Генерал-адмирал. Тетралогия - Роман Злотников

— Эт ты верно сказал, — сокрушенно кивнул Панас. — Дурак я был. Насилу уговорил антанабилю мне продать. А то как мою метрику посмотрели, так едва не отказали. — Он помолчал, а затем радостно сообщил: — А у Мурата-киргиза старшенький дюже к технике способный, ну прям как ты. Я его на механика и возьму. И самого Мурата-киргиза в долю. Вот и механик будет.

Митяй усмехнулся. Ну опять Панас выкрутился! Всё как в школе.

— А чего, киргизы не озоруют тут у вас, на укр а ине-то? — спросил он, окидывая взглядом горизонт.

— Не-е… — протянул Панас. — Раныне-то в энтих краях бывало дело. Сам на подворье пару дробовиков и винтовку держу. Но последние два года — тихо. Да и местных-то тех в округе осталось — один Мурат-киргиз. Остальные эвон откочевали. Кое-кто, говорят, ажно в Восточный Туркестан.

Митяй понимающе кивнул.

Лет через шесть после запуска переселенческой программы в степи начались трения между поселенцами и местными родами, чьи пастбища уходили под пашни. Было несколько нападений, казаки в ответ разгромили полдюжины кочевий, но потом удалось прийти к соглашению о том, что все условия переселенческой программы будут распространены и на местных, хотя формально они не являются переселенцами. Так что буквально за год местные роды набрали кредитов почти на три миллиона рублей, которые потом благополучно ухнули в трубу. Поскольку никаким сельскохозяйственным производством местные заниматься не собирались и, несмотря на все разъяснения адвокатов, агрономов и чиновников, воспринимали выделенный им под подворье участок как центральное кочевье, а все окрестные земли продолжали считать своими прежними пастбищами. Мол, кочевья ставить более нигде нельзя, а пасти можно. Эти глупые русские специально выращивают на пастбищах траву и зерно, так что теперь даже кочевать, чтобы перегонять скот на новые пастбища, уже не надо. Того, что растет, хватает.

Все закончилось тем, что имущество должников было изъято в погашение долга, а это едва не привело к настоящему бунту.

Вернее, бунт таки случился, но управляющие банками заранее озаботились нанять казаков, чтобы задавить все его очаги в зародыше. Потом снова были долгие переговоры, но поскольку попытки некоторых горячих голов отомстить крестьянам, «отобравшим» родовые пастбища, по большей части оказались безрезультатными (на каждом подворье традиционно имелось по несколько винтовок и дробовиков) и пресекались весьма жестко, а юридически проигравшей стороне ничего не светило, конфликт разрешился довольно мирно. С прожравших кредиты родов был списан долг, добавлена некоторая компенсация, и они, ругаясь и кляня коварных русских, откочевали дальше на юг и юго-восток.

Но не все. Некоторые местные, в основном из числа тех, кто работал батраками на русских подворьях и сумел не только в достаточной мере перенять приемы ведения хозяйства, но и понять, как все устроено финансово, остались. Русский мужик добрый и лишен британского или немецкого высокомерия, потому к инородцам он относится скорее с жалостью, не упуская возможности помочь. А от поучения даже получает удовольствие. Вот поселенцы и учили своих батраков не только земледелию, но и с не меньшим воодушевлением языку, религии, жизненной сметке, частенько, конечно, попросту хвастаясь, как они сами ловко сумели устроиться в этой жизни. Простому человеку лестно чувствовать, что он ухватил удачу за хвост и устроился лучше других. Это поднимает его в собственных глазах… Ну а местные мотали на ус. Так что заметное число бывших батраков из казахов, киргизов, корейцев, узбеков и прочих издревле живших в этих местах народов, коих тут чохом именовали киргизами, успело, так сказать, просечь фишку и не только получить переселенческую ссуду, но и успешно ею воспользоваться. Завладев участками, семенами и сельхозинструментами, местные наваливались на землю куда более многочисленной толпой, поскольку иногда на подворьях расселялись целые роды. В результате подворья инородцев зачастую развивались быстрее русских.

Впрочем, тех местных, кто осел на подворьях, инородцами уже и не считали. Ибо действительно укрепиться и начать развиваться смогли только те, кто не только приобрел навыки культурного хозяйствования, но и в достаточной мере освоил русский язык, поскольку без этого наличие ссудной кассы под боком и доступность агрономов, фельдшеров, строительных артелей были бесполезны. Потому у местных, стремившихся преумножить свое благосостояние, образовалась бешеная мотивация к изучению русского языка и в итоге — к обучению своих детей в школах, которые здесь сплошь были русскими. А если человек говорит по-русски, думает по-русски, воспитан по-русски и чувствует себя комфортно именно в рамках русской культуры, то он не кто иной, как русский. А что разрез глаз или цвет кожи слегка другой — так генетическое разнообразие еще никому не помешало…

— …Да и какая ныне здесь укр а ина? — хмыкнул Панас. — Энто я когда только на землю сел, крайний был. А нонича, глянь-ка, до крайних подворий верст десять, а то и пятнадцать будет. Кажин год новые закладываются. Эвон Пашилев Тимка здесь неподалеку, в пяти верстах от меня, подворье завел, и Кулманис Янька, ну, у которого родители из-под Пернова от голоду сбегли, у них подворье с той стороны «железки» было, помнишь?

— Помню, — кивнул Митяй.

— Во-от, и еще Кузьма Буськов, который на два класса младше нас учился. Ну, рябой такой. Так что… я думаю, в самый раз нам энта заправочная станцию будет, — резко перевел разговор на прежнюю тему Панас. — Скоро у нас тут многие антанабили заведут. Точно говорю. Так что ты уж того… пособи земляку, сосед…

…В Магнитогорск Митяй вернулся спустя два дня. Вместе с Панасом. Двое суток, оставшихся от недели отпуска, они с соседом мотались между банком и конторой, оформляя ссуду и заявку на строительство заправки, что оказалось не очень-то простым делом.

Как выяснилось, в той глухомани, где располагалось хозяйство Панаса, у «Великокняжеской» не было еще ни одной нефтебазы, то есть доставка бензина должна была обойтись куда дороже, чем в более освоенных уездах. Панас даже едва не отказался от идеи открыть свою заправку. «Не те прибыля — не потяну», — печально заявил он, посчитав все на листочке. Но потом в «Великокняжеской» всё переиграли и сообщили, что нефтебаза неподалеку от его краев появится уже по весне, а до того момента они обеспечат доставку бензина по железной дороге и по обычному тарифу. Мол, все издержки — за наш счет. Как краем уха услышал Митяй, решение это было принято после того, как выяснилось, что на автозаводе из Панасова уезда на ближайший год заказано еще двенадцать грузовиков. (Обмен информацией между структурами, принадлежавшими Князю, всегда был их сильной стороной.) Вот в «Великокняжеской» и решили, что тот уезд достаточно перспективен.

Так что усилия Панаса завести свою заправочную станцию принесли результат. Каковой они с соседом и отметили субботним вечером, попутно вспоминая свои подростковые шалости и школу.

А в воскресенье Митяй посадил Панаса, нагруженного тюками и сумками с подарками для родни и соседей, в вагон и отправился к себе в каморку отсыпаться. В понедельник он собирался подать заявление на увольнение с автозавода. Баки и топливная арматура его заправки уже были изготовлены, а с четверга освобождалась бригада землекопов, которую он нанял, чтобы они вырыли котлован под баки. Бригадир обещался справиться за два дня, так что еще максимум неделя, и Митяй — хозяин своей заправки. А мастерскую он планировал поставить позже. На нее денег пока не было. Максимум, что он еще мог потянуть — это навес. Ну да и бог с ним — кое-какие работы можно делать и под навесом, а кое-кто из клиентов, появившихся у него, после того как пошли слухи, что, мол, имеется мастер с умелыми руками, который и за работу берет не особенно дорого, обзавелся утепленными гаражами. Первое время переживем, а там посмотрим, решил Митяй. Если все пойдет как запланировано, то к следующей зиме у него уже будет под автомастерскую теплый сарай, а там и до станков дело дойдет.

Перед началом смены он забежал в бухгалтерию и написал заявление. После чего вернулся в свой цех и работал спокойно почти до обеда, пока из бухгалтерии не прислали запрос.

Мастер подошел к нему уже после того, как прозвучал гудок обеденного перерыва.

— Значит, увольняешься? — неодобрительно спросил он, вертя в руках Митяев табель.

Бухгалтерии для окончательного расчета требовались сведения о Митяевых штрафах и поощрениях, что было по большей части в ведении мастеров, которые раз в месяц, перед основной зарплатой, сообщали в бухгалтерию необходимые сведения. Деньги-то на заводе выплачивали раз в неделю, три недели по одной пятой от положенного, а окончательный расчет производился раз в месяц, двадцать осьмого числа. Но до него еще было две недели и, потому сведений пока не подавали. А Митяю расчет должны были сделать завтра. Вот бухгалтерия и прислала табель с просьбой занести в него все изменения, случившиеся за время, прошедшее с момента последнего расчета. Ходили слухи, что кое-кто из мастеров бывалоча гадил рабочим напоследок, гаком занося в табель несколько штрафов, но от мастера Панкрата Митяй такой подлянки не ждал. Тот был дядька суровый, но справедливый. Болел за дело и тем, кто делал его хорошо, благоволил, не обижая с премиями и идя навстречу, ежели надобно было куда отлучиться по родственным делам. Вот и Митяю спокойно дал отпуск на неделю. Ну да Митяй ходил у него в любимчиках.