Сезон охоты на Охотника - Алекс Берн

Разгоряченный Фрэнк отпил апельсиновый сок из запотевшего стакана и резюмировал:

— Я приоткрыл перед тобой картину нашей тайной стратегии для того, чтобы ты оценил важность безукоризненно проводимых операций. Представь, если нам придется высаживать войска в Боснии или Косове, а то и просто широко использовать тактическую и штурмовую авиацию! Ведь войскам НАТО уже пришлось вступать в боевые столкновения с сербами и бомбить их позиции. А если нам придется вмешаться в более широком масштабе? В таком случае каждый «стингер» в руках сербских бойцов представляет смертельную угрозу! Наше прошлогоднее военное поражение в Сомали и понесенные там потери произвели тяжелое впечатление на общественность. А если сербы собьют наш самолет нашей же ракетой?! Представляешь, какая начнется шумиха?! Мы этого не должны допустить, поэтому я еще раз категорически требую, Билл: «стингеры» не должны попасть к сербам!

— Сербский посредник сейчас находится в России, — сказал Билл. — Я думаю, что мне надо срочно выезжать туда.

— Не стоит, — отрицательно качнул головой Фрэнк. — Тебе придется работать в тесном контакте с русскими спецслужбами, а там все еще осталось много людей, которые не любят ЦРУ. Лучше выезжай в Стамбул и держи события под контролем, вплотную займись курдами и их каналами переброски оружия. А в России искать посредника будут сами русские. А чтобы они реально этим занимались, отправим туда человека по линии ФБР, специалиста по борьбе с нелегальным экспортом оружия.

Интродукция 1

«Абсолютное соло»

Человек спускался по бетонным ступенькам. Лестница вела в подвал, переоборудованный под тир. Шаги громко отдавались коротким эхом, — в подвалах всегда отчетливо слышны шаги и шорохи.

Впрочем, он не слышал своих шагов. Его уши были заложены наушниками. В висящем на поясе плеере крутилась кассета с музыкой Михаила Чекалина.

Он всегда слушал композицию «Абсолютное соло» тогда, когда ему надо было сосредоточиться. Почему именно «Абсолютное соло»? Он и сам этого не знал. Просто он привык перед этим всегда слушать «Абсолютное соло».

Он включил настольную лампу и положил на стол пистолет. Потом достал из кармана коробку с патронами и неторопливо снарядил магазин. Привычным движением загнал магазин в рукоятку, передернул затвор. Затем подошел к барьеру, за которым была только непроглядная темнота, и нажал большую красную кнопку.

В темноте вспыхнула лампа, осветив первую мишень. Тут же грохнул выстрел. Мишени одна за другой появлялись в разных местах и немедленно поражались стрелком.

Потом он посмотрит на результат, снова заполнит магазин патронами, увеличит скорость появления мишени и начнет упражнение снова. А когда адреналин до предела насытит кровь, когда каждое сухожилие зазвенит как туго натянутая струна, настанет черед Настоящей Леди, терпеливо дожидающейся своей очереди в дорожном чемодане.

И так почти каждый день. На протяжении… Да, на протяжении скольких лет? Этого он и сам уже не помнил. Тренаж уже давно стал его непременным ежедневным ритуалом: пистолет и мишени в коротких вспышках света, а затем — Настоящая Леди с зорким глазом оптического прицела. И «Абсолютное соло».

Интродукция 2

Двое

Ночной ветерок изредка шелестел листвой деревьев, играя лучиками света от уличного фонаря, просачивающихся в комнату через завесу листьев и висящую на окне тюль. Она стояла у окна, и лучики пробегали по нежной коже ее обнаженного тела. Казалось, что они ласкают ее высокую упругую грудь, крутой изгиб бедра и прячутся в блестящих волнах волос.

— Я хочу тебе помочь, — тихо сказала она.

Он подошел к ней и обнял ее узкие плечи, вдохнул аромат ее волос и сказал:

— Это мое дело.

— Это наше дело! — возразила она. — Я хочу быть с тобой везде! Наверное, это глупо, но я схожу с ума, когда не знаю, где ты и чем занят. Я не подведу!

Он сел на кровать и закурил. Потом спросил:

— У тебя когда-нибудь была мечта? Такая, чтобы казалось, что если она не сбудется, то и жить ни к чему?

Она тихо рассмеялась и ответила:

— Когда я училась в девятом классе, одна моя подруга переспала с вокалистом одной очень известной группы. И я ей страшно завидовала! Он казался восхитительным. А какая у него была машина! Это сейчас полно подержанных иномарок, а тогда… Я просыпалась ночью, чувствуя его поцелуи, а когда становилось ясно, что это всего лишь сон, то плакала. Мне даже жить не хотелось в такие минуты! Смешно, правда?

Он загасил окурок в пепельнице и серьезно ответил:

— Нет. Любая мечта имеет право на жизнь. Пожалуй, я могу подарить тебе сутки жизни в компании суперзвезды!

Она прыснула в ладонь и спросила, давясь от смеха:

— А он будет похож на тебя?

— В отдельных местах, — как две капли воды! — заверил он.

— Что же, — я согласна!

— Тогда прыгай в постель, а то замерзнешь! И будем считать, что Ассоль дождалась своего принца под алыми парусами.

7 августа 1994 года, 19.00.

Одно из самых сильных человеческих чувств — зависть. Острый нож чужого превосходства, впивающийся в мягкую плоть твоей неполноценности. И только тогда, когда возникает чувство зависти, начинаешь осознавать, насколько остер этот нож и насколько мягка эта плоть. Зависть — один из трех китов, поддерживающих наше иерархическое общество, стаю гомо сапиенс. А имена остальных китов — Властолюбие и Страх. Властолюбие вынуждает стремиться быть первым, Страх заставляет не быть последним, а Зависть дает критерии и стимулы. И эти три кита неумолимо тащат нас по Океану Жизни, и ничто не может остановить их бег. Обессилившие от борьбы и старости падают в Океан, в отчаянии скребя пальцами по скользкой китовой спине. А на смену им идут другие, чтобы тоже в конце концов скрыться в волнах. Такова участь всех — и первых, и последних. Такова участь всех, сбиваемых инстинктом в стаи. Такова судьба!

Поток сознания в духе Екклезиаста заструился по мозговым извилинам Андрея как следствие созерцания роскошного «Феррари Ф-40». Творение итальянской инженерной мысли стремительно просвистело мимо его видавшей виды «шестерки», еле державшей на ровной дороге сто километров в час. Андрей лишь успел разглядеть мужчину в ковбойской шляпе, с волнами ниспадающих на плечи черных волос и узким клином эспаньолки, да сидящую рядом с мужчиной блондинку в темных очках и профилем камеи.

Мужик, конечно, из преуспевающей богемы, а девица — длинноногая фотомодель. И едут они уединиться в скромной двухэтажной охраняемой дачке перед отдыхом на Канарах. Господи, ну почему одним ты даешь все, а другим — ничего?!

И что за пижонство — раскатывать на машине стоимостью в полмиллиона «зеленых» по весьма далеким от совершенства российским дорогам?!

И где он только видел этого пижона? Точно — видел! Но — где?

7 августа 1994 года, 19.50.

Ворота плавно отъехали в сторону, и машина покатилась по дороге между развесистыми липами. «Бывший дом отдыха для каких-нибудь партийных шишек», — подумал Андрей.

Он ехал на день рождения Сени Бондаря.

Когда-то Сеня Бондарь был мастером спорта по боксу в полутяжелом весе, выступал за сборную страны. Теперь все осталось в прошлом. Сеня растолстел, набрал солидности, а самое главное — вдруг превратился в того, кого в России обтекаемо, но довольно точно называют «авторитет». Бывший спортсмен стал официальным владельцем неизвестно когда и кем приватизированного элитного дома отдыха. Кто посещал теперь этот дом и чем тут занимались, Андрей не знал. Для него этот дом открывался только раз в год — в день рождения Бондаря, когда в доме собирались его старые друзья и добрые знакомые.

Андрей удостоился такой чести по одной причине: когда-то, лет пятнадцать назад, он, тогда еще начинающий спортивный журналист, написал статью в районную газету о молодом, но чертовски талантливом боксере Семене Бондаре. Сеня до сих пор хранил вырезку с этой статьей и поддерживал почти дружеские отношения с Андреем, — если, конечно, у авторитета могут быть друзья. И теперь раз в год Андрей приезжал в полуэлитный полуотель-полупритон со странным названием «Ориган». Однажды Андрей спросил у Сени:

— Откуда такое странное название?

— Был когда-то такой одеколон, — ответил Сеня. — Отличный одеколон с мужественным и ненавязчивым запахом. Отец всегда пользовался этим одеколоном. А мой отец был настоящим мужчиной! И вот что странно: когда отец умер, одеколон «Ориган» исчез из продажи. И куда он только пропал? Нигде не достанешь! Впрочем, тут целую страну сдуло ветром перестройки, — что уж там о каком-то одеколоне говорить!

Похоже, в душе Сеня был философ и романтик.

Внутри огромной, обнесенной еще прежними хозяевами железной оградой территории находилась вторая ограда — из проволочной сетки с сигнализацией и камерами наблюдения. Именно за этой оградой и раскинулись довольно большой двухэтажный дом и несколько хозяйственных построек. Там охрана пропускала уже не по номерам машин, а придирчиво проверяла документы, сверяясь со списком приглашенных.