Книги Якова - Ольга Токарчук

такие дорогие, что настоятель не сможет ей отказать. Ведь он уже разрешал совершать совместные прогулки вокруг монастыря. Что стоит пойти немного дальше? Настоятель колеблется, но блеск серебра и сверкание хрусталя его убеждают. Он дает согласие. Со средствами у монастыря туго. Но только чтоб вели себя тихо и только Яков с двумя спутниками. Хана и дети останутся под стражей.

И вот наступает эта минута, 27 октября 1768 года, назавтра после рождения сына Якова, Иосифа. Господин впервые выходит за пределы городских стен. Он надевает длинное пальто Чернявского и надвигает на глаза шапку. У заставы дожидается специально нанятый крестьянин с подводой, который молча везет их по песчаной, неровной дороге.

Яков входит в пещеру один и велит ждать. Чернявский и Яковский разбивают у входа в пещеру стоянку, но разведенный ими костер едва тлеет. День дождливый, сырой. Они стоят под моросящим дождем, пальто насквозь мокрые. Яков не возвращается до самого вечера. Лопаются на слабом огне насаженные на палочки яблоки.

Когда он выходит из пещеры, уже темно. Лицо во мраке едва различимо. Яков велит поспешить, и они идут, спотыкаясь о торчащие камни и собственные ноги, глаза привыкли к темноте, а ночь почему-то светлая – то ли мокрый туман рассеивает свет звезд и луны, то ли сияет земля цвета иссохших костей? Крестьянин с подводой ждет у дороги, мокрый и сердитый. Требует еще денег; он не знал, что это займет столько времени.

Яков всю дорогу молчит; отзывается, лишь оказавшись в офицерской комнате и сбросив мокрое пальто:

– Это та самая пещера, где Шимон бар Иохай с сыном прятались от римлян, а Бог чудесным образом обеспечивал их едой и сделал так, чтобы одежда не снашивалась, – говорит он. – Это здесь Шимон бар Иохай написал Зоар. Эта пещера пришла сюда за нами из Хеврона, разве вы не знали? Там, глубоко внизу, на самом дне, – гробница Адама и Евы.

Воцаряется тишина, в которой пытаются примоститься слова Якова. Можно сказать, над ним с шелестом скользят все карты мира, вращаются, прилаживаются друг к другу. Это продолжается некоторое время, потом начинаются покашливания, кто-то вздыхает; похоже, все встало на свои места. Яков говорит: давайте споем. И они поют, как обычно, хором, так же как пели в Иванье.

На ночь с Яковом остаются две женщины, остальным, живущим в городе, он приказывает, чтобы двое Матушевских и Павловский соединились с Воловской, женой Хенрика. А следующей ночью с Зофьей Яковской, которая уже не кормит дочку грудью, предстоит остаться Павловскому, обоим Воловским, а также Яскеру.

О неудачных миссиях и об истории, которая осаждает монастырские стены

Светлая полоса в жизни Нахмана, Петра Яковского, продолжается недолго. Тщательно подготовленная миссия в Москву заканчивается полным фиаско. С послами, Яковским и Воловским, обошлись как с преступниками, убийцами и предателями, а все потому, что до Москвы из Польши уже донеслись вести о павшем Мессии, заключенном в Ченстоховскую крепость. Им не удалось ни с кем встретиться, не помогли щедро раздаваемые подарки. В конце концов их изгнали, точно шпионов. Вернулись без денег, с пустыми руками. Яков послов наказал. Поставил перед братией босиком, в одних рубахах, а потом, опустившись на колени, велел просить у всех прощения за свою беспомощность. Яковский выдержал это лучше, чем Франтишек Воловский. Марианна Воловская потом рассказывала другим женщинам, что ночью ее муж всхлипывал от стыда и унижения, а ведь в том, что случилось, не было никакой вины посланников. Такое ощущение, что против них ополчился весь мир, вся Европа. После этого путешествия тюрьма в Ченстохове кажется Нахману Яковскому родной и уютной, тем более что Господин может выходить в город, когда хочет, и даже совершать длительные прогулки в пещеру, а вся братия имеет к нему свободный доступ.

Теперь днем комната у подножия башни превращается в канцелярию. Яков диктует письма к правоверным на Подолье, в Моравию и Германию, рассказывает о Шхине, заточенной в Ясногорскую икону, и призывает массово креститься. Тон этих писем с каждым месяцем делается все более апокалиптическим. Иногда у писаря, Яковского или Чернявского, начинает дрожать рука. По вечерам канцелярия превращается в учебный класс, как это было в Иванье, а после уроков остаются только избранные и начинается «гашение свечей». Однажды осенью 1768 года, во время ритуала, в дверь начинают колотить отцы-паулины из монастыря. Однако в темноте им мало что видно. Но, похоже, увиденного оказывается достаточно, потому что на следующий день настоятель приказывает доставить к нему Якова под стражей и запрещает ему принимать у себя кого-либо, кроме ближайших родственников.

Еще он снова запрещает выходить в город, но, как это случается с запретами, те от времени и под действием щедрых даров ветшают. Поскольку времена настали беспокойные, настоятель издает категорический приказ закрывать монастырь на ночь, и лишь болезнь Ханы настолько трогает его сердце, что он позволяет ей и детям целыми днями находиться в офицерской комнате.

О событиях на Подолье, на турецкой границе, они узнают от Яскера из Королёвки, шурина Павловского, который возит письма на Подолье и весьма наблюдателен. Сначала – удивительное дело – его отец, который изготовляет в Королёвке шатры, получил большой заказ от польской знати, что, вероятнее всего, указывает на подготовку к передвижению войск. Яскер оказывается прав: вскоре Рох докладывает, что в городе Бар образовалась конфедерация против короля, который вступил в сговор с Россией[188]. Взволнованный Рох рассказывает о знаменах: на них – Наша Дева из Ченстоховы, та самая, с темным лицом, с Младенцем на руках, а конфедераты носят пальто с крестами и черной надписью: «За веру и свободу». Говорят, королевские войска, выдвинувшиеся против конфедератов, либо разбегаются, убоявшись религиозного рвения последних, либо переходят на их сторону. Рох, как и все прочие вояки, покрепче пришивает на старом мундире болтающиеся пуговицы и чистит винтовку. У стен складывают камни и ремонтируют заросшие кустами бойницы.

Сама Ченстохова, прежде сонная, постепенно заполняется еврейскими беженцами с Подолья, где идет восстание гайдамаков и уже начались погромы. Поэтому беженцы тянутся к христианскому святилищу, уповая на то, что оно защитит их от насилия, собираются под крыло заточенного здесь еврейского как бы Мессии. Рассказывают ужасные истории о том, что гайдамаки, вошедшие в раж от вольницы и беззакония, не щадят никого. Ночью небо красно от зарева пылающих деревень. Когда строгий режим, наказанный настоятелем, немного смягчается, Яков каждый день выходит к людям, возлагает руки на головы: уже широко распространились слухи о том, что он способен исцелять