Ночь светла - Петер Штамм

Джиллиан проснулась, у кровати стоит отец, рядом с ним врач. Тихонько переговариваются. Джиллиан не стала вслушиваться. Закрыла глаза, снова увидела свое лицо и провал в самой его середине, и сквозь этот провал она глядит внутрь себя. Попыталась поднять руки, чтобы спрятаться, защититься. Одеяло давило на грудь, она едва могла пошевелить пальцем. Вдруг стало тяжело дышать. Открыла глаза. Двое мужчин так и стоят рядом. Теперь они молча смотрят на нее, смотрят вниз, смотрят внутрь. Джиллиан не удалось отвести этот их взгляд, остановить, предотвратить. Она закрыла глаза и помчалась прочь, скрылась от этого взгляда в укромном уголке. Пустая игра, вечная карусель, нескончаемые куплеты детской песенки. И тут она услышала свое имя – врач его произнес. Посмотрела вверх и встретилась глазами с отцом. Отец отвернулся.

– Как вы себя чувствуете?

Она не ответила. Нельзя себя выдавать. Раз уж спряталась, так не шевелись, и тогда им тебя не найти. Часами она могла выжидать в своем убежище – в платяном шкафу или за диваном, а то и на чердаке, – пока вдруг не поймет, что никто ее не искал. Тогда она прокрадывалась назад, показывалась почти в открытую, но получалось так, что она из-за долгих пряток будто становилась невидимкой. Родители смотрели сквозь нее. Какое облегчение, когда простоишь добрую четверть часа в кухонном дверном проеме, а мать наконец велит накрывать на стол, словно ничего не произошло. Джиллиан услышала, как дверь открылась, и увидела, как отец вышел из палаты. А врач следом за ним.

Сломалась, сломалась! Джиллиан помнила то отчаяние, с каким она прижимала одну часть лица к другой, словно они возьмут да и срастутся. И не могла вспомнить, как она вообще оказалась в этой искореженной машине. Помнила только невесомость. Как вдруг осознала, что время движется в одном направлении и его нельзя повернуть вспять. Первое ее воспоминание – вот это чувство: невозможно пошевелиться – и сила, и тяжесть ее оставили. Казалось, сознание уже покинуло тело, и тело, воспарив ввысь, со страшной скоростью носится в пространстве, ударяется и отскакивает, и опять мчится в нелепых своих метаниях.

Джиллиан всегда знала, что она в опасности, что однажды придется ей заплатить за все. Вот теперь и заплатила. Врач спросил, помнит ли она хоть что-то, но она лишь тихо покачала головой. Не в знак отрицания, нет, она просто попыталась отыскать свои воспоминания на белых стенах. Однако увиденные картины ничего общего с нею самой не имели. Работа, родители, Маттиас – все это из другой жизни.

– Все это есть, только меня нет, – вымолвила она.

* * *

Выверенные движения медсестры, ее напряженная улыбка.

– Скажите, если будет больно.

Боль состояла из коротких вспышек в непосредственной близости от ее лица, фейерверк уколов, которые Джиллиан к себе никак не относила. Тело на них реагировало, вздрагивало или рефлекторно пыталось не поддаваться. Сестра извинилась, в голосе ее слышалось нетерпение. Джиллиан не собиралась извиняться за свое тело, оно всего лишь досталось ей по наследству. Она здесь третья сторона, она только что здесь поселилась. Придет кто – откроет дверь и впустит. И наблюдает за посетителем, пытается прочесть в его взгляде, каким он находит этот дом. Радовалась, если он выражает восхищение. Да, здесь хорошо, не правда ли? Но и сделать предстоит еще немало. И смеется. Сестра объясняла ей свои действия, но Джиллиан не слушала. Она пыталась соотнести боль со своим лицом, создать единую картину, но ей не удавалось. Картина неполная, пропорции смещены.

– Сейчас заканчиваем, – сообщила медсестра. – Вот так, все хорошо получилось.

И вышла из палаты. Зеркало лежит на тумбочке. Джиллиан думала о зеркале, не о своем лице. Зеркало – вот лицо, которое она может держать перед собой. Нерешительно протянула руку, чуть помедлила, но все-таки его взяла. Повертела, покрутила, поднесла к глазам обратной стороной и разглядывала блестящую поверхность, слабое отражение своего лица, неповрежденный его отблеск. Если бы кто-то глядел на нее сейчас, то лицо его, отразившись в зеркале, стало бы ее лицом.

И все-таки она перевернула зеркало, долго и пристально на себя смотрела. Раньше она, вставая порой перед зеркалом, заглядывала себе глубоко в глаза. Но глаза были как стекляшки, а зрачки – как провалы, за которыми скрывалась непроницаемая тьма ее тела.

Изо всех сил она старалась узнать себя в этой плоти. Узнавала глаза, брови, губы, но они не составляли целого. Когда врач или кто-то из сестер входил в палату, она быстро откладывала зеркало на тумбочку, воображая, что облик ее там и остается, что она может скрыть его от посторонних взглядов. Пыталась прочитать в глазах сестер отвращение или ужас. Но видела лишь равнодушную любезность.

Она разглядывала лица сестер, мысленно пытаясь в них перебраться. Подражала их мимике, вытягивала верхнюю губу, закрывая нижнюю, прищуривалась, морщила лоб. Заводила то с одной, то с другой сестрой долгий разговор, чтобы понаблюдать за ее лицом и отдохнуть.

* * *

Отец поставил стул к кровати. Повернешь голову, и видно, как он сидит, уставившись на стену, а там плакат с какой-то выставки – на зеленом поле три красные точки по диагонали. – Нравится тебе картинка?

Три точки. Она подняла голову с подушки. Отец быстро взглянул на нее и тут же отвернулся.

– Джон Армледер, – произнесла она и в самом имени художника вдруг почуяла опасность.

С нее сдерут кожу – ну, она не совсем поняла, но врач вроде бы собирается отделить кожу ото лба, не нарушая кровоснабжения, спустить пониже и использовать для нового носа.

– Маттиас погиб, – сказал отец.

– Да, – ответила она, – конечно.

Она знала, она ведь его видела. Слезы уже текли по вискам, а она и не заметила, что плачет. Отец достал из пачки на тумбочке бумажный платочек и промокнул ей глаза – непривычно нежное движение.

– Мне очень жаль.

«Я могла погибнуть!» – эти слова Джиллиан повторяла про себя снова и снова, но какой в них смысл? Поток слез прекратился так же неожиданно, как вначале хлынул. Отец выбросил платочек в мусорное ведро у двери и, вернувшись к кровати, снова уселся на стул. Выждав минутку, он сказал, что надо бы прояснить несколько организационных вопросов.

– Мама заходила к вам домой, сделала все, что нужно.

С тех пор как Джиллиан попала в больницу, она часто вспоминала детство и то время, когда уже покинула родительский дом: театральное училище и годы, проведенные в маленьких провинциальных театрах. Смутно вспоминалось ей и продолжение истории – брак с Маттиасом, работа на телевидении. Она и финал домыслила: сцена в саду, солнечный летний день, она стала старше, но как женщина все еще привлекательна, и мужчина там есть, пьют белое вино и беседуют о былых временах.

– Маттиас погиб, – произнесла Джиллиан.

– Одна и четыре десятых промилле алкоголя в крови, – ответил отец. Просто констатировал факт, будто сообщил размер одежды или вес Маттиаса.

– Я устала…

– Но главное, что ты осталась жива.

– Так только говорится. А я не знаю…

Отец, коротко взглянув на нее, тут же отвел глаза:

– Твоя подруга рассказывает, что вы с Маттиасом поссорились.

– Очень может быть, – согласилась Джиллиан. – Наверное, мы поссорились.

* * *

Маттиас обнаружил пленку и отнес проявлять в фотомастерскую. Они уже собирались выехать к Дагмар справлять Новый год, как вдруг он раскинул перед нею эти снимки:

– Кто фотографировал?

Джиллиан собрала фотографии, даже не рассмотрев, и сунула обратно в конверт:

– Тебя не касается!

Маттиас язвительно расхохотался:

– Да уж, обычное дело – фотографироваться в таком виде.

– Не волнуйся, для публики эти снимки не предназначены, – заверила она.

– Значит, ты этим занималась для удовольствия?

– А если я подарок тебе готовила?

Маттиас замолчал на минутку. Потом все-таки продолжил:

– Что, если тот тип в мастерской сделал отпечатки и для себя? Но тебе, похоже, все равно, кто на тебя смотрит в таком виде!

– Ты сам понес проявлять пленку, я тебя об этом не просила.

Маттиас вышел из комнаты. Час спустя он, одетый в темный костюм, появился в дверях с вопросом, готова ли она ехать. В этот миг Джиллиан потеряла к нему всякое уважение.

– Ладно, – сказала она, – поехали. Сейчас только переоденусь.

Пошла в спальню и нарядилась в самое короткое свое платье, в черные чулки сеткой, в туфли на высоченном каблуке. Губы накрасила ярко-красным, на шею за ушами нанесла чуточку духов – роскошный аромат, подарок Маттиаса, она этими духами почти не пользовалась. Маттиас нетерпеливо топтался в прихожей.

А когда она прошла мимо него к входной двери, тихо спросил:

– Ты на панель собралась или на новогоднюю вечеринку?

В машине они не обменялись ни единым словом, а в гостях он изо всех сил старался к ней не приближаться. Джиллиан издалека наблюдала, как он там стоит – причесочка аккуратная, костюм поблескивает.