Духовные беседы - Сергий Мечев

Это общение осуществляется (в той или иной мере) в зависимости от того, проходил ли человек «честно» свое воспитание. Мы должны воспитываться здесь, воспитывать свой слух, зрение, обоняние, осязание, вкус, воспитать в условиях премирности, привременности.

Об этих условиях я и буду говорить вам в будущий раз.

Аминь

2. О жизни в богослужении и о приобщении к вечности

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Св. Церковь учит нас тому, чтобы мы, живя здесь в мире, приготовляли себя к вечности, будучи здесь еще в жизни временной, приобщались к жизни вечной.

И вот это приготовление к жизни вечной прежде всего для нас, верующих, совершается в храме, совершается в богослужении, ибо в богослужении мы, оставляя временное, приобщаемся к вечности, оставляя все то, чем в мире мы живем, приобщаемся к тому, что существовало от века, затем дано было во времени и теперь дается нам опять во времени, но как вечное.

Если мы праздновали недавно праздник нашего храма, то, может быть, полезно разобраться в тех особенностях, в которых мы здесь совершаем, вернее при Батюшке[1] совершали, свое приготовление к вечности.

Есть два способа спасения, два пути, как говорят. Есть путь жизни в миру и путь иноческий, путь монастырской жизни.

Когда начинаешь думать о том, что главное в жизни христианина, то, может быть, самым правильным было бы ответить словами песнопения, прославляющего св. угодников Божиих за то, что они, будучи в мире, пожили «премирно», т. е. находясь в нем, были выше его. Они не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя вместе с тем жили и во времени, хотя бы ничем не отличались от других людей как по своим занятиям, так и по своему внешнему отношению к другим людям, – и тем не менее «пожили привременно и премирно». И вот есть два пути – путь иноческий, путь, который обычно так и рассматривается, как ведущий входящих в него к отречению от мира, ведущий к тому, чтобы человек пожил «премирно в мире», изымающий его из мира и поставляющий его в другие условия в отношении молитвы, покаяния и послушания.

И есть другой путь, который до известной степени является для многих путем лукавым. У нас смотрят так: «Да, вот есть там спасающиеся за стеной монастырской, а мы уж как-нибудь. Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только день субботний во «еже святити его; шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя; в день же седьмый, суббота Господу Богу твоему». Если в воскресные дни приходской храм собирает верующих, то это и есть то великое и единственное делание, которое должно здесь совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время могут и не ходить». Зачастую так и смотрели, так и смотрят – кто-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь ходил в праздничные дни в храм – и этим все ограничивалось; и с этим хождением в храм не было никакой связи у остальных шести дней труда.

А между тем вы знаете, что, хотя народ, верующие люди и были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в богослужении, и в покаянии, и в послушании заключается дело спасения, дело не только монаха, но и мирянина.

В мире надо быть избранным от мира. «Аз избрах вас от мира», – говорит Господь Своим ученикам.

И в те монастыри, где духовная жизнь расцветала, замечалось стремление народа, тяготящегося отношением приходской Церкви, так шли многие в Оптину пустынь, в Зосимову, в Глинскую и в другие монастыри.

Там не только иноков, но и мирян, т. е. верующих, стремящихся в этой жизни приобщиться к вечной, окормляли великие старцы-подвижники. Вы знаете по примеру оптинских старцев, как все они, начиная с самых первых – Моисея, Антония, Макария, Иосифа, Леонида, не говоря уже о последних – Амвросии и Анатолии, – все они служили не только инокам, но и мирянам – всем тем, кто в условиях своей жизни хотел приобщиться к монастырскому деланию.

И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти только на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно.

А между тем жизнь говорила о том, что некоторые люди стремятся не только на время приобщиться к этому богослужению, в котором есть вечное.

Мы знаем, что в наше время в значительной степени богослужение в приходских храмах искажено: одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения, и из богослужения делается не приготовление к вечности, а к той же самой жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен «премирным» стать.

Я не говорю уже о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день не потому, что каждый должен и приходить каждый день, – но каждый должен знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где вот я молюсь и, когда мне можно, я приду. Здесь богослужение, как вечность, остается.

И вот Батюшка, понимая все это, сделал то, что у многих прежде всего вызывает смущение и осуждение. Он понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся в богослужебном православном опыте. Без такого богослужения немыслимо и христианское делание. Здесь прежде всего берется не практика приходского храма или даже монастыря, а богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться, и оно начинает совершаться изо дня в день, начинает совершаться и вечером и утром – при изумлении одних, смущении других и, может быть, насмешках третьих, начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.

А затем начинается подлинная духовная жизнь, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка работает над нами как духовник и как старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому стремились многие и многие русские люди и которое раньше они получали только в обстановке монастыря, и им казалось, что иначе быть не могло.

Батюшка исходил не из теории, а из жизни, из знания человеческого сердца. Он очень хорошо понимал жизнь и в своем духовном творчестве, в своем духовном созидании, которое он проявлял так неожиданно и часто не так, как бы мы хотели, – он исходил из подлинного знания человеческой души и той обстановки, в которую мы все поставлены.

Он начинает свою работу духовника и старца, начинает с того, что было лишь мечтою или могло быть получено только на несколько часов, на несколько дней в монастыре, и в своей работе. Он исходил не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен, а исходил из величайшего знания человеческой души и жизни.

И когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился Батюшка с отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в духе одном – так вывел Батюшка свой корабль.

Все, кто знал их обоих, могут только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их выявлении, их творческое христианское начало. Батюшка попал именно туда, куда вела великая и давно осуществлявшаяся традиция оптинского старчества.

Многих соблазняло, что в приходском храме началось такое делание: «что это вы там делаете, что это у вас там делается, совсем непохоже на то, что есть в других приходских храмах». От многих приходилось слышать: «Что вы там делаете – ведь у вас приходский храм, а вы и служите каждый день, и народ принимаете».

Многие священники смущались и смущаются частым причащением Св. Тайн, а между тем именно в этом и заключал Батюшка подлинное духовное развитие человека.

Если Церковь есть Тело Христово, то понятно, что говорит Василий Великий, что «из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Св. Тайн».

Батюшкина практика такова, что у каждого своя мера – кто должен приобщаться раз в месяц, кто раз в неделю, кто несколько раз в неделю, а кто, может быть, и каждый день, – ибо Батюшка в этом был не теоретик, а великий практик и каждому давал то, что ему нужно.

Вот что пишет Василий Великий о мере причащения – не подвижнику, не иноку, а просто благочестивой женщине Кесарии: «Хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову, потому что Сам Христос ясно говорит: «Ядый Мою Плоть, и пияй Мою Кровь, имать живот вечный» (Иоанн, 6,54). Ибо кто сомневается, что непрестанно быть причастником жизни не иное что значит, как жить множайше. Мы причащаемся 4 раза каждую седмицу: в день Господень, в среду, в пяток и субботу, также и в иные дни, если бывает память какого святого» (Т. 6, писм. 89).

Вот практика не только первых времен, когда христиане приобщались почти ежедневно, но практика IV века, и говорит это один из самых строгих отцов Церкви. Оказывается, что для каждого из нас есть своя мера причащения, в зависимости от того или другого нашего состояния, и вот для себя и своей паствы Василий Великий берет эту меру – четыре раза в неделю.