Плоть - Жулиу Рибейру

К четырнадцати годам Элена, или Ленита, как ее называли, стала развитой, сильной девушкой с сформировавшимся характером и прекрасным образованием.

Лопес Матозу понял, что пришло время менять их образ жизни, и они вернулись в город.

У Лениты в ту пору были лучшие учителя по всем предметам; она овладела итальянским, немецким, английским, латинским и греческим языками; основательно изучила математику и физику; да и общественные науки тоже не остались ей чуждыми. Все давалось ей легко, ничто не казалась недостижимым при ее незаурядных способностях.

Ленита начала появляться в обществе, где на нее вскоре обратили внимание.

В ней не было ни капли высокомерия, и она не производила впечатления bas bleu[2] : скромная и сдержанная, тем не менее, она умела окружить себя аурой обаяния на балах и раутах, которые нередко посещала, при этом ничем не выказывая своего значительного превосходства. Правда, когда однажды один свежеиспеченный бакалавр, только что прибывший то ли из Парижа, то ли из Нью-Йорка, попытался в ее присутствии представить себя эдаким философом-провидцем, то нужно было ее видеть! Изобразив искренность, она с благожелательной улыбкой опутала зануду такой сетью коварных вопросов, причем с совершенно невинным видом, что, все больше загоняя его в угол, в конце концов заставила увязнуть в противоречиях, после чего он был вынужден пристыженно умолкнуть.

Брачные предложения поступали одно за другим, но Лопес Матозу тщетно пытался уговорить дочь сделать свой выбор.

–?Ни одного из них я не приму, папа,– непреклонно отвечала Ленита.– Извини, что иду тебе наперекор, но ты же знаешь, что замуж мне не хочется.

–?Доченька, но и ты же знаешь, что рано или поздно тебе придется все-таки выйти замуж.

–?Когда-нибудь, но не теперь.

–?Знаешь ли, я, кажется, переусердствовал с твоим воспитанием – дал тебе знаний больше, чем следует. В результате ты поднялась на такую высоту, что оказалась в гордом одиночестве. А ведь женщина создана для мужчины, а мужчина – для женщины. И брак – это необходимость, причем не столько социальная, сколько физиологическая. Неужели тебе не найти мужчину, достойного тебя?

–?Не в этом дело, а в том, что мне не хочется замуж.

–?Даже за нормального мужчину?

–?Даже и за нормального. А выдающиеся мужчины вообще плохие мужья. К тому же такие мужчины почти всегда выбирают женщин ниже себя. Кстати, раз ты считаешь меня необыкновенной женщиной, то мне тоже ничего не останется, как удовлетвориться мужем, которого бы я превосходила.

–?А если дети тоже недалекими родятся?

–?Дети пойдут в меня: ученые утверждают, что талант и гений обычно наследуют от матери.

–?А от отца?

–?От отца тоже, а то в кого же я такая?

–?Ты мне льстишь!

–?Это ты мне льстишь, папа, ты ведь столько сделал для моего образования, что мне впору самой собой восхищаться. А что до замужества, то давай не будем больше о нем говорить.

И они действительно больше не возвращались к этой теме. Лопес Матозу с грустью отказывал претендентам: мол, дочь замуж не собирается, она вообще не такая, как все, он-де пытался ее уговорить, да все без толку... И прибегал к тысяче уловок, чтобы смягчить свой отказ.

Так и прожила Ленита до двадцати двух лет, когда однажды Лопес Матозу вдруг пожаловался на плохое самочувствие и сильнейшую боль в груди. У него начался приступ кашля, и он умер, даже не успев послать за врачом. Причиной смерти оказалось воспаление легких.

Ленита едва не обезумела от горя. Неожиданность случившегося, внезапная и ужасная пустота, образовавшаяся вокруг нее, гордость, не допускавшая пошлых утешений,– все это только усиливало страдания. Целыми днями несчастная девушка не выходила из комнаты, никого не принимала, ела какие-то крохи, да и то по настоянию прислуги.

Но вскоре Ленита сумела взять себя в руки. Бледная, одетая в траур, она появлялась у друзей отца, принимала обычные в таких случаях навязчивые соболезнования, изо всех сил пыталась приноровиться к предстоящему одиночеству, к безрадостной жизни, лишенной привязанностей, полной горестных воспоминаний. Она постаралась устроить должным образом домашние дела и написала полковнику Барбозе, что хотела бы на какое-то время приехать к нему на фазенду.

Домашние дела особой трудности не представляли: состояние Лопеса Матозу было почти полностью вложено в ценные бумаги и железнодорожные акции. А поскольку Ленита была единственной наследницей, то никаких судебных проволочек и хлопот не последовало.

Ответ полковника Барбозы не заставил себя ждать. Он написал, чтобы она как можно скорей приезжала, что его старушка-жена, разбитая параличом, безумно обрадовалась, услышав, что при ней будет девушка, новая компаньонка. С ними, правда, жил еще их единственный сын, но это был уже зрелый мужчина, женатый, хотя и давно разъехавшийся с женой, заядлый охотник, чудак, ушедший в себя и в свои книги. Поэтому пусть она не медлит со сборами и сообщит день, когда нужно будет ее встретить.

Через неделю Ленита уже была на фазенде старого опекуна ее отца. С собой она привезла фортепьяно, несколько бронзовых статуэток и изящных безделушек и, конечно же, множество книг.

Глава II

С первых же дней на фазенде одиночество Лениты оказалось еще более гнетущим, чем в городе. Восьмидесятилетняя старушка была не только разбита параличом, но еще и почти глухая. Полковник Барбоза, чуть помоложе жены, страдал ревматизмом и, случалось, сутками не вставал с постели. Их разведенный сын месяцами пропадал в Паранапанеме на охоте.

Работами на фазенде руководил управляющий-метис, сын индианки и белого – человек приветливый, но проявлявший полнейшее невежество во всем, что не касалось сельского хозяйства.

Ленита почти всегда обедала одна на огромном балконе. После обеда или ужина она шла поговорить с полковником, делая невероятные усилия, чтобы ее слышала и старушка, которая со смущенным смешком подносила ладонь к ушной раковине, пытаясь уловить хоть что-то из сказанного.

Такое времяпрепровождение очень утомляло девушку, и вскоре она уходила в свои комнаты, чтобы отвлечься чтением. Но едва взяв книгу, она откладывала ее; взяв другую, бросала и эту, сосредоточиться на тексте ей не удавалось – ее мучили воспоминания об отце, поскольку все напоминало о нем: то строчка, отчеркнутая в книге ногтем, то заложенные страницы... И она снова шла поговорить, потом опять возвращалась, и снова шла, терпя адские муки.

Жена управляющего, отзывчивая по натуре, получила от хозяина особые распоряжения касательно Лениты. В любой момент у нее в распоряжении были горячее молоко, прохладительные напитки, кофе, сласти, фрукты. Ленита то отказывалась, то принимала – но только чтобы не огорчать добрую женщину.

Полковник Барбоза предоставил Лените отдельную гостиную и просторную спальню с двумя окнами и альковом; к ее услугам были расторопная мулатка, носившая высокий линялый тюрбан, и белозубый, смешливый метис.

Иногда Ленита часами сидела у окна, наблюдая за происходящим на фазенде.

Фазенда примыкала к холму, по склону которого струился ручей. Впереди простиралось огромное пастбище. Однообразие светлой зелени то тут, то там нарушалось плотной темной зеленью чесночных деревьев, оставленных, вероятно, для тени, и грязновато-желтыми колосящимися злаками. Вдалеке, по одну сторону, резко начинался девственный лес – темный, густой, почти непроходимый, соединяющий в одном цвете множество разнообразнейших оттенков; с другой стороны на невысоких холмах ветер то и дело колыхал радостный ярко-зеленый тростник. Еще дальше тянулись ровные, аккуратные кофейные плантации, напоминающие ворсистый черно-зеленый ковер. Кое-где пятно оголенного краснозема напоминало цветом запекшуюся кровь. И над всем этим раскинулось лазурное, прозрачное, чистое, атласное небо в блеске белых, живых, пронзительных лучей...

В пасмурную погоду пейзаж менялся: почерневшее небо, набрякшее свинцовыми тучами, как будто опускалось, желая затопить землю. Зелень теряла блеск, тускнела, мертвела в безжизненной влаге.

Ленита пыталась выбираться на прогулки по окрестностям – то пешком, вместе с мулаткой, то верхом, в сопровождении паренька-метиса. Но ни подвижный образ жизни, ни чистый воздух, ни свобода деревенской жизни – ничто не шло ей на пользу. Возрастающая вялость, упадок сил, почти полная прострация овладевали всем ее существом. Читать ей не хотелось, фортепьяно безмолвствовало. Казалось, что со смертью отца переменилось все ее естество – она была уже не столь сильной и мужественной, как прежде. Ее терзали страхи, она боялась одиночества.

Она шла в комнату к парализованной хозяйке, устраивалась в кресле и оставалась там часами, едва отвечая на тревожные расспросы полковника.

Когда она возвращалась в свои покои, по дороге ее охватывал необъяснимый страх, и с дрожью она хватала за руку мулатку.