Солнечный ветер (СИ) - "FOX_MX"

...Свои предположения о том, кто виноват, а также мысли и выводы о случившемся, Брайан оставил на флешке, которую успел спрятать в потайном кармане курточки Дженсена. Придёт время и парень сам решит, кто прав, кто виноват, изучив сохранённые данные. Брайан поставил ограничение по возрасту. Восемнадцатилетний юноша вполне способен отличать добро от зла. А если возникнут вопросы, Холли поможет сыну разобраться, она же большая умница по части разъяснений. Он также уместил в получасовой записи краткий рассказ о злополучном минерале, открытие которого взорвало научный мир несколько десятилетий назад, и о том, как по-глупому Правительство Земли***** просрало секретные материалы, когда часть ценнейших, уникальных по своим характеристикам  сведений и разработок попали в руки  браконьеров.

...Брайан усмехнулся. Сейчас, когда он умирал, было смешно вспоминать о многоуровневых системах защиты, которые приходилось преодолевать, чтобы войти в свою же лабораторию. Браконьеры этих препятствий почти не заметили.

...О секретной ячейке в Банке Далласа и коде доступа он тоже упомянул. Не мог не сказать, хотя чувствовал вину перед Дженсеном, взваливая на его плечи, возможно, непосильную ношу, которую не смог довести до ума самостоятельно, не говоря уж о проваленном расследовании. Не каждый день узнаёшь, что твой лучший друг ─ предатель и убийца... В ячейке до поры до времени покоилась улика, которая в будущем (Брайан очень на это надеялся!) станет могильным камнем для Брэмэра.

На вид это был обычный рейнджерский медальон за номером 69DB, ничего особенного, все рейнджеры имели такие, но место обнаружения делало его бесценным; Брайан рассказал об этом сыну без утайки и объяснил, почему наличие этого предмета надо  держать в абсолютной тайне. До тех пор, пока на руках у Дженсена не появятся неопровержимые доказательства причастности Джона к вирусным атакам на Земле. Предостерёг, что у него есть высокопоставленный покровитель, с чьей лёгкой подачи имя Джона Брэмэра никогда не всплывало в сводках терактов. Туда же в медальон Брайан спрятал драгоценный осколок сапфирита****** ─ загадочного минерала, до сих пор, как следует, не изученного.

О нём Брайан мало что мог поведать сыну, потому что сам знал крохи, слишком поздно попал в проект, но обмолвился об этом всё равно, хотя и не должен был, ведь это государственная тайна. Хотя, какая, к чёрту, тайна, если маленький мальчик из рассекреченной лаборатории знал о нём больше, чем все учёные мужи Бюро и Комитета вместе взятые? Им не хватило ни времени, ни сил, возможно, желания и усердия, чтобы раскрыть свойства внеземного минерала, найденного достаточно давно, чтобы изучить его вдоль и поперёк, и понять, в чём его полезность и опасность, в чём загадка и проклятие, откуда он вообще взялся такой и где его родина. А вот пацанёнок, ещё плохо выговаривавший букву «р», рассказал ему о минерале и это, и многое другое, звучавшее, как самая настоящая фантастика, и показывал такие фокусы при помощи этой штуковины, какие и в цирке не увидеть. Брайан просто передал всё, что узнал от мальца об сапфирите.

Ещё мальчик всё время твердил про венерианскую скалолазку, которую якобы видел на Титане, но Брайан не принял детский лепет всерьез, ведь такого просто не могло быть.

Возможно, от того, что он сам не поверил мальчику, руководство отнеслось к его отчёту, основанному на рассказах шестилетнего узника лаборатории, довольно скептически. Если бы Брайан принял сказанное к сведению, если бы наверху вовремя сделали выводы, то, возможно, сумели бы предотвратить диверсию, и не пришлось бы гадать, откуда мальчонка знает, что такое Титан и кто такая эта неведомая скалолазка...

Бедный малыш!.. Он был очень худым и тонким как тростинка, но быстрым как ветер, со щербатой, солнечной улыбкой на лице... Брайан надеялся, что мальчик выживет. И наконец, увидит солнце, о котором столько мечтал, увидит таким, каким его привыкли видеть все дети на Земле. Жаль, что Брайан так и не успел познакомить их: своего сына и этого мальчугана. Они бы подружились, вне всяких сомнений.

Кто знает, может быть, они когда-нибудь ещё и встретятся? Зов крови поможет, ведь она теперь течёт и в жилах малыша, благодаря Брайану.

Он надеялся, что оставленный им материал поможет Дженсену разобраться в происходящем, и, возможно, найти и призвать к ответу преступника. Брайану не поверили его же соратники по Комитету. Что ж... это для него не новость. А вот на своего сына он мог рассчитывать. Нельзя допустить, чтобы и дальше гибли ни в чём не повинные люди. Он всю жизнь потратил на борьбу с космическим браконьерством. Сначала плечом к плечу со своим лучшим другом Джоном Брэмэром, сгинувшем в заварушке на Титане, потом как руководитель экспериментальной лаборатории по изучению свойств внеземных минералов, в том числе сапфирита.

Брайан слишком поздно догадался, кто скрывается под маской Юпи, и невольно помог разобраться в этом большеглазый мальчик, никогда не видевший солнца. Джон должен ответить за бессмысленные смерти и исковерканные судьбы... Брайан не смог этого сделать, не хватило времени, но он верил, что у Дженсена всё получится, ему сил хватит.

...Он, наконец, добрался до комнаты сына, держась за стены и предметы, попадающиеся на пути. Его последняя цель в этой жизни ─ кровать Дженсена. Путь к ней оказался трудным, но он понял, что справился с поставленной задачей, когда свалился кулем на мягкое покрывало, ─ ноги «вовремя» отказали. Кровать была слишком маленькой для него, ну да ладно, не спать же ему здесь. Подтянув колени к груди, Брайан прижал к себе плюшевого полярного медведя, любимую игрушку сына. Когда-то он подарил её на первый день рождения Дженсена. Холли, увидев её, смеялась до колик, утирала слёзы и говорила, что медвежонок ещё долгое время будет больше ребёнка, которому он был подарен. Ну что поделать?! Брайан никогда не умел выбирать подарки. В тот момент его распирало от гордости, как воздушный шарик, и он, счастливый папаша, на радостях выбрал самую огромную и дорогущую игрушку, которую смог найти в детском отделе супермаркета. Макеты космических кораблей, любовно сделанные фото и репродукции существ, населяющие Солнечную Систему, так отличающиеся от привычного животного мира Земли, патологическая страсть к небу ─ всё это пришло к мальчику позже, как и трепетное отношение ко всему живому. Брайан старался, чтобы их дом напоминал зоопарк, а Холли не возражала. Разнообразные животные с самого рождения окружали мальчика.

Раненные птахи и другая летающая и ползающая живность словно знали, в каком доме им помогут, накормят и приласкают, а если надо, то и вылечат, поэтому довольно часто Брайан или Холли, но чаще всего непоседа Дженсен находили на своём участке нуждающихся в помощи братьев меньших. Не каждый мальчишка возраста Дженсена мог похвастаться таким либеральным отношением со стороны родителей, ведь живность в доме ─ это почти аналог слегка упорядоченного, но всё-таки хаоса.  Но, ни Брайан, ни Холли не роптали по этому поводу, считая, что ребёнок, рано узнавший о том, что такое ответственность, ухаживая за живым существом, все же лучше, чем ребёнок, лишённый такой возможности. Наверное, это его вина, что мальчик совершенно не интересовался архитектурой и строительством, в котором была очень хороша Холли. Брайан не умел говорить о своей работе без эмоций и восторга, всегда немного приукрашивая реальность, и намеренно исключая из неё всю грязь, с которой приходилось сталкиваться. А Дженсен впитывал в себя его рассказы как губка. Брайан понимал, что Дженсен уже заболел романтикой звёздных дорог, разглядывая покачивающиеся у потолка макеты космических кораблей и фигурки животных из Красной Книги Внеземелья*******. Холли придется смириться с выбором сына. В семье орла не рождаются страусята.

...Боль в теле уже превысила порог, за которым человек ещё способен оставаться человеком. Брайану хотелось выть в голос, его стоны уже некому слушать, как и «любоваться» гримасами мучительно искажённого лица, измазанного в крови, но он сжимал челюсти, кроша зубы, и не издавал ни звука. Ради сына он будет мужественным до последнего мгновения. Дженсен всегда им гордился, значит, Брайан не мог его подвести своей слабостью, даже сейчас, когда не было свидетелей его героической агонии.