Бэббит; Эроусмит - Синклер Льюис

Долго сидел он потом в своем кабинете, чувствуя себя глубоко несчастным.

Годами он думал о Клифе как о втором Терри Уикете. И увидел, что Клиф так же мало похож на Терри, как на Риплтона Холаберда. Терри был груб, ворчлив, крепко выражался, презирал многие изящные, тонкие вещи, обижал многих изящных и тонких людей. Но резкость его служила власяницей, которой он прикрывал свою преданность такому святому труду, какого не знал ни один чернорясый монах. А Клиф…

«Я оказал бы миру услугу, убив этого человека! — злился Мартин. — Фаготерапия в санатории уголовников! Я только из трусости не выгнал его взашей: убоялся, как бы он не пошел болтать, что я «во дни успеха отвернулся от старых друзей»! (Успех! Корпеть над работой! Сидеть на званых обедах! Занимать разговором безмозглых баб! Беситься, что тебя не пригласили на обед к португальскому посланнику!) Нет! Позвоню Клифу, что мы не можем принять его».

Нахлынули воспоминания о верной дружбе Клифа в далекие нищие дни, о радости, с которой Клиф делил с ним каждый свой шальной заработок.

«Почему он должен понимать, что такое для меня фаг? Чем его «санаторий» хуже множества почтенных аптекарских фирм? И в моем возмущении все ли было от праведного гнева? Не примешалась ли тут обида, что Клиф не признал высокого общественного положения богатого доктора Эроусмита?»

Не ответив на свой вопрос, он пошел домой, довольно откровенно объяснил Джойс, каково будет, вероятно, ее мнение о Клифе, и предложил пригласить Клифа на обед без посторонних — они двое и он.

— Милый Март, — ответила Джойс, — зачем ты обижаешь меня намеком, будто я такой сноб, что меня оскорбит хлесткий язык и коммерческий взгляд на вещи, очень близкий, верно, к взглядам дедушки милого Роджера? Или ты думаешь, я никогда не отваживалась выйти за порог гостиной? Кажется, ты меня видел вне ее стен? В самом деле, мне, вероятно, очень понравится твой Клосон.

Мартин передал Клифу приглашение на обед, а на следующий день Клиф позвонил к Джойс:

— Миссис Эроусмит? Мое почтение! Говорит дядя Клиф.

— Боюсь, я не совсем расслышала.

— Клиф! Старый Клиф!

— Очень сожалею, но я… Может быть, провод не в порядке.

— Ну, что вы. Это я, мистер Клосон, который будет обжираться у вас в чет…

— Ах да, конечно. Извините.

— Так вот! Я хотел узнать: что у вас будет, просто своя компания или форменное суаре? Иными словами, золотко, явиться мне в натуральном виде или напялить амуницию? О, у меня она имеется — ласточкин хвост и весь гарнитур!

— Мне… Вы хотите сказать… Ага! Одеться ли вам к обеду? Я на вашем месте оделась бы.

— Будьте благонадежны! Явлюсь во всем параде. Покажу вам такую сногсшибательную пару брильянтовых запонок, каких вы и во сне не видали. Так-с! Будет весьма приятно познакомиться с хозяюшкой старого Марта. А теперь споем в заключение: «До скорой встречи!», или «О резервуар!».

Когда Мартин пришел домой, Джойс встретила его словами:

— Дорогой, это свыше моих сил! Он, верно, сумасшедший. Право, радость моя, прими ты его сам и позволь мне пойти спать. Да я вам вовсе и не нужна, — вам захочется вдвоем вспомнить старые времена, я буду вам только помехой. Сейчас, когда до появления младенца осталось всего два месяца, мне следует ложиться пораньше.

— Ох, Джой, Клиф страшно обидится, а он всегда был ко мне так хорош и… Ты же часто просила меня порассказать о моих студенческих годах. Разве тебе не хочется послушать о них? — добавил он жалобно.

— Хорошо, дорогой. Попробую быть с ним ласковой, но предупреждаю, это мне вряд ли удастся.

Они внушали самим себе, что Клиф будет буен, будет много пить и хлопать Джойс по плечу. Но, явившись к обеду, он был удручающе учтив и витиеват — пока слегка не опьянел. Когда Мартин помянул было черта, Клиф его одернул:

— Конечно, я неотесанный мужлан, но не думаю, чтобы такая леди, как наша герцогиня, одобряла столь грубый язык.

Потом пошло:

— Однако не ждал я, что такой бирюк, как юный Март, женится на этакой бонтонной штучке.

И еще:

— Н-да, что и говорить. Обстановка этой столовой влетела в копеечку!

И еще:

— Шампанское, эге? Сердце старого Клифа преисполнилось гордостью. Прикажите, ваше величество, вашему Как-его-бишь приказать своему лакею, чтоб он сообщил моему секретарю адрес вашего бутлеггера!

После пяти-шести стаканов Клиф, строго придерживаясь высоконравственного и элегантного лексикона, стал выкладывать свою хронику: как он продавал нефтяные скважины без нефти и удрал, не дожидаясь суда, как ловко придумал вступать в лоно разных церквей в целях продажи акций среди паствы и как помог доктору Бенони Кару залучить в свой санаторий богатую старуху-вдову, посулив ей врачебную консультацию с того света через медиума.

Джойс молча слушала и угнетала всех безукоризненной вежливостью.

Мартин силился быть связующим звеном между ними и не позволил себе наставительных замечаний по поводу странной похвальбы Клифа своим мошенничеством, но пришел в холодную ярость, когда тот выпалил:

— Ты говорил, у старого Готлиба дела нынче швах?

— Да, он не совсем здоров.

— Бедный старый сыч! Но теперь ты, надеюсь, понял, как было глупо, когда ты за него лез на стену? Поверьте, леди Эроусмит, этот мальчишка молился на папашу Готлиба, как щенок на канделябр, — простите за выражение.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Мартин.

— Уж этот мне Готлиб! Ты знаешь, конечно, не хуже меня, что он всегда занимался саморекламой, куражился на всю опс террару, какой-де он строгий ученый, пускал пыль в глаза и трещал о своей высокой философии и торгашестве рядовых докторов. Но что самое гнусное… В Сан-Диего я натолкнулся на одного парня, который был когда-то преподавателем ботаники в Уиннемаке, и он говорил мне, что по поводу этих своих антител Готлиб никогда не желал отдать должное этому… как его?.. какой-то русский!.. который все почти сделал до него, а Готлиб пришел и все у него стибрил.

Сознание, что в обвинении против Готлиба есть доля справедливости, что его великий бог бывал временами невеликодушен, только усилило ярость Мартина. Он бешено стиснул на коленях кулаки.

Три года назад он швырнул бы в Клифа чем-нибудь тяжелым, но Мартин умел приноравливаться. Джойс его достаточно вымуштровала, он научился теперь быть язвительным, не повышая тона; он сдержанно заметил:

— Думаю, ты ошибаешься, Клиф. В работе с антителами Готлиб всех других оставил далеко позади.

Прежде чем подали в гостиную кофе и ликеры, Джойс самым своим певучим голосом попросила:

— Мистер Клосон, вы не очень обидитесь на меня, если я пойду прилягу? Я страшно рада была познакомиться с одним из старейших друзей моего мужа, но я неважно себя чувствую, мне, пожалуй, следует отдохнуть.

— Леди герцогиня, я и сам заметил, что вид у вас не важнецкий…

— Что?.. Спокойной ночи.

Мартин и Клиф расположились в больших креслах в гостиной, старательно разыгрывая счастливую встречу старых друзей. Они не глядели друг на друга.

Чертыхнувшись раза два и рассказав три сильно непристойных анекдота в доказательство того, что он не испорчен и держался изысканно только ради Джойс, Клиф загнул:

— Ну! Что правда, то правда, как говорят англичане. Твоя мадам, я вижу, ко мне не благоволит. Тепла и приветлива, как льдина. Но я не в претензии. Она ждет младенца, а женщины, все до одной, становятся привередливы, когда в положении. Но…

Он икнул, сделал умное лицо и опрокинул пятую рюмку коньяку.

— Но чего я никак не возьму в толк… Понимаешь, твою мадам я не осуждаю. Светская леди, как ей и полагается быть. Но что для меня непостижимо: как ты можешь после Леоры, которая была настоящим человеком, выносить такую накрахмаленную юбку, как твоя Джойси!

Мартина прорвало. Много месяцев его грызла тоска, потому что с отъезда Терри работа у него не клеилась.

— Слушай, Клиф. Я не желаю, чтобы ты рассуждал о моей жене. Очень сожалею, что она тебе не понравилась, но, боюсь, в данном случае…

Клиф встал, немного пошатываясь, хотя в голосе его и глазах была решительность:

— Отлично, я так и ждал, что ты начнешь передо мною задаваться. Конечно, у меня нет богатой жены, которая снабжала бы меня деньгами. Я просто старый бродяга. Мне в таком доме не место. Я недостаточно вылощен, в лакеи не гожусь. Ты зато годишься. Ну и чудесно. Желаю тебе удачи. А пока что можешь идти прямой дорогой к черту, мой любезный друг!

Мартин не бросился за ним в переднюю.

Оставшись один, он вздохнул:

— Слава богу, операция окончена!

Он говорил самому себе, что Клиф мошенник, дурак и жирный лоботряс; говорил, что Клиф циник без всякой мудрости, пьяница без всякой привлекательности и филантроп, щедрый только потому, что это льстит его тщеславию. Но от этих замечательных истин операция не стала менее болезненной, — как для больного не становится легче удаление аппендикса, если сказать ему, что в его аппендиксе нет ничего хорошего: что аппендикс у него некрасивый, бесполезный!