Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

подсыпался, то, скорее всего, прямо в бутылку, предназначенную именно для Наполеона. Сыпался, естественно, «на глазок». Отсюда и разные дозы отравления, и резкие ухудшения самочувствия, сменявшиеся улучшениями. Ухудшение – и снова улучшение; ухудшение – улучшение… Как по волнам памяти: в минуты улучшения император начинал вспоминать прошлое, диктуя свои воспоминания; при ухудшении – не вставал с постели…

Как ни странно, эти «волны памяти» напомнили мне исторические коллизии Средневековья, связанные с отравлениями. Все те же фамилии – Медичи, Гонзага, Борджиа… В те годы отравления солями тяжелых металлов стали чуть ли не правилами хорошего тона. Выпил бокальчик вина за здравие короля или римского понтифика – и поминай как звали. Извели не один знатный род.

Заслуга Бена Уайдера и Стена Форсхувуда в том, что им удалось доказать, что Наполеон подвергался хроническому отравлению мышьяком. И как к этому ни относись, факт бесспорен. Зато игра в детективов, на мой взгляд, завела их слишком далеко. Хотя уже самый первый анализ волос являлся подсказкой: Бонапарт подвергался воздействию мышьяка задолго до ссылки на остров Святой Елены – еще в 1805 году! Но исследователям хотелось видеть то, во что они беззаветно верили.

Неужели императора хотели умертвить даже тогда, когда вся Франция в его адрес кричала «Vivat!», а в воздух чепчики бросала? Может, и бросала (я о чепчиках), только делали это далеко не все. У триумфатора врагов порой не меньше, чем друзей. В любой момент могли отравить или заслать наемного убийцу. (Вспомним гибель Марата от ножа Шарлотты Корде.) Наполеон был корсиканцем, французом – лишь отчасти. И что такое «вендетта», знал довольно хорошо. Как и то, что с установлением Первой Империи национально-освободительная борьба на Корсике откладывалась на неопределенное время. И это сделал Бонапарт. Корсиканец по крови. Стоит ли говорить, что какой-нибудь голодранец из Аяччо при желании мог запросто расправиться с тем, кто разрушил радужные мечты островитян. И это лишь одна (не самая сильная) карта из колоды врагов, противостоявших Бонапарту.

Наполеона ненавидела вся Европа. Добровольно подчиняются лишь дураки, но никак не целые народы и страны. Поэтому с самого восхождения на трон смерти национальному триумфатору не желал (помимо членов семьи) разве что его камердинер и личный врач, для которых Бонапарт являлся истинным благодетелем.

* * *

И вновь о Монтолоне.

Шарль-Тристан де Монтолон впервые сблизился с Бонапартом в лесу под Фонтенбло весной 1814 года. В тот период, когда для императора все самое главное, казалось, осталось позади – Триумф, победные баталии, Империя и Власть. Попытка покончить жизнь самоубийством оказалась неудачной. Уже по пути на остров Святой Елены лишившийся всего Наполеон мысленно обдумывает пережитое. И приходит к очевидному: проклятый остров – его последний приют. С самого первого года жизни на Святой Елене у него с особой силой обостряется старая мания – боязнь быть отравленным.

Сказать по правде, основания для «мании» имелись. Бонапарт отдавал себе отчет, что его карта бита, и он никому не нужен – ни как человек, ни как политик (о каком-либо троне и речи быть не могло!). По большому счету, Наполеон всем только мешал. Уже одно то, что содержание Пленника обходилось союзникам в копеечку, заставляло задуматься. Получалось, лучшим выходом из создавшейся ситуации была его смерть. И чем скорее – тем лучше. Вероятнее всего, от отравления. Негромко и без лишней шумихи. Умер и умер, кто там будет докапываться до истинной причины кончины «узурпатора»? Подобные мысли буквально сводили Бонапарта с ума…

Вернемся к только что цитируемым мною воспоминаниям Луи Маршана: «Д-р Арнотт принес с собой немного тонизированного вина в концентрированном виде, и император распорядился, чтобы я попробовал его. Я нашел вино горьковатым, но приемлемым».

Как видим, камердинер Наполеона выполнял, помимо прочего, невидимую, но чрезвычайно ответственную работу – он являлся негласным дегустатором Императора. И это говорит о многом.

В июне 1816 года графиня де Монтолон родила девочку, нареченную при крещении Элен-Наполеоной. Такое имя ребенку дали не случайно: шептались, что девочка явилась плодом тайной связи императора с женой преданнейшего из своих придворных. Именно с этого времени наступает новый период – взаимного сближения четы Монтолонов с Наполеоном. Отныне ближе, чем Монтолоны, для Бонапарта никого нет. Он обещает им отписать большие деньги, требуя взамен только одного – преданности.

В ноябре того же года Лонгвуд покидает Эммануэль Лас Каз, отъезд которого хозяин называет «большой потерей»; чуть позже рядом не станет и преданного генерала Гаспара Гурго. Летом 1818 года остров покинет личный врач императора доктор О’Мира. Отъезд последнего был столь стремителен, что лекарь даже не успел оставить Пациенту запас необходимых лекарств. Больному Бонапарту приходится довольствоваться лишь ртутными пилюлями и мазями для опухших ног (и конечно, слабительными). И это при том, что диагноз императора для О’Миры был вполне ясен: гепатит. После отъезда личного врача Наполеон, не доверяя прочим докторам, отказывается от всяческого лечения. Свои услуги, в частности, предлагает судовой врач с флагманского корабля «Conqueror» («Завоеватель»), стоявшего в Джеймстаунской бухте, Джон Стокоу. Однако общение ограничилось лишь несколькими визитами: за предоставленный отчет губернатору, в котором врач назвал «генерала» тяжело больным человеком, офицера отстранят от визитов в Лонгвуд, а потом разжалуют и отправят на материк. Иметь дело с другими докторами Наполеон принципиально отказывается; так, прибывшему к пациенту военному врачу из отряда королевской артиллерии Джеймсу Верлингу, пользовавшемуся особым доверием леди Лоу (следовательно, и самого губернатора), было указано на дверь.

Так что рядом – никого. Лишь несколько преданных людей.

* * *

Итак, дабы не валить все в одну кучу, разделим спорный вопрос на две части. Версия Уайдера и Форсхувуда о хроническом отравлении Бонапарта достаточно убедительна. Но только первая ее часть. Что же касается злоумышленника – все достаточно спорно.

Вернемся к первой части. Есть такой способ доказательства, который называется метод от противного. Применяется в тех случаях, когда простого доказательства оказывается недостаточно. Так вот, исследователи Уайдер и Форсхувуд в своей работе (снимаю шляпу: сделанное ими трудно переоценить!) опирались, главным образом, на воспоминания камердинера Наполеона Луи Жозефа Маршана, бывшего в изгнании с патроном все годы пребывания того на о. Святой Елены. Их заинтересовал тот факт, что ухудшение состояния здоровья Пленника сопровождалось резким увеличением содержания в его организме мышьяка. И так повторялось раз за разом: скачок мышьяка вызывал резкое ухудшение самочувствия. Мало того, были моменты, когда Бонапарта буквально вытаскивали с того света. Ничего удивительного, что соответствующими оказались и выводы исследователей: налицо хроническое отравление.

Следствием первого вывода является появившийся закономерный вопрос: кто же отравитель?