Крепость - Владимир Кантор

Приоткрылась дверь, и голова в кепке просунулась, чем-то или кем-то интересуясь, но, увидев Григория Александровича, поперхнулась и исчезла: самый страшный и непосильный предмет в школе - литература.

- Я от вас всего только требую, - заканчивал свою речь Григорий Александрович все тем же неторопливым голосом, - чтобы вы не пересказывали учебник. Проверочное сочинение - не шутка. И не надейтесь, что Григорий Алексаныч, мол, требует одно, а для РОНО надо писать по-другому. Проверять сначала буду я и оценки ставить буду, как всегда, - прошу это запомнить! За казенщину оценки буду снижать безжалостно. Это понятно? Тогда, пожалуй, все. Можете идти на перемену.

Но прежде, чем сам он вышел из класса, бросились к нему отличники: комсорг Таня Бомкина, плосколицая, с рыжими глазами и скудными косичками, и пренизенького роста мальчик - староста класса Сева Подоляк. За ними потянулись хорошисты, а сзади толпились трусоватые троечники и двоечники. Сгрудилась толпа задавать неискусные вопросы, надеясь, что учтет при проверке Григорий Александрович их "живой интерес" к литературе. Таня Бомкина и Сева Подоляк затеяли страстный спор о жизни. Они являли собой тезис и антитезис, и синтеза у них якобы не намечалось. Поощрял такие споры Григорий Александрович, потому что литература ведь не сама по себе, это "человековедение", она учит жить. Вот все и учились. Даже Витя Кольчатый приблизился, спросил что-то на всякий случай. Но через полминуты он уже снова сидел рядом с Желватовым, и они говорили вполголоса о чем-то совсем нелитературном.

- Хе-хе! - рассмеялся вдруг кучерявый, с завитками волос, похожими на рожки, Витя Кольчатый и погрозил Желватову пальцем. - Баловник ты... Кудряш!.. Пря упырь какой-то! Из жунглей!

Они теперь оба расхохотались, неторопливо и лениво вылезли из-за парты и расслабленной походочкой первыми двинулись в коридор стоять у подоконника, где на самом деле и происходили действительные обсуждения школьных и мировых событий, где играли в "коробочку" и проводили сравнительную оценку женских достоинств своих соклассниц.

А Петя от лихорадки, трепавшей его с самого утра, то отпускавшей, то вновь охватывавшей, сидел не двигаясь и не очень реагируя на происходившее вокруг. Первой и, по существу, единственной причиной было письмо от Лизы Несвицкой. Письмо еще перед первым уроком передала Петина одноклассница и Лизина соседка по дому Зоя Туманова, узкогрудая, хилая девочка из того малоизвестного Пете общественного слоя (детей шоферов, слесарей, бывших барачных жителей), с которым он боялся сблизиться и найти хоть что-то общее. Ей Петя нравился, и стоило ей только подойти к нему, как она начинала неотрывно смотреть в его большие карие глаза с длинными изогнутыми ресницами и переходила на полушепот: "Какие у тебя волосы мягкие, Петя! Как шелк! Это значит, что у тебя и характер мягкий". Не знала она в своей среде мягкости, так понимал ее слова Петя, и за его незлобивость на многое была готова. Рукой по его волосам проведя (стеснялся Петя возразить), смотрела на него так откровенно-зазывно, что отводил Петя глаза в сторону, делая вид, что ничего не замечает. Хотя не заметить было трудновато, тем более что под прошлый Новый год даже стихи он от нее получил:

С Новым годом, Петя, тебя поздравляю,

С предпоследнею школьной зимой!

Я надежды своей не теряю

Танцевать первый танец с тобой!

- подписанные слишком ясными инициалами - "З.Т.". Петя же не испытывал к ней никаких чувств, просто не мог, чужая она была, из другого мира, поэтому тяготился он ее привязанностью. Зато Лиза вроде бы (что удивляло Петю) приятельствовала с Зоей: та тянулась к ней как к удачливой сопернице, а Лиза умела "себя поставить" и, легкая на знакомства, не задумываясь, использовала Зою на посылках.

Слова в Лизином письме лепились одно к другому, как всегда складно, у Пети в ответных записках так не получалось, свой текст он вымучивал.

"Петенька, здравствуй! Как ты поживаешь? Я соскучилась. Целых три дня тебя не видела, была больная-пребольная. А почему ты не звонил? Тоже болел? Бедненький! Но ты не думай, я уже в порядке, и если ты тоже, то мы сегодня в театр непременно сходим. У меня целых два билета есть. Вот я какая богатая! Только ты приходи. Помнишь, где мы договаривались? Приходи в полседьмого. Обяза-ательно!

До свидания.

Уже почти здоровая".

Петя ничего не ответил, когда Зоя спросила, о чем записка, он сидел, в который раз пораженный, удивленный, насколько Несвицкая меняется в письмах, так что даже не по себе ему становилось от этой страстности, нежности, ласковости, самоотдачи. Да и в других случаях Лизина реакция была порой так неожиданна, что тревожно замирало сердце. Раз в присутствии Лизы говорили ребята об экзаменах, о репетиторах, о подготовительных курсах при МГУ, и Сева Подоляк сказал: "Для нас с Петькой одна цель поступить в вуз. Я его понимаю, потому что мы похожи". Вдруг Лиза усмехнулась, перебив: "Высоко берешь". Мол, не тебе с Петей равняться. Сева смешался, но ничего не ответил, вдруг как-то подобострастно глянув на Петю.

Никому, кроме Лизы, не рассказывал Петя ни про Яшу, умершего от дифтерита своего старшего брата, ни про то, что бабушка Роза оказалась бациллоносителем (это выяснили, взяв у всех мазок из зева), что мать считала ее виновницей Яшиной смерти, что его, Петю, родители завели спустя год после своей трагедии, что бабушка на его памяти, не переставая, полоскала горло разными снадобьями и "посев" теперь был нормальный, что отца пригласили работать в журнал "Проблемы мира и социализма" и вот уже полтора года, как родители в Праге, а с бабушкой год назад случился удар, что на ноги ее кремлевские врачи поставили, но она все еще плоха, как пушкинская "старая графиня", тяжела и капризна в быту, что родители пока вернуться не могут, что он оставлен с больной бабушкой, но смотрит за ней, переехав к ним, его двоюродная сестра. О Лизе он знал много меньше, знал только, что ее отец - военный инженер, что они долго жили в провинции (Петя все забывал спросить, где), что в Москву переехали восемь лет назад, что, как и все переехавшие в Москву провинциалы, Лиза обходила, объездила, осмотрела в столице много больше, чем это делают коренные москвичи. О родителях своих Лиза говорила мало, вообще любила накидывать на себя некую таинственность. Вот и сейчас. "Была больна... Чем больна? При этом в театр собирается". По телефону Лиза звонила ему редко. У самого Пети был насморк, и он тоже три дня не ходил в школу.

...Лихорадка не отпускала Петю, и он еще подождал, пока все разошлись, чтобы одному идти к трамваю. Петя не любил, точнее, испытывал тревожную неприязнь к школе, зато с охотой оставался дома. К тому же школа втягивала в себя улицу и уличных, которых Петя робел, а дом отъединял, отгораживал, дома он был сам по себе и самим собой. Дом был его крепостью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});