Враг Империи - Антон Медведев

Очередной поворот в его судьбе произошел через два года. Началось все с одного происшествия, позже за этот инцидент Кима даже наградили. Он и три охранника сопровождали двух заключенных в одну из подмосковных колоний. В пути тем удалось освободиться от наручников. Это были матерые уголовники, не ценившие не только чужие, но и собственные жизни. Используя наручники в качестве кастета, один из уголовников первым же ударом убил водителя. Потерявший управление глайдер рухнул вниз. Ким при резком клевке машины на редкость неудачно приложился головой к задней стенке глайдера, потерял сознание и сполз на пол. У самой земли уголовнику удалось с горем пополам выровнять глайдер, машина пропахала днищем косогор и перевернулась.

Открыв глаза, Ким сквозь пелену крови увидел страшную картину. Водитель и второй охранник были мертвы, третий хрипел с простреленной грудью, на губах у него пузырилась кровь. Еще не совсем понимая, что произошло, Ким через разбитое окно выбрался из машины. И тут же увидел взбиравшихся по косогору беглецов, в руках у них было оружие охранников.

Ким нащупал кобуру, его пистолет оказался на месте. Достав оружие, прицелился в одного из преступников, руки заметно дрожали. Стрелять в живого человека было страшно, но застывшая в сознании картина мертвых охранников заставила пересилить страх.

Луч попал точно в спину карабкающегося вверх человека — вскрикнув, тот осел и покатился вниз по склону. Второй преступник, повернувшись, тут же открыл ответный огонь.

Киму повезло и на этот раз. Он никогда не считал себя особо метким стрелком, и то, что ему удалось попасть во второй раз, было большой удачей. Выронив пистолет, второй преступник сполз по склону и замер.

Этот инцидент потом долго обсуждали, подробно разбирая все детали произошедшего. Действия Кима признали безукоризненными, ему объявили благодарность и выписали премию. Чуть позже дали еще и орден. Он до сих пор лежал у него в шкафу, Ким просто стеснялся его носить.

А потом состоялся разговор с шефом Департамента. Ким впервые встретился с этим человеком и был удивлен его совсем невоенными манерами. Сэр Роджер Чалми даже не носил формы, на нем был обычный штатский костюм — правда, безукоризненного покроя. В его кабинете стоял аромат дорогих сигар, сам Чалми восседал в роскошном кожаном кресле. Это был человек среднего роста, очень хорошо сложенный, с правильными чертами лица и внимательными серыми глазами. Его аккуратно подстриженные волосы уже заметно поседели, но для своих шестидесяти лет Чалми выглядел очень даже неплохо. Увидев вошедшего Кима, выслушал доклад и кивком указал на соседнее кресло.

— Садитесь…

Ким сел. Несколько минут Чалми молча курил сигару, закинув ногу на ногу и задумчиво глядя на Кима. Тот молчал, ничем не нарушая повисшую в кабинете тишину — начальству виднее, что и как делать. К тому же его самого разбирало любопытство — Чалми был поистине легендарной личностью, третьим человеком в Империи, его слава восходила к сражениям за Гею.

— Я могу называть вас просто по имени? — Чалми наконец-то разжал губы.

— Да, сэр, конечно.

Чалми еще немного помолчал.

— Мне рассказывали о вас много хорошего, — произнес он и выпустил к потолку облачко дыма. — У вас большие способности.

— Спасибо, сэр, — ответил Ким.

— Скажите, Ким, — Чалми снова глотнул дыма, — вам нравится ваша работа?

— Да, сэр, нравится.

— А если честно? — Прищуренные глаза Чалми казались холодными и какими-то тусклыми. В них совсем не было света.

— Мне она действительно нравится. — Ким не любил отступать.

— Ну хорошо… А что, если я предложу вам новую должность?

— Я должен знать, о чем идет речь, сэр. Только тогда я смогу дать ответ.

Чалми улыбнулся, в его глазах появилось какое-то подобие блеска.

— Скажите, Ким, вы жестокий человек?

— Нет, сэр. Я не люблю насилия.

— В самом деле? — Чалми уже открыто усмехнулся. — Тогда почему вы у нас работаете? Если я не ошибаюсь, вы не так давно застрелили двух преступников.

— Да, сэр. Но это был мой долг, я не мог поступить иначе. Что касается жестокости и моей службы в Департаменте, то, насколько я знаю, сущность Департамента Наказаний основана не на жестокости, а на торжестве закона.

— Хорошо, Ким. — Чалми удовлетворенно кивнул. — Что вы знаете об Исполнителях?

Ким вздрогнул.

— Очень немногое, сэр. Это люди, приводящие в исполнение смертные приговоры.

— Что вы о них думаете?

Ким задумался.

— Я не знаю, сэр, — тихо ответил он после довольно долгой паузы. — Мне никогда не приходилось размышлять на эту тему.

— И все-таки? Считаете ли вы их работу нужной?

— Да, сэр. Наверное. Только мне кажется, что гуманнее было бы делать все это как-то по-другому.

— Например?

— Я не знаю. — Ким пожал плечами. — Есть ведь яды, газы разные. Электричество, наконец.

— Все это так, Ким. Но вы ведь сами упомянули о гуманности. А гуманность требует привести приговор в исполнение наиболее безболезненным и быстрым способом. Уверяю вас, что при всех достижениях цивилизации не придумано более гуманного метода, чем выстрел в затылок. Это мгновенная и безболезненная смерть.

— Может, и так, сэр. — Ким помолчал несколько секунд. — Только я не могу понять смысла этого разговора.

Чалми едва заметно улыбнулся.

— Смысл очень простой. Я хочу зачислить вас в штат Исполнителей.

Ким побледнел.

— Простите меня, сэр. Но я не смогу.

— Сможете, Ким. И в данном случае речь идет все о той же гуманности. Суть в том, — Чалми глубоко затянулся, — что многие наши Исполнители очень плохо делают свою работу. И преступники перед смертью кричат от боли, бьются в агонии. Просто некоторым Исполнителям это нравится, они считают, что воздают таким образом преступникам по заслугам. Мы выгоняем таких, даже судим, но положение в целом не меняется. Выход я вижу в том, чтобы поручать исполнение приговоров наиболее порядочным офицерам Департамента. Любой преступник, даже самый закоренелый, вправе рассчитывать на то, что с ним поступят милосердно и не заставят страдать от неточного выстрела. Разве я не прав?

— Да, сэр, вы правы. И все-таки я не могу.

— Приказ о вашем назначении уже подписан. — Чалми в упор посмотрел на Кима. — И ваш отказ будет расценен в соответствии с положениями устава. Вы знаете, что полагается за неисполнение приказа?

Глаза Чалми стали холодными и колючими. К горлу подкатил комок, Ким тяжело сглотнул, Нарушение приказа — это плохо. Очень плохо. Это конец…

Судя по всему, Чалми прекрасно понимал, что творится в душе Кима. Он встал с кресла, Ким тут же вскочил и вытянулся перед шефом.

— Ну-ну, Ким, не переживайте… — Чалми подошел и доброжелательно похлопал его по плечу. — Ведь это всего лишь работа, притом работа очень нужная и ответственная. Завтра в восемь утра явитесь к полковнику Рейнольдсу, он введет вас в курс дела. Если что, обращайтесь прямо ко мне. И не забывайте о гуманности, мой дорогой Ким…

* * *

В тот день он впервые в жизни напился. Пил дома, один. Хуже всего было осознание того, что он струсил. Да, струсил, сдался. Ведь была у него мысль, была — рассмеяться Чалми в лицо, сказать, что с ним этот номер не пройдет. Не сделал. Не смог. Струсил.

Ему было очень гадко, даже выпивка не смогла заглушить осознание своего падения. А может, он просто мало выпил… — поднявшись с кресла, Ким прошел к гаражу. Взглянув на глайдер, понял, что за штурвал ему сейчас лучше не садиться. Или сесть? Эта мысль тоже была очень заманчивой — разогнать эту телегу и со всего хода протаранить здание Департамента. Въехать прямо в кабинет Чалми.

Этого он тоже не сделал. Струсил ли, нет, ему не хотелось с этим разбираться. Ким просто вышел из дома и отправился в ближайший бар.

Что там было, сколько он еще выпил, Ким не помнил. Проснувшись утром, обнаружил себя в постели. Рядом тихонько посапывала незнакомая девица.

Невыносимо болела голова. Взглянув на девицу, Ким разозлился — на нее, на себя, на весь этот богом проклятый мир. Захотел было выгнать ее ко всем чертям, но, оглядевшись, понял, что дом не его. Встал, с трудом оделся. Услышав его шараханье и сдержанную ругань — никак не мог найти носок, — проснулась девица. Взглянула на него заспанными глазами.

— Уже уходишь, Кимуля?

Она оказалась вполне симпатичной. Хмуро посмотрев на девицу, Ким нащупал в кармане бумажник. Открыв, выудил из него две бумажки по пятьдесят кредов — все, что было. Положил на тумбочку.

Посмотрев на банкноты, девица недовольно скривила губы.

— Больше нету, — сказал Ким, сел на кровать и стал обуваться. Обувшись, встал, накинул китель, не торопясь застегнулся. Затем молча вышел.