ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле

Социалисты большинства во главе с Шейдеманом и Эбертом под этим все возраставшим давлением слева заняли непримиримую позицию в вопросе об отречении императора. Они требовали в ультимативной форме от Макса Баденского, чтобы отречение было обнародовано немедленно. Натолкнувшись на упорство Вильгельма, все мечтавшего как-нибудь отклонить от себя эту чашу, они решили вынудить отречение революционным путем, точнее, примкнуть к революции, которая уже со всех сторон (с севера — из ганзейских городов, с юга — из Мюнхена, с запада — из Кельна и Ганновера) приближалась к Берлину.

4

Для Вильгельма наступили дни расчета с судьбой. Бывали в истории люди, которые, как и он, не умели перенести выпавшего на их долю счастья, но зато неожиданно оказывались под грозой совсем иными — стойкими и мужественными. Вильгельм не умел перенести с достоинством ни того долгого счастья и ослепительного блеска, которыми была отмечена вся его жизнь, ни того страшного падения, которое постигло его осенью 1918 г. Война ничуть не закалила, да и не могла закалить его: ведь он ни на минуту не расставался с привычной роскошью и ни на минуту, даже отдаленно, даже случайно, не подвергался опасности. Он всегда инстинктивно гнал от себя беспокойство. Например, он отдалил от себя с начала войны своего личного друга Баллина, директора Гамбургско-Американ-ской пароходной компании, только потому, что Баллин мрачно смотрел на затеянную войну. Царедворцы просили графа Бернсторфа передать Баллнну, «чтобы он не вел перед монархом таких пессимистических речей… иначе у монарха бывает нервный припадок». Баллин, заметим к слову, покончил с собой как раз в день бегства Вильгельма; такие друзья были императору не нужны.

Когда началось крушение, Вильгельм сразу и без тени сопротивления пошел туда, куда его вели. Так, на полный фактический отказ от власти, на немедленное введение широчайшего парламентаризма он пошел мгновенно, даже и для формы ни разу не вспомнив о «божественном происхождении» своей власти, о том, что он ответственен лишь перед небом, и т. д., обо всем том, о чем он совсем некстати не переставал во всеуслышание и с вызовом говорить тридцать лет. Генералы давно перестали с ним стесняться. Сын канцлера Герт-линга рассказывает, как перед первой нотой Макса Баде некого Вильсону Людендорф ворвался к Вильгельму без доклада с требованием немедленной посылки ноты с просьбой о перемирии. И Вильгельм беспрекословно подчинился и тут. Потом, когда Макс Баденский оказался сильнее Людендорфа, Вильгельм отставил Людендорфа. Он жил в это время в состоянии постоянного страха: он боялся революции и боялся Антанты, и это видели все окружающие.

Теперь, в октябре и ноябре 1918 г., впервые личная опасность стала грозить ему непосредственно.

Он чувствовал себя, по отзывам наблюдавших его в Потсдаме, неспокойно из-за близости Берлина и решил уехать в Спа, к Гинденбургу, которому он вполне теперь доверял. Да и нейтральная граница была ближе к Спа, чем к Берлину.

Наиболее преданные династии прусские монархисты ставили вопрос так: «Лучше пусть умрут император и кронпринц, но останется в живых монархия, чем наоборот». Но при характере Вильгельма II и при характере кронпринца об этом, конечно, не могло быть и речи. Дело шло о героической форме самоубийства, а Вильгельм за всю свою жизнь никогда не решался хотя бы отдаленно приблизиться к самой проблематической опасности. Но до последней минуты некоторые монархисты надеялись на этот «героический жест», и когда Зольф старался через Августа Эйленбурга убедить Вильгельма не бежать из Берлина в Спа, то Эйленбург таинственно намекал, что император будет искать смерти на поле битвы…

Среди наиболее преданной интересам и традициям монархии части прусского дворянства, именно в дворянстве Померанской провинции, в эти дни, после третьей ноты Вильсона, в самом деле возникла и была принята следующая программа действий: теперь уже спасти династию Гогенцоллернов можно только одним способом: померанские дворяне предлагают императору немедленно вместе с ним отправиться на фронт, на передовые линии и там погибнуть. Бывший канцлер империи, а в конце 1918 г. обер-президент Померании Михаэлис бьш уполномочен передать это предложение императору; сам Михаэлис был в числе тех, кто обязался отправиться на фронт и погибнуть вместе с императором. Михаэлис прибыл в Потсдам 28 октября 1918 г. Но Вильгельм, по-видимому, или чувствовал, или знал, зачем приехал представитель померанских дворян, и за обедом всячески отклонял разговор и не давал гостю высказаться. Мнхаэлис решил передать поручение после обеда, но Вильгельм твердо решил не допускать его до этого. Прежде чем Михаэлис успел выговорить слово, император вдруг сорвался с места, наскоро пожал руку собеседника и поспешно вышел вон.

Оставаться дальше в Потсдаме после этого Вильгельм не мог: ведь Михаэлис непременно вернулся бы. И кроме того, в Берлине явственно дело шло к революции. 29 октября Вильгельм, не сказав канцлеру Максу Баденскому, решил выехать в главную ставку, поближе к голландской границе и подальше от канцлера, убеждавшего его немедленно отречься от престола. Узнав совершенно случайно о готовящемся отъезде императора, канцлер сейчас же послал во дворец министра Зольфа убедить Вильгельма остаться. Но все было напрасно. Вильгельм уехал.

Внезапный, против воли и почти без ведома канцлера, отъезд императора из Берлина в Спа был, конечно, бегством, так же как бегством было любое его передвижение с лета 1918 г. То ему казалось безопаснее в Потсдаме — и он мчался в Потсдам, то безопаснее было на «фронте» — и он летел на «фронт». Конечно, на настоящем фронте, на боевых позициях он никогда не появлялся, и под «фронтом» читатель должен понимать снабженную всем комфортом богатую виллу Фрэнез в г. Спа. Жить там и гулять в парке и значило для Вильгельма «делить труды и опасности с вооруженным немецким народом», как об этом всегда объявлялось в газетах, когда император уезжал в ставку.

Но на этот раз положение было хуже. Спереди грохотала непрерывная, уже месяцами длившаяся и все усиливавшаяся канонада, слышалась поступь несметных полчищ Антанты, неуклонно надвигающихся на Германию; сзади не прекращался начавшийся в последнюю октябрьскую неделю глухой гул революции. И с каждым днем этот гул становился явственнее. Из Киля, из Гамбурга, из Бремена, из Мюнхена все отчетливее доносились определенные республиканские пароли и социалистические лозунги. В армии становилось очень неспокойно. А неприятель все медлил с перемирием, все не давал окончательного ответа. Ясно было, что придется вскоре беглецу, примчавшемуся из Потсдама в Спа, бежать снова из Спа. Но куда? В Потсдам опасно. И вот именно тогда, судя по некоторым данным, мысли Вильгельма окончательно обратились к той узенькой тропинке, которую его глаз усмотрел между Сциллой неприятельского наступления и Харибдой народной революции. Уже 8 ноября голландские власти узнали о возможности внезапного появления в пределах их страны германского императора: дело в том, что из Мюнхена пришла весть о провозглашении 8 ноября Баварской республики, и из Берлина ежечасно поступали все более и более грозные известия.

Наконец, гроза стала бушевать совсем уже близко от императора: вечером 8 ноября в императорской вилле узнали, что в Кельне, Кобленце, Майнце вспыхнула революция в войсковых частях, что все рейнские мосты в руках восставших, что в их руки попали огромные склады продовольствия. Собранные в Спа офицеры разных частей, которых созвали для информации о настроении армии, в громадном большинстве заявили, что поручиться за солдат и положиться на них никак невозможно. На другой день, 9 ноября 1918 г., к императору по собственной инициативе явились для экстренного совещания Гинденбург, Людендорф, Тренер, Гинтце, Шуленбург, Плессен и Маршаль. На вопрос Вильгельма Гинденбург заявил, что «для него невозможно сказать своему государю то, что теперь нужно сказать». Слово взял генерал Гренер, который прямо заявил, что не только революция охватывает армию, но что абсолютно невозможно выделить части, которые согласились бы эту революцию подавить силой. Граф Шуленбург не был так пессимистичен, но слова его были бездоказательны, и Гренер тотчас же вполне опроверг их. В это время императора попросили к телефону: Макс Баденский сообщал, что в Берлине с утра вспыхнула революция, что войска примкнули к ней, что необходимо Вильгельму и кронпринцу немедленно, сегодня же, отречься от престола. Император отошел от телефона, ничего не решив. Но берлинский телефон не умолкал, и, перемежаясь с сообщением о ширящейся победоносной на всех пунктах революции, к Вильгельму непрерывно поступали тревожнейшие известия о гигантском мятеже в воинских частях совсем уже близко от Спа. Тогда, к середине дня, Вильгельм внезапно остановился на таком компромиссе: он отказывается от императорской короны, но остается прусским королем.