Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

Получив нежную телеграмму, ювелир Леон Томбадзе поспешил закончить начатые заказы, договорился с артелью о нескольких днях отсутствия и вновь помчался в С-и, провожаемый сочувственным подмигиванием и дружескими шутками товарищей по работе. Приятели знали, что у Леона есть в С-и красивая женщина.

Приезжая в С-и, Томбадзе находил приют у земляка, проживавшего около горы, где высокая насыпь железной дороги прерывается мостом над шоссе. Красивое место, большие деревья. Крутое ущелье, повернув в которое железнодорожная линия исчезает в задымленной арке тоннеля. На холме стоит павильон-вокзал для местных поездов. Настоящий вокзал в километре отсюда. Вниз, к морю, одну сторону улицы занимает ботанический сад, где найдутся не только заросли бамбука, но и ядовитые деревья, огражденные от посетителей сетками: даже их лист, упавший на тело, опасен. О секвойях, гигантских липах, магнолиях, олеандрах, земляничных деревьях и прочих чудесах говорить не приходится. В этом саду они обычны.

После умывания и бритья Леон переоделся, надушился и отправился на свидание с Ниной, нисколько не обращая внимания на магнолии, бананы, олеандры и прочие ботанические чудеса, «млевшие в ясном и влажном приморском зное» и «испускавшие благоухание», – как когда-то о них писали поэты, смешными в наш век словами выражая истинное чувство.

Томбадзе повезло. Свернув на главную улицу, он в толпе, заполнявшей теневую сторону, тут же за угловой аптекой встретил Антонину в сопровождении Дуси Грозовой.

За столиком кафе Дуся млела: настоящий восточный красавец – высокий, стройный, тонкая талия, а лицо, как из оперы «Демон». Такой вежливый. Осторожно обнимая «дам», он пропустил их вперед, отодвинул стулья, сам сел последним и с шиком развернул меню. Как он улыбался, щуря жгучие глаза, прямо как котик! Казалось, если его пощекотать под шейкой, он замурлыкает.

Из рупора потекли сентиментально-щиплющие звуки, не то какой-то вальс в произвольно-замедленном темпе, не то один из тех танцев, которые ханжески именуются медленными. В кафе встрепенулись две-три пары.

Между столиками прошлись и Окунева с Томбадзе, но не просто, как другие, а «стилем». Раскачиваясь на очень высоких каблуках, женщина дрыгала пухло-пышными бедрами. Ее фигура казалась подходящей именно для таких телодвижений. Зацепив партнершу мощной растопыренной пятерней, Леон в такт вертел тазом, ловко поворачивая и прижимая Антонину. Его лицо с сощуренными глазами как-то выпятилось, приобрело нагловато-плотоядное, лисье выражение.

Мужчина и женщина имели такой вид, будто бы они совершенно одни, будто бы ни один глаз их не видит, – «стилевой шик» высшей пробы. Послышалось одинокое, но весьма одобряющее: «Ц-ц-ц-ц!..»

Сменили пластинку. Подчеркнуто задрав нос, глядя поверх голов, нахально-вихляющей походкой Антонина вернулась к столику, где ждала растерявшаяся, раскрасневшаяся Дуся Грозова. Провожая партнершу, Леон держал ее сзади за руку выше локтя. На «стилевом» жаргоне жестов это обозначало, что «женщина занята».

На Томбадзе худенькая Дуся, темная шатенка, почти черноглазая, со смуглой кожей, не произвела никакого впечатления. Сомнительно-тонкая любезность Леона определялась стандартом. Штампованные приемы псевдовежливости с переходом в любой момент к беспредельно животной грубости.

Дуся завидовала подруге до того, что давала понять: она видит, как нога Леона толкает ногу Антонины, – и трещала о своих восторгах в отношении С-и, моря, пляжа, приглашала купаться.

Удачно, что Томбадзе встретился Антонине на улице. Он шел к ее дому, а она не собиралась показывать его ни отцу, ни Петру Грозову. В ее расчеты входило условие: эти люди не должны быть знакомы – ведь она вела игру против каждого из них порознь.

На улице Антонина бесцеремонно приказала Дусе итти вперед и условилась с Леоном о часе встречи в обычном для их свиданий месте.

– С ней приду, – кивнула Антонина на Дусю. – Не отвяжется… Ты, милый, организуй, как развлечь бабу. Видишь, как ее корчит? И… – тут Антонина значительно пожала руку Леона, – и роток ей надо позаткнуть, и взнуздать дуру полезно будет. Понимаешь?.. Но у меня! Я ревнивая…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Э, – улыбнулся своей Нине Леончик. – У меня есть такой хороший друг… А-ха! Девочка будет помалкивать.

…А теперь каждому пора к своему делу: ковать железо, пока горячо.

2

Вечером на квартире друга-земляка Томбадзе состоялась деловая встреча. Она не могла быть долгой, так как женщины спешили.

Антонина успела договориться о металле и с отцом и с Петром Грозовым, Дусиным мужем.

Сообразительный «скрытный монголка» сумел отвязаться от Гавриила Окунева тремястами граммов золотого песка. Он потерял на этом. Поступок разумный «в случае чего». Грозов сумел и не восстановить против себя Гавриила и убедить ненадежного человека, что, отдавая ему триста граммов, не имеет больше ни порошинки ни с собой, ни дома. Тоже хорошо «на случай чего»… Антонина брала у Грозова четыре килограмма триста шестьдесят граммов металла по двадцать три рубля и пятьдесят копеек за грамм.

Филат Густинов выжал из дочери за свое золото по двадцать четыре рубля с полтиной. Антонина сдалась под угрозой кулачной расправы. Старик обещал сказать Грозову, что получил по той же цене, что и тот.

Это была его единственная уступка дочери. У Густинова оказался один килограмм семьсот семьдесят три грамма. Последнее, что у него оставалось от старательских времен, как он внушал дочери. В третий или четвертый раз, как она помнила, появилось это «последнее».

Грозов соглашался подождать дней десять окончательного расчета, а сразу хотел получить процентов тридцать, Филат же потребовал «деньги на бочку».

Своеобразные компаньоны, Томбадзе и Антонина, должны были сообразить, какими деньгами они располагают для осуществления такой крупной сделки, самой крупной за все время. Невеселый, но все же комизм этой сценки заключался в том, что Леон считал по завышенной цене и преувеличивал нужную сумму. А у Антонины Окуневой открывалась возможность маневра за счет своего компаньона, не знающего настоящую цену. Но Нина была лишена обременительной жилки юмора.

Они шептались на тахте в маленькой комнате, едва освещенной лучом уличного фонаря, матовый отблеск которого сквозь листву проникал в окно с открытой ставней.

Из соседней комнаты, из-за ковра, заменявшего дверь, доносились приглушенные возгласы Дуси, глухой гортанный голос земляка, друга Леона, и какая-то возня, на что не стоило обращать внимания. Компаньонам ничто не мешало.

– Милый, я не могла взять дешевле тридцати за грамм, оба уперлись, как быки. Вот проклятые! И если ты не возьмешь, ты упустишь. У них еще кто-то есть на примете.

– Хорошо, моя любимая, хорошо, Нина, не огорчайся: я возьму.

– Ах, боюсь, ты мне не поверишь! Ты подумаешь, я что-то скрываю. Я бескорыстная. Для меня деньги ничто. Уж если б я хотела!.. Один очень богатый человек хочет со мной познакомиться… Но я люблю тебя одного.

– Да, Нина, да!

– Отцу нужно сразу отдать почти все – сорок пять или пятьдесят тысяч. И тому почти сколько же. Хорошо, что я еще не внесла деньги за дом. Твои деньги, мой любимый.

– Я привез моей Нине остальные. И у меня есть еще. Мы устроимся…

Здесь шопот этой пары прервался. И возобновился:

– Я выжмусь, займу, но больше сорока тысяч не наберу, – уверяла Антонина. – Нет, больше тридцати не найду.

– Я найду. А ты еще торгуйся о сроках и задатке.

– Бесом крутилась. С отцом не сговоришься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Фу, какой старик! Ты не его дочь.

– Тише… Об этом маму не спросишь.

– Да.

– Пора.

Пора. Отблеск света на ковре шевельнулся, и голосок Дуси проквакал:

– А к вам уже можно?

3

– Провожать! Ни-ни! А вдруг встретятся свои? – Дуся испуганно отказалась и нежно простилась со своим новым знакомым на пороге.