Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

– Я не могу допустить, чтобы вы, едва найдя друг друга, тут же расстались навсегда, – сказала Лесияра. – Вы, молодые, должны жить, любить и быть счастливыми, а мой век уже вошёл в пору заката. Дети не должны уходить прежде родителей. Нет, Светолика! – перебила Лесияра, заметив, что княжна открыла рот, чтобы возразить. – Не спорь со мной, я так решила. Надеюсь, моё слово имеет для тебя достаточный вес, чтобы ему не перечить. Ты уже вполне готова принять бразды правления, и я не сомневаюсь, что ты будешь княжить в Белых горах достойно. Все твои дела в Заряславле свидетельствуют о том, что ты созрела как правительница. А на брак с Берёзкой я даю тебе моё родительское благословение. Да умножит Лалада ваши счастливые семейные годы и сохранит вашу любовь нетленной.

– Государыня, дозволь молвить слово, – сказала Вукмира.

– Слушаю тебя, – обратила взгляд на Верховную Деву Лесияра.

Жрица в длинной белой рубашке и белом плаще изящной лебёдушкой проплыла по Престольной палате, остановилась перед княгиней и мягко, вкрадчиво промолвила:

– Мы все понимаем твоё желание сохранить жизнь дочери… На твоём месте так поступила бы каждая родительница, но сейчас, увы, это не лучшее решение. Меч неспроста указал именно на нас четверых – меня, Твердяну, Правду и княжну Светолику: он отражает волю судьбы. Уж такой жизненный узор у нас сплёлся, и если пытаться на полпути оборвать или заменить нити, вся сеть может непоправимо запутаться. Ты можешь пойти вместо княжны, но судьба всё равно не примет твою жертву, поверь мне.

– Пусть только попробует не принять, – процедила Лесияра сквозь стиснутые зубы. – Я ценю твои советы, Вукмира, но сейчас позволь мне поступить по-своему. Светолика! – Княгиня снова властным взмахом руки перебила дочь, пытавшуюся что-то сказать. – Это мой приказ, и он не обсуждается! Итак, вся четвёрка в сборе? Правда, ты уже вернулась?

– Здесь я, госпожа, – отозвалась та, выходя вперёд из-за спин Сестёр.

– Хорошо, тогда условимся о дне и часе, – сказала княгиня. – Я внутренне готовилась к такому повороту событий, поэтому уже успела привести в порядок свои дела. Твердяна, Вукмира, вам нужно какое-то время?

– Мы с сестрой давно готовы, – кивнула оружейница. – Хоть сейчас можем пойти.

– Правда, сколько дней тебе нужно, чтобы приготовиться? – обратилась Лесияра к знаменитой обладательнице победоносного топора.

– Трёх дней хватит, считая сегодняшний, – подумав, ответила та. – Чем скорее мы запечатаем этот треклятый мост, тем лучше.

– Хорошо, – кивнула Лесияра. – Что у нас сегодня? Понедельник? Тогда встречаемся на исходе среды, за час до полуночи, у Восточного Ключа. Омоемся в водах Тиши, поклонимся прародительницам – и вперёд. Этот шустрый малец, Боско, показал мне во сне Калинов мост; с виду он выглядит, как круглое озерцо с полуостровком-косой, окружённое лесом. Можете и вы, пока Правда собирается, обратиться к пареньку, он и вам покажет это место. А найти его можно у Светолики с Берёзкой. Так, что ещё? Слова заклинания… Вот они.

По приказу княгини остальным участницам четвёрки раздали листки с шестью заветными строчками.

– Слова простые, запомнить нетрудно, – сказала Лесияра напоследок. – Затвердите их накрепко, чтоб на месте уже никаких загвоздок не возникло.

***

Боль, обрушившись на Ждану ледяным водопадом, превратила её в недвижимое изваяние. Лесияра сидела на скамеечке у её ног, сжимая и поглаживая её помертвевшие пальцы, и Ждана мучительно тонула в нежной, прощальной грусти глаз супруги. Губы были не в силах пошевелиться: слова стали огромными холодными глыбами – не поднять, не вынести, не высказать.

– Ладушка моя, не рви мне сердце, – печально прошелестели слова княгини. – Скажи хоть слово, милая.

Чтобы заговорить, Ждане нужно было разорвать пасть чёрному, взъерошенному зверю, дравшему когтями её душу на кровавые полоски. Раня ладони о его клыки, она всё-таки сделала это.

– А Любима? Как ты скажешь ей? Она ведь жить без тебя не может… – Голос проскрипел, как ржавая дверная петля в ветхой лачуге.

– Не представляю себе, – покачала головой княгиня. – Я просто не могу, лада. Я не в силах сказать ей. Если она заплачет, я сама разрыдаюсь и не смогу никуда уйти. Я на грани, любовь моя. Одна её слезинка – и я развалюсь на части.

– Хорошо, я сама ей всё объясню. Тебе и так нелегко, чтобы рвать себе душу ещё и прощаниями. – Лёгкие дышали, горло говорило, но сердце висело в груди замершей, обугленной птичьей тушкой.

Лесияра закрыла глаза, прильнув щекой к ладони Жданы.

– Какое же счастье, что ты понимаешь!… Самая мудрая, самая сильная, самая прекрасная женщина на свете – это ты. Даже не знаю, за какие заслуги судьба даровала мне тебя.

Это тёплое, живое прикосновение, это щекотное, как касание пёрышка, дыхание – неужели в последний раз?… Больше не коснуться губами ресниц, не ощутить влажный шёлк поцелуя, не впустить в душу родной голос, млея от него, как от близости? Не зарыться лицом в посеребрённые невзгодами пряди волос, не шепнуть: «Лада моя…»? С губ Жданы был готов сорваться тихий умирающий стон, но она приказала себе: не плакать, не отягощать супругу своим горем. Сделать её последние часы прекрасными, соткать из своей души крылья и подарить ей. Сварить из своей жизни сладкое зелье, положив туда свою любовь и дыхание, подлить малиновую нежность встреч, хмельной летний мёд поцелуев и осеннюю грусть разлук, а потом поднести ей в прекрасном кубке.

– Я хочу, чтобы в последний миг перед моими глазами были не твои слёзы, а улыбка. – Губы Лесияры шевелились в тёплой близости от губ Жданы, в одном мгновении от слияния.

Косы распустились и упали на плечи, рубашка соскользнула на пол, постель вмялась под весом двух сплетённых тел. Мрак опочивальни дрожал и разевал чёрную пасть, пытаясь проглотить отважный огонёк единственной лампы; маленький рыжий воин бился с огромным, всеобъемлющим врагом, неуловимым, как туман, и глубоким, как бездна ночного неба. С каждым чувственным взлётом Ждану накрывал поток тёплой золотой силы, лившейся из рук, глаз и губ Лесияры, а душа и тело пели тетивой от сладких и горячих внутренних толчков. Она раскидывалась цветущим лугом под поцелуями солнца, извивалась и струилась горным ручьём, падала седым водопадом в объятия земли, смеялась и шелестела светлой берёзовой рощей в порывах ветра и – отдавала, дарила, растворялась.