскрасневшиеся, довольные угощением гости.

— Пошлют нам радость небеса, восславим Деву и Христа… — прошептала Долли.

Голубые глаза хитро блеснули. Фрэнк скривил постную мордашку и торжественно, на мотив гимна, зашепелявил:

— Я люблю швою девшонку, нишего, шо ноги тонки…

Никто не улыбнулся, не поняв, в чем дело. Долли схватила подмышку брыкающегося шалуна и утащила на кухню:

— Ишь, что надумал, дурень! Будешь сидеть здесь и молиться, обалдуй, душегуб! — Расстроенная мать тяжелой ладонью шлепнула тощую попку. — Проси Деву Марию, чтобы она простила тебя и послала утешение. Хорошенько проси, горе мое!

— Только ты меня больше не дери! — загундосил «душегуб», но дверь в кухню захлопнулась. — Я попрошу прощения.

И он просил. В полутемной кухне, наполненной волшебными ароматами, под шум доносящихся из комнаты голосов, ныл о свершившейся несправедливости. Он ведь только хотел всех повеселить. Но оказался не понят — наказан и сослан в темноту. Сидит здесь голодный, а остальные жуют там пирожные и сдобные рулеты. За что? Фрэнк наплакался вволю. Потом отыскал припрятанную на полке коробку и захрустел миндальным печеньем. Забравшись на стул, он уставился в окно в ожидании Вифлеемской звезды. А какая она, если их там, над крышей соседней булочной, полно — рассыпались, как огоньки на елке у мэрии. И что за утешение она пришлет? Каким образом — по воздуху? Да, взрослые любят сочинять сказки…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});