Семерка - Земовит Щерек

— Варшава, сражайся-а-а-а![13]

На руках у них были шрамы. Нашивки Айрон Мэйден и Сепультуры смешивались с нашивками проклятых солдат и Сражающейся Польши[14].

По городу шастали какие-то варианты семейки Аддамсов, а на углу Плянтов и Шевской[15] стоял придурок с крестом и рожей, похожей на «фиат мультипла»[16] — иногда, похоже, такое случается — к кресту он прицепил хэллоуинскую тыкву и вопил, что никто не должен почитать тыкву и американскую культуру, что в тыкве проживает сатана, что в Гарри Поттере тоже сидит сатана, но в тыкве — больше, и чтобы немедля перестать, ибо следует культивировать собственные традиции, а не копировать чужие. А по улице Шевской шел какой-то чувак, переодетый оборотнем: маска волка, закрывавшая верхнюю часть лица, серая шубейка, на первый взгляд — бабкина; в качестве хвоста прицепил себе лисью горжетку (с лисьей головой, лапками и так далее). На ногах тапки в форме собачьих лап. Чувак был сильно пьяный. Он подошел к психу с крестом, глянул ему прямо в глаза и сказал:

— Рожа у тебя, ну прямо «фиат мультипла».

— А у тебя хуй — как «дэву тико»[17], — не спустил тому псих. — Иди себе в другое место оборотнем притворяться.

Оборотень обиделся, икнул и пошел дальше.

* * *

По городу ты крутился с двумя, назовем это так, коллегами по работе. Один, Радослав, переоделся в зомби маршала Пилсудского, в мачеювке[18], с длинными приклеенными усами и кусками гниющего мяса на лице, которые можно купить в эмпике[19] в отделе «приколов»; а второй, звали его Рамбурак, переоделся как-то странно: он тоже подклеил себе усы, но другие, чем у Радослава, покороче, более щетинистые, а ко всему этому натянул серый свитер, вельветовый пиджак и подвернул себе штанины брюк.

— И в кого это ты переоделся? — спрашивали мы Рамбурака.

— Ну как это? — отвечал он и тыкал вам в нос эти подвернутые штанины. — Не узнаете?

— Нет, — отвечали вы. — Ты похож на водителя автобуса, у которого залило подвал.

— Какой еще водитель автобуса! — обиделся Рамбурак. — Я переоделся в Вацлава Гавела, в Вашека Гавела, с которым как-то раз выкурил сигарету на Градчанах[20], ведь то был нормальный человек, и, случалось, на Градчанах, что он выходил себе нормально выкурить сигаретку во дворе, ну а я там как раз был, вот мы вместе и покурили, я ведь чехофил; так вы же и так знаете, что я чехофил, могли бы и сами догадаться.

— Но почему, — никак не врубался ты, — именно в Вацлава Гавела, что в этом хэллоуинистого?

— Ну, — отвечал Рамбурак, — Вашека Гавела уже нет в живых, так что это ему моя личная дань, понимаете? А что, переодевание в покойников разве уже не хэллоуинистое? Вот ты, — по-прокурорски выставил он в тебя палец, — тебя никто не жарит, по-конформистски ты ни в кого не переоделся, и тебе сразу кажется, будто бы у тебя имеется право приёбываться к людям, которые сделали выбор, врубился? СДЕЛАЛИ ВЫБОР!

— Во-во, — поддержал его Радослав-зомби-Пилсудский, хотя и сам только что приёбывался к Вашеку Гавелу. — Долбаный, непереодевшийся конформист.

Поначалу мы поперли в «Пса»[21], что было лажовой идеей. В «Пса» есть смысл ходить исключительно хорошо накачавшись, а не на трезвую голову, потому что на трезвую голову — это место просто невыносимое: какой-то совершенно ужравшийся мужик, переодевшийся в Яна Шелю[22], требовал чистого спирту, а кто-то другой, переодетый в президента Майхровского[23], валялся без памяти на барной стойке и требовал, чтобы его захоронили в «п'езидентском склепе Сеебьяных Ка'ака'ов». Кто-то там еще разговаривал по телефону и говорил, что находится в магическом Казимеже[24], и что тут и магически, и страшновато, и что он ёбнет еще пару-тройку пузырьков и отправится разыскивать тени и бледные отражения давних обитателей квартала. Так что все нужно было делать быстро, вот вы и заливали у стойки: одну, вторую, третью и четвертую — бармен был уже пьян и рекомендовал новую версию «бешеного пса», которую, как он утверждал, только что придумал, исключительно для хардкоровцев. Вроде бы и все нормально, классика: снизу малиновый сироп, то есть, красное, сверху — белое, но не водка, а чистый спирт, а ко всему этому еще капелька «табаско» для вкуса. Такую штуку можно поджигать, говорил он, как в «Пепле и алмазе»[25], потому что спирт горит, а водка — нет. И он выставил стаканы рядком на столе, вынул зажигалку и начал подпаливать.

— В память, — глянул он на Радослава, — о, Юзефа Пилсудского. — И подпалил. — За, — он оглянулся, увидал Румбурака, — во, за Вацлава Гавела. — И подпалил.

— Вот, видите, он сразу распознал, что я Вашек Гавел, с которым как-то раз выкурил сигаретку на Градчанах, — обратился к нам Румбурак.

— Распознал, — сообщил пьяный бармен, — потому что я чехофил, дома у меня все фильмы Зеленки[26] и избранные сочинения Вашека Гавела, а в качестве звонка в мобилке — песенка из «Лимонадного Джо»: Соу фа-ар ту ю ай мэ-ей… Потому, собственно, я и работаю в пивной, ибо пивная — это святыня истинного чехофила, ваше здоровье!

Он поднял зажженный коктейль, пытаясь выпить его, не гася, из-за чего подпалил себе бороду и майку, начал визжать, в результате половина посетителей бара бросилась его гасить, выливая на стойку остальные горящие стакашки.

Когда, минуту спустя, обожженные, вы стояли перед «Псом» и для успокоения курили сигареты, чехофил Румбурак встретил кучу своих дружков-чехофилов, и тут начались чехофильские приветствия: «ахой», «як се мате», «моц добрже», «дики», и обязательные жалобы на то, ну что просто некуда пойти на пивечко, так во всем городе не найдешь приличной пивной: порядочной, эгалитарной, чешской, где и профессор, и сторож сидят за одним столом, а тут приходится толкаться с этими ёбаными марчинами и янушами[27] в одном заведении, после чего все чехофилы, вместе с Рамбураком, отправились в «Пса», купили себе каждый по пиву из небольшой местной пивоварни, которое варили по традиционным рецептам, но нажрались картофельной водярой, которую сосали до тех пор, пока не свалились под стол.

* * *

Ты остался сам с Юзефом Пилсудским, с несколько подгоревшими усами; вы курили, пялились на зрелище перед «Красивым Псом» и начали, исключительно со скуки, болтать о России, ведь когда не о чем говорить, так всегда неплохо поболтать о России.

— Ничего в России не изменилось, и уже не изменится, — утверждал Неупокоенный Пилсудский, изучавший россиеведение в ЯУ[28]. — Уже маркиз де Кюстен писал, как оно есть, а сейчас точно так же.

— Русские — это земное воплощение сатаны, — заявил переодетый оборотнем чувак, который приплелся сюда, ведь Краков — город маленький, так что все, раньше или позднее, валятся в одну и ту же водосточную канаву, — ибо они являются воплощением всех главных грехов. — И начал отгибать пальцы[29]. — Гордыня; а что, разве русские не надменны, разве не наглые, эти их Путас[30] с Лавровым-хуёвым; далее у нас идут скупость и жадность, а что, не скупые, не жадные, не рвут у каждого, чего там желают урвать? То у Грузии, то у Украины, то у прибалтов, своего, курва, до ума довести не могут, обработать, а за чужое — хвать! И не пущают! Во какие скупые! Чечены хотели на свое уйти, маленькая такая Чечня, так нет, курва, скольких поубивали, но не дали. Что там у нас потом, аморальность, ну, и пущай кто-то скажет, будто русские моральны, коррупция прямо пищит, а «Пусси Райот» в каталажке сидят… чего там еще, гнев, ну ку-у-урва, так достаточно же послушать, как они говорят это свое: «су-ука», «бля-а-а», оно ж человеку плохеет сразу, как только услышит…

— …а еще, когда «пидарас» говорят, так вообще ужасно, — серьезно покачал головой Пилсудский, а усы его при этом печально свисали. — Ну, правда же.

— ….потом неумеренность: видели, курва, тех ихних олигархов, какие у них виллы, как в шампанском купаются, ку-урва, на уикенды ездят ради развлечения из танков по медведям пострелять, а среднестатистический, курва, русский, пиздует через это говно в рекламном пластиковом пакете на голове от дождя. Что там дальше: зависть — так вы ж сами видите, какое оно завистливое… ну и, того, последнее, внутренняя пустота…

— Ну-у, — почесал по голове Пилсудский, — с духовностью так они, аккурат… того.

— Но тот последний грех тоже можно интерпретировать как банальную лень, — заявил оборотень, — и гляди ж, какой там бардак, как ничерта не сделано, как никому ничерта не хочется…

А под «Пса» на этот раз подошли балканофилы, они орали «эппа» и пели какие-то песни, протягивая согласные вместо гласных, вопили, что в этой мрачной стране нет никакой приличной забавы до самого утра: с радостью, вином и пением, а всего лишь мрачное и сурьезное заливание водярой с последующим мордобоем. После чего зашли в «Пса», за несколько минут нахренячились водярой и подрались с чехофилами.