Под куполом - Стивен Кинг

Она рассказала. Энди слушал поразительно спокойно, думая о том, что всю жизнь знает семью Делессепсов, а когда сам был еще школьником, как-то пригласил на свидание мать Джорджии Руа (Хелен целовалась открытым ртом, что было приятно, но дыхание ее несло смрад, что приятным не было). Он думал, что его настоящая эмоциональная неуязвимость является следствием понимания того, что, если бы его телефон не зазвонил, он сейчас лежал бы без сознания. Возможно, мертвый. Это знание делало все отчужденным.

— Двое наших офицеров, совсем новички, — произнес он. Самому ему собственный голос казался записью, на подобие той, которую слышишь, позвонив в кинотеатр, чтобы справиться о сеансах. — И одна из них уже была тяжело раненой, стараясь навести порядок во время передряги в супермаркете. О Боже, Боже.

— Возможно, сейчас не время об этом говорить, но я не в восторге от работы вашего полицейского департамента, — произнес Терстон. — Хотя после того, как офицер, который меня ударил, умер, направлять жалобу было бы неактуальным.

— Какой офицер, Фрэнк или девушка Руа?

— Юноша. Я узнал его, несмотря на… на его посмертное уродство.

— Вас ударил Фрэнк Делессепс? — Энди просто не мог поверить в это. Фрэнки четыре года регулярно приносил ему льюистоновскую газету «Сан» и ни одного дня не прогулял. Впрочем, было пару раз, припомнил он сейчас, но это случилось во время серьезных метелей. И еще как-то корь была у него. Или свинка?

— Если это его имя.

— Ну, я думаю… это… «Это что? Стоит ли это чего-то? Вообще имеет ли что-то значение?» Однако Энди храбро бросился вперед. — Это печально, сэр. Мы в Честер Милле считаем за правило жить с ответственностью за свои поступки. При нормальном положении вещей. Вот только сейчас настали тяжелые времена. Обстоятельства вышли из-под нашего контроля, вы же понимаете.

— Я-то понимаю, — сказал Терстон. — Насколько мне понятно, все теперь в прошлом. Но, сэр… эти офицеры недопустимо юные. И очень недисциплинированные. — И после паузы. — Леди, которая приехала со мной, также была подвергнута физическому давлению.

Энди просто не мог поверить, что этот человек говорит правду, копы в Честер Милле не задевали людей, если те их к этому не принуждали (нахально провоцировали); это обычное дело для больших городов, где люди не умеют ладить между собой. Конечно, о девушке, которая лишила жизни двух людей, а потом и себя застрелила, он тоже сказал бы, что такое не могло случиться в Милле.

«Не принимай близко к сердцу, — напомнил себе Энди. — Он не просто не из нашего города, он из другого штата. Спишем на это».

Подала голос Джинни:

— Теперь, когда вы здесь, Энди, я даже не знаю, чем вы можете помочь. Телами занимается Твич, итак…

Не успела Джинни договорить, как открылись двери. Вошла молодая женщина, ведя за руки парочку сонных на вид детей. Ее тут же обнял пожилой парень, Терстон, а дети, мальчик и девочка, задрав головы, смотрели на них. Оба ребенка шли босиком, но одетые в футболки, словно в ночные рубашки. На майке, которая достигала мальчику, чуть ли не до пят, были надписи: УЗНИК 9091 и СОБСТВЕННОСТЬ ШТАТНОЙ ТЮРЬМЫ ШОУШЕНК. Дочь и внуки Терстона, подумал Энди и тут же вновь ощутил скорбь о Клодетт и Доди. Он прогнал прочь мысли о них. Джинни звонила ему за помощью, и он ясно понимал, что в его помощи нуждается именно она. Что, вне всяких сомнений, означает новое выслушивание ее детального рассказа — не в его пользу, а в ее собственную. Таким образом, она сможет лучше понять, что же именно случилось, и начать с этим мириться. Для Энди это легко. Слушать он всегда был мастер, да и это лучше, чем смотреть на три трупа, один из них — покинутая оболочка того, кто когда-то, мальчишкой, носил ему газеты. Выслушивание — такое простое дело, если разобраться, даже идиот на это способен, хотя Большой Джим так и не сумел им овладеть. Большой Джим лучше говорит. И лучше планирует, это точно. Наше счастье, что мы его имеем в такое время, как теперь.

В то время как Джинни разворачивала по второму кругу свое повествование, у Энди мелькнула мысль: «А кто-то…»

Вернулся Терстон с вереницей своих.

— Выборный Сендерс, Энди, это моя партнерша Каролин Стерджес. А это дети, которых мы опекаем. Алиса и Эйден.

— Я хочу соску, — прохныкал Эйден.

— Ты уже великоват для соски, — толкнула его локтем Алиса.

Лицо у ребенка скривилось, однако он не заплакал.

— Алиса, — сказала девочке Каролин Стерджес. — Это недостойно. А что мы говорим о недостойных людях?

Алиса засветилась.

— Негодяям сосать! — воскликнула она и захохотала. Через какой-то миг, посомневавшись, к ней присоединился и Эйден.

— Извините, — обратилась Каролин к Энди. — Мне не на кого их оставить, а у Терси был такой убитый голос, когда он позвонил по телефону…

Как не тяжело было в такое поверить, но похоже на то, что этот старикан во всю прыть топчет эту молодую леди. Догадка промелькнула в голове Энди, не вызвав особого интереса, хотя при других обстоятельствах он мог бы глубже на эту тему порассуждать, выдумав себе разные позиции, представляя, как она обсасывает его своим ртом и тому подобное, и тому подобное. Сейчас же совсем другое крутилось у него в голове.

— А кто-то сообщил мужу Сэмми о ее смерти? — спросил он.

— Филу Буши? — это переспросил Твич, он как раз вышел в вестибюль из коридора. Плечи у него были поникшие, лицо посеревшее. — Этот сукин сын ее бросил и убежал из города. Когда. — Он заметил Алису и Эйдена Эпплтонов. — Извините, детки.

— Да все хорошо, — успокоила его Кара. — У нас в доме полная свобода слова. Так намного честнее.

— Ага, так и есть, — хохотнула Алиса. — Мы сколько угодно можем говорить дерьмо и ссаки, во всяком случае, пока мама не вернется.

— Но не сука, — подчеркнул Эйден. — Сука — это эксизм.

Кара не обращала внимания на эту интерлюдию.

— Терси, что здесь случилось?

— Не перед детьми, — ответил тот. — Нет, не сейчас, какая бы не была у нас свобода слова.

— Родителей Фрэнка нет в городе, — сказал Твич. — Но я сообщил Хелен Руа. Она восприняла это довольно спокойно.

— Пьяная? — спросил Энди.

— Вхлам.

Энди немного прошелся вглубь по коридору. Там, спинами к нему, в госпитальных тапках и кальсонах стояло несколько пациентов. Смотрят на место убийства, решил он. Сам он не имел до этого охоты и был рад, что Даги Твичел сделал то, что вынужден был делать. Он фармацевт и политик. Его работа помогать живым, а не обрабатывать мертвых. А еще он знал кое-что такое, чего не знали все эти люди. Он не мог сказать им, что Фил Буши продолжает жить в городе, отшельником, на радиостанции, но мог рассказать Филу о смерти брошенной им жены. Конечно, невозможно предугадать, какой может быть реакция Фила; Фил стал не похожим сам на себя. Может сорваться с катушек. Даже убить того, кто принес плохую весть. Но так ли уж это было бы ужасно? Самоубийцы попадают в ад и пожизненно ужинают расплавленным железом, а вот жертвы убийства, Энди был в этом уверен, попадают на неба, где едят ростбиф и персиковый пирог у Господа за столом целую вечность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});