Ведущий в погибель - Надежда Попова

Два соседа, оказавшиеся за одним столом с новоявившимся, дожевав свои порции торопливо и молча, испарились, и сейчас Курт пребывал в полном одиночестве, выделяясь из пестрой галдящей толпы, оккупировавшей прочие столы. Не заметить его или спутать с другим было нельзя – Знак, снова вывешенный поверх, сиял на ползала, однако Раймунда фон Зиккингена все не было.

Тот появился, когда Курт уже твердо решил, доев, покинуть трактир. Присев напротив, кряжистый, плотно сбитый воин аккуратно установил шлем подле себя, пригладив густо седеющие волосы, и уверенно предположил:

– Курт Гессе, инквизитор первого ранга. Ведете расследование касательно стрига в Ульме.

– Доброго дня, – пожелал он в ответ. – Вы задержались.

– Простите, – отозвался фон Зиккинген просто. – Не смог подойти раньше. Доброго дня, майстер инквизитор.

– Итак, – подбодрил Курт, когда в едва начавшейся беседе наметилось долгое затишье, – я есть я, и я действительно веду расследование. Собственно, оно почти закончено – стриг арестован.

– «Арестован»… – повторил тевтонец с невеселой усмешкой. – Как-то даже странно и непривычно слышать это обыденное слово в применении к такому существу… «Схвачен» – было бы как-то ближе к истине.

– Согласен. Протокольные тонкости, что поделать.

– Вам не терпится спросить, для чего я позвал вас на встречу, майстер инквизитор, – кивнул фон Зиккинген, оглядевшись вокруг, и чуть понизил голос: – С вашего позволения, я закончу обмен любезностями и перейду к делу, не стану отнимать ваше время понапрасну.

– Не буду возражать, – согласился Курт, и тот вздохнул, явно пытаясь произнести приготовленную заблаговременно речь, но не зная, с чего начать.

– Я хотел рассказать вам одну историю, – пояснил тевтонец, – а также задать один вопрос, на который вы, надеюсь, в благодарность ответите.

Рыцарь умолк в ожидании, и Курт тоже заговорил не сразу, глядя в тарелку с недоеденным обедом и пытаясь решить для себя, какое поведение надлежит избрать.

Ссорить Конгрегацию в собственном лице с тевтонским орденом было бы крупной ошибкой, а именно это и произойдет, если сейчас, как обычно, ответить, что информация, связанная с расследованием, разглашению не подлежит, а сам Раймунд фон Зиккинген обязан сообщить Святой Инквизиции все известные ему сведения. Эти угрюмые ребята Императору не подчинялись, владели собственными немалыми территориями, подмяв под себя всю Пруссию, вели собственные малые войны, заключали собственные договоры и, что немаловажно, занимали срединную позицию в споре германского трона и понтификата. По дошедшим до конгрегатского руководства слухам, когда авиньонский Папа впрямую призвал Верховного магистра в союзники, тот ответствовал, что орден оберегает христиан от язычников, и не более, и в политику вмешиваться не будет, в откровенной и прямолинейной манере заявив: «Тамплиеры впутались – и где они теперь?»…

Орденские рыцари строго блюли устав, граничащий с почти монашеским существованием, не влезая в околопрестольные экономические перипетии, наверняка помня все тех же тамплиеров, каковых слишком большое участие в мирских делах до добра не довело. Было время, когда орден начал хиреть, вовсе превращаясь в военизированный монастырь, однако в один прекрасный день им был заключен договор с польским королем, осаждаемым дикими языческими племенами, и эта возможность пустить кровь себе и другим явно пошла тевтонцам на пользу.

Кое-кто из этих одолеваемых религиозным рвением вояк открыто поддерживал Папу в Риме, кто-то столь же гласно заявлял о своих симпатиях Императору, однако, пока Верховный магистр блюл нейтралитет, все это оставалось не более чем личными предпочтениями каждого, не имеющими силы и значения, как, к примеру, белый или сизый цвет исподнего, нравящийся тому или другому. К какой из упомянутых сторон принадлежит его нынешний собеседник, Курт еще не определил; по поведению тевтонца сказать было ничего нельзя – даже обуреваемый жгучей ненавистью к Конгрегации, он не станет проявлять своей антипатии, затевать распрю или прочим способом вносить раздор в этот и без того грешный мир…

– Что ж, откровенно, – ответил Курт, наконец. – И дабы не вселять в вас ложных надежд, господин фон Зиккинген, быть может, начнем именно с вопроса? Сами понимаете, не мне выбирать, о чем я могу говорить, а о чем должен умалчивать.

– Хорошо; даже лучше, – согласился тевтонец, как ему показалось, с облегчением. – Вопрос, майстер инквизитор, такой: среди тех, с кем вам пришлось столкнуться в этом деле, не было ли… существа… со следующими приметами. Выше вас, быть может, на ладонь, темный блондин, даже, наверное, ближе к пепельному; глаза, соответственно, серые…

Глаза…

Его прежний цвет глаз теперь было уже не различить – сейчас радужка была льдистой, почти прозрачной. Однако, чем дольше Курт слушал, тем четче вырисовывался навсегда теперь запомнившийся образ того, кто держал его за горло в полутемном коридоре замка фон Люфтенхаймера и кто теперь стоял прикованным к стене в магистратском узилище…

– Вы опустили глаза и задумались, – оборвав сам себя, заметил тевтонец со вздохом. – Это значит – вы его видели… Скажите, сейчас он убит или ему удалось уйти?

– Ответить на ваш вопрос, – снова помедлив, отозвался Курт осторожно, – я пока не смогу. Поймите меня сами, господин фон Зиккинген, это дело не назовешь заурядным, и любая мелочь может иметь значение без преувеличений судьбоносное. Боюсь, вначале я попрошу вас таки рассказать историю, которую рассказать собирались.

– Понимаю, – легко согласился рыцарь, – я иного и не ждал. Однако вам придется набраться терпения, майстер инквизитор – история долгая и поначалу могущая показаться вам не имеющей к делу касательства.

– Слушать все, что мне рассказывают, – моя работа. Я готов выслушивать столько, сколько придется, хоть вечер и ночь напролет, если это важно, а я не думаю, что вы пригласили меня сюда ради семейных воспоминаний.

– В некотором роде так оно и есть, – чуть улыбнулся фон Зиккинген и, посерьезнев, докончил: – И касается также дел нашего ордена, посему я был бы весьма признателен, майстер инквизитор, если вы не станете разглашать полученные сведения без крайней к тому нужды.

– Если это не будет крайне необходимо, – согласился Курт.

– Благодарю вас, – с достоинством кивнул рыцарь и, усевшись удобнее, повторил: – История долгая. И давняя. Она началась, когда наш орден держал границу меж нашими владениями и территорией соседних языческих племен. Жемайтские лесные племена, майстер инквизитор; вам и не вообразить, что там скрываются за чудовища. Человеческие жертвы их богам – это лишь часть того, что можно рассказать о них; часть – но часть немалая. Многие поедают своих пленников – судя по всему, не оттого, что таково их постоянное питание, а из соображений ритуальных. Мы видели, как сердце вырвали и стали есть прямо на поле боя, мы находили человеческие останки в их лагерях – недвусмысленного вида… Охрана границ была действием явно недостаточным, и мы продвигались вглубь, выбивая язычников из их поселений; если всего лишь отбросить их, они переводят дух, зализывают раны и бьют с новой силой, бьют с жестокостью, свойственной даже не всем идолопоклонникам, и жизнь всех, обитающих поблизости от рубежа, посему была просто невозможной. Я не стану похваляться, не стану говорить, что мы не несли потерь – все же лес, скалы, а то и болота, укрытая и чужая местность, которую мало захватить, – на ней надо ведь еще и закрепиться; однако мы продвигались. А однажды наткнулись на очередное племя – немногочисленное в сравнении с другими, не обученное; какая у них может быть выучка, сами согласитесь… Мы не разбили их сразу лишь потому, что не могли выследить место их обитания. Кругом были болота, в которых тропки меняются каждые полгода, и даже местные проводники не желали туда соваться. К тому же, это племя даже среди все тех же местных почиталось совершенно диким, и любому чужаку нечего было и надеяться возвратиться живым и целым из его владений. Мы били их, они отступали, после являлись снова, мы отбивались… Это продолжалось довольно долго. И вот однажды ситуация резко переломилась. Они стали… – на мгновение фон Зиккинген замялся, подбирая точное слово, и неуверенно договорил: – Не знаю, как и выразиться… Словно их подменили. Словно это были не какие-то лесные дикари, а – настоящая армия. Маленькая, плохо вооруженная, но армия. Со своей тактикой – весьма удачной, с использованием особенностей местности, собственных возможностей; возникало чувство, что ими руководит во всякую минуту боя единый разум. Словно некий полководец раздает им указания. Они наступали, точно по команде, и отступали, как будто получив на то приказ; причем не бежали – они отступали, слаженно и четко, перегруппировывались и нападали вновь или уходили так, что мы не могли их преследовать… И при том они стали втрое бешеней. Их надо было изрубить в куски, прежде чем они умирали или хотя бы прекращали сопротивление; стрелы, как то было прежде, их уже не брали – в ежах меньше игл, чем было в тех, кто, наконец, падал. Да, у дикарей слабая чувствительность к боли не редкость, они и прежде поражали и стойкостью, и мужеством, прости Господи, но такое – было слишком даже для них. Словом – вы меня понимаете, майстер инквизитор?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});