Справедливость силы - Юрий Власов

Люди не смеют высказать и доли тех мыслей, которые рождает разум. Сдавленная мысль! Мысли, умерщвляемые во чреве. Ведь мысли и чувства – это все, это – созидающая сила Вселенной.

Нигде общество, его правящая сила не должна проявлять столько безупречной чистоты и правдивости, сколько в бережении человека и человеческого. Малейшая фальшь здесь непременно даст знать о себе во всех процентах выпуска тракторов, машин, специалистов… В этом, казалось бы, загрубелом и сугубо материальном мире, пораженном пороками неверия, упадком культуры (особенно классической), бьется очень трепетное ощущение совести. Ни ложь, ни посулы рая, ни прямое разложение взятками, должностными преступлениями, ни развращение водкой и неизбывными, как день и ночь, тяготами жизни – ничто не остудило этот нерв совести и боли за справедливость. Над горем, обманом, надрывным существованием, безвременными болезнями и смертями возвышается израненная душа человеческая. Ничто не способно уврачевать ее.

"Березка беленькая, как свеча тоненькая…"

Всякое забвение справедливости, чести, достоинства и уважения человека уже предполагает гибель любого экономического поворота, любых самых правильных реформ. Разве насаждение казенной культуры, глумление над традициями души, честью (унизительность всевыщупывающих анкет, делящих людей на категории чистоты, степени доверия) не привели к одичанию душ? Разве душа – постыдное понятие, вымысел литературы, попов или меланхоличных дамочек? Разве не бездушие привело наше общество к краю пропасти? Суть этого шествия к бездне не в искажении передовой философии разного рода невеждами, вульгаризаторами, насильниками, не в грубых просчетах того или иного толка, а в пренебрежении человеком и человеческим, возведении в абсолют насилия как главного средства достижения цели. Отсюда и отношение к человеку только как средству. Произошло великое пренебрежение человеческим. Надо терпеть – и молчать, терпеть – и молчать. Давление чувств и оскорбленного разума, давление от необходимости терпеть, сносить, молчать – это давление жгуче нарастает, оно уже сродни духовному (и душевному) самосожжению.

Ты – и договор с жизнью, условие на условную жизнь и условную правду. Своего рода общественный договор…

Ложь и фальшь делали каждый миг убийственным для души – и планы рухнули (планы на волокно, заводы, трубы, грамотность…), не дали того, что от них ждали, потому что лозунги, параграфы догм не в состоянии заменить душу. Человеческое отказалось существовать в чащобе голых цифр, подменах смысла, окриках, обращении на угрозах: всегда и во всем – это страх расправы, продолжение все того же насилия, освященного принципами учения. Человеку уготована одна роль – быть строительным материалом. Зачем душа, если можно обходиться одним послушанием, а совесть разменять на притворство всех степеней или камень молчания? Главное же – научиться терпеть, сносить любые унижения. В этом гражданский долг, смысл всех обучений в школах и университетах, смысл искусства и самой природы – терпеть и молчать…

Быть только средством-вот назначение любой жизни и тайна рождения любого. И это дает жутковатый эффект: нет такого извечного понятия, как "стыд"– основа морали. Вместо него есть понятие "сколько". И при определенной цене уже нет стыда – есть бесстыдство. Весь вопрос лишь в цене… Та же купля-продажа.

Нет людей.

Понимаете крик тысячедневных мук?

Не могут сталь, чугун, бетон, моторы воплощать человека. Чтобы строить новые отношения, надо прежде всего не наступать на сердце сапогом лжедолга, лжепатриотизма…

Душа не хочет немая

идти, а сказать кому?

Человеку, который ощущает себя лишь орудием государства, наносится глубокий нравственный, духовный ущерб. Впрочем, реакция у разных людей на это неоднозначна: с одной стороны, появился новый тип человека – человек-крыса (продукт естественного приспособления), неуязвимый в своем безразличии; но с другой – остаются все же такие, которые никак не могут отказаться от роскоши иметь душу.

Не может быть душа ременным придатком экономики, эпохальных преобразовательных планов. Душа – всегда самое важное, она – смысл и цель бытия. Материальную значимость ее стараются не замечать то ли по невежеству, то ли по умыслу. Ведь душа неуловима, ее не измеришь, не взвесишь, зато она отлично (но не всегда надежно) ограждается тюремными решетками и карающими приговорами –"презрением трудящихся".

И это точно: под каждым могильным холмиком не прах человека, а душа.

Общество, которое не научится беречь свою культуру, не вырвет детей из цемента бездушия школ, не покончит с издевательским, пренебрежительным отношением к делам и вере пращуров; общество, которое не в состоянии заметить у людей душу и осознать, что нельзя топтать ее,– обречено на варварство. Никакая развитая экономика, послушная наука послушных академий, форумы различных организаций, тем более Олимпийские игры, не в состоянии обеспечить такому обществу здоровье и процветание. Все извращения недавней нашей истории, вся та убогость существования били (и всегда будут бить) прежде всего по человеку и человеческому. Опасно это не замечать или отметать как нечто метафизическое, лишенное реальных связей с жизнью и вообще противное духу передовых идей.

В речи на митинге Фидель Кастро заявил (Правда, 1983, 16 ноября): "Никакое преступление не может быть совершено во имя свободы и революции".

Никакое.

Как с этим "никакое" обстояло на Кубе, судить не беремся: не можем знать. А вот у нас преступления совершались именем государства и народа: во имя революции и ради свободы – массовые избиения, массовая безнаказанность, возведенные в доблесть.

Это – история насилия, обожествления и превращения его в норму жизни, плоть и естество жизни; своего рода обыкновенность задавленности, неправды и смирения перед неправдой, даже веры в неправду.

Именно поэтому любые возвращения к правде, жизни по совести и справедливости вызывают сопротивление, и не только бюрократов, но и заметной части народа, об отдельных чертах которого с такой определенностью высказался в свое время Михаил Булгаков: "страшные черты".

В первые десятилетия после Октябрьской революции эти "черты" получили исключительно благоприятные условия для своего развития. Это итог превращения насилия в естественное состояние общества. В этом задушенном состоянии, состоянии постоянной недомолвленности, постоянного расчета на каждое слово, жизни в неправде и боли под именем правды и счастья прямая речь уже не кажется, а представляется недозволенностью, едва ли не оскорблением. Она оказывается дерзостью для людей, привыкших к существованию, образно определяемому как холопство по убеждению, ибо отлучение от самостоятельного мышления уже создает поколения нравственно ущербных, ведет к потере великих национальных качеств, измельчанию, оскудению душ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});