Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

чувствами высказываюсь я, но в пределах пристойности.

— А тебе что за дело? — небрежно растягивает слова, помышляя, что сказать еще. — У тебя нет права мне мешать что-либо делать! — Вот оно — наглядное выражение снова пробивающегося буйного нрава. — Сентенциями юношескими будешь бросаться?

С плевком относясь к его фразе, говорю, что думаю:

— Твои суждения, что я заслышал, противоречат здравому смыслу!

— А с чем ты не согласен? Ты и сам гневил мать, что та запрещала нам общаться, разве не так?

— Гневил, когда не знал, почему она тебя терпеть не могла!

У него появляется странная искусственная улыбка на вытянутом лице:

— Ник науськивает тебя? Я смотрю, ты стоишь горой за него. С чего бы вдруг? Не он для тебя отец, а я вообще-то, — в злостном тоне рычит он. — И к чему ты мне это высказываешь? Я не пренебрег его и твои просьбы и приехал. И скажи спасибо, что я в эту секунду еще здесь, так как должен уйти после того, что услышал…

Наполнившись жаром от его гнусных умозаключений, я бессознательно ставлю руки по бокам.

— Должен уйти? — И этого человека я ожидал столько лет. — Кому ты одолжение делаешь? Я-то думал, ты действительно приехал, чтобы поддержать, как никак, того, кто называет тебя отцом. Не сомневаюсь, что ты явился лишь для того, чтобы оборвать это мероприятие и изъявить перед своей Натальей «ангельскую» душу! А я еще хотел поделиться с ним реалиями своей жизни, попросить совета…

— Делись, кто же запрещает?!

Я разъярен. И разочарован.

— Свернуть бы тебе шею, — отвечаю его же словами, мучительно прогоняя про себя все слова и действия, которые видел и слышал от его стороны. А ведь я тогда, когда Ник со мной поделился прошедшими событиями, не глубоко поверил ему и позволил терзать себя сомнениями, что отец не смог так поступить, однако, мои глаза видели, а уши слышали наяву его непрекращающийся обмен «любезностями» с тонной мерзости, как в сторону друга, так и бывшей супруги.

— Язык ты накачал до дерзости, но не забывайся, что я твой оте…

Прервав слова, готовые сорваться с его губ, я отрезаю:

— Никогда бы не мог подумать, что человек может опуститься так низко. — Закрыв рот, я всеми силами не пускаю в свет то, что наворачивается на язык, но напрасно: — Изнасиловал мать, а после накладываешь на неё шквал упрёков, ужасных слов, чтобы показаться беспричастным ко всему? Я никого не выставляю правым из всех вас четверых. Да, мистер Ник поступал не по-честному, но он признался во всём и взял вину на себя, хотя это следовало сделать тебе в первую очередь, тому, кто сотворил непоправимое. Пусть и мать отрыгивала грязь изо рта, но бедосирую обесчещенную женщину можно понять. А вот тебя… — сморщиваюсь я. Голова немного горит. Вероятно, повысилось давление.

Его лицо ужимается, становится помятым, как постиранная вещь. Он смотрит на меня, прищуривая глаза от солнца. Укрощенному моими заслуженными упреками нечего ответить. Он даже не упирается, не взваливает вину на другого потому, что это чистая правда. И, исчерпав все аргументы, он вынужден сдаться в немом состоянии.

— Отрицать не будешь? Как ты мог? Ты её обесчестил! Ты сломал ей жизнь! — Горечь захлестывает меня.

— Джексон… — Он так растерян. Руки его бессильно падают по сторонам. — Ты… это было давно и… я не понимал…

— Я изменил к тебе отношение. И знаешь, что скажу тебе? Лучше бы ты совсем не появлялся в моей жизни. Такого отца я не пожелал бы никому! — От меня не ускользает горечь, какой были проникнуты слова. Я зол, я страшно зол.

Молчание длится с минуту.

— Как бы ни было я — твой отец, — высказывает без прежней злобы. — И ты такой же, как и я! Деспотичные замашки присуще и тебе, не отмахнешься от них! А в моём прошлом я не позволю тебе копаться! Ты не дорос, чтобы понять меня!

Раздосадованный всем тем, что мне удалось услышать от него, подытоживаю, указывая рукой, в какой-то степени неосознанно проецируя, довлеющую надо мной, фигуру отца:

— Клянусь дьяволом, я никогда не буду таким! Я не обладаю качествами подлого эгоиста! Больше я не буду ни препираться, ни мириться. Родственные связи впредь между нами разорваны!

И уношу ноги, оставляя его в колеблющемся с ответом положении. Слышу, когда минуло уже два десятка секунд:

— Джексон. Постой.

Поговорили. Его поступок ожесточил мое сердце, я не хочу больше его видеть. Больше я не поверю в его лживые слова. И оттого, что я сдерживаю слезы, на сердце тяжесть.

Через считанные минуты я оказываюсь на сцене и, приказав своим рукам успокоиться, глазам смотреть равнодушно, я принимаюсь за работу и перечитываю текст первой песни из восьми, под которую состоится танец молодых, не давая себе передышки на размышления, трясясь от волнения запнуться и забыть слова.

«Малейшее забытье и малейший взгляд на неё — и я пропал. Ибо один мой взгляд может пресечь её жизнь».

Глава 60

Милана

Мама, Мария не унимаются. Стену вражды между двумя семействами не разломить ничем. Больно. В моих мыслях была надежда, что Марк поможет изменить отношение моей мамы к прошлому, но она не оправдалась. Вечный камень на её сердце — ненависть к моему отцу. Питеру тоже невыносимы такие заскоки его матери. Моей-то и нет дела до этого брака, но Марии… Она не осталась на свадьбе собственного сына! Вскинув гордо подбородок, она унеслась, считая себя жертвой во всей истории. Как так можно? Неужто обида сильнее и важнее, чем значимое событие ее выросшего сынишки? Поддерживая меня, Питер и сам нуждается в поддержке. За своим юмором брат научился прикрывать серьезные вещи, пока его грудь раздирается на части. «Никогда не пожалуется». Дети враждебных семейных кругов давным-давно отпустили обиды, но их родители еще продолжают воевать, непонятно за что и зачем. Измерив их четверых беглым взглядом, меня поразило то, насколько за эти годы каждый из нас постарел. Зависть, ненависть, обиды оставили следы на их лицах. «Мы должны быть сильнее их, мудрее и не позволять проявлять гнев на их ненависть», — уверял меня Питер, ни сказавший и слова в ходе той битвы, после которой не ушли с поле боя лишь мужчины.

Когда я ненароком увидела отца, вставшего на мою защиту, то инстинктивно затряслась, — дрожь не проходит и в сию минуту — и ноги мои не чуяли под собой ничего. Гладко выбритый, не с запущенной бородой с проседью, одетый по случаю, с седой макушкой,