Конан Дойл - Максим Чертанов

В том же году духи неоднократно сообщали Дойлу о приближающейся смерти его друга Гудини. В конце 1923-го Дойл писал ему: «Наши отношения складываются очень странно и, наверное, станут еще более странными, ибо всякий раз, когда Вы объявляете ложью то, что, как я знаю, является истиной, я вынужден атаковать Вас в ответ. Как долго может прожить дружба, подвергаемая подобным испытаниям, я не знаю». В последний раз они обменялись письмами в феврале 1924-го:

Гудини просил Дойла поделиться сведениями о некоторых медиумах, доктор отвечал, что не может удовлетворить просьбу, так как боится, что друг использует полученную информацию для дискредитации спиритического движения; Гудини, все еще пытавшийся сохранить отношения и недавно опубликовавший новую книгу «Чародей среди спиритов», спросил доктора, желает ли тот, чтобы ему выслали экземпляр. Дойл не ответил. После полученного с того света предостережения Дойл писал американке Гертруде Хиллс, знакомой Гудини, что не стал предупреждать иллюзиониста, хотя очень опасался за его судьбу, так как знал, к чему это приведет: Гудини опубликует его письмо в газетах с издевательскими комментариями.

Иллюзионист скончался в больнице 31 октября 1926 года от перитонита, полученного в результате нелепого несчастного случая: на гастролях, демонстрируя свою неуязвимость, он предлагал наносить ему удары – и один из зрителей перестарался. Перед смертью он оставил своей жене Бесс несколько кодовых фраз: в случае, если спириты станут заявлять, что им являлся его дух, но не смогут эти фразы воспроизвести, она должна будет разоблачить их. Существует версия, будто его убили обиженные им спириты. Странно, что никто еще не сочинил книгу о том, как Конан Дойл, загримировавшись, приехал в Америку и забил своего бывшего друга до смерти. Это было бы покруче, чем отравление Флетчера Робинсона. Спустя ровно две минуты после того, как была написана эта опрометчивая фраза, интернет-поиск сообщил, что такая книга недавно вышла, она называется «Тайная жизнь Гудини»[42]: в ней рассказывается о том, как Гудини был агентом британской разведки и как Конан Дойл участвовал в его убийстве. В этой связи нам бы хотелось обратить внимание литераторов на следующее подозрительное обстоятельство: у Конан Дойла было – по самым скромным подсчетам – более тысячи знакомых, с которыми он состоял в более или менее близких отношениях. Вообразите себе, все они умерли!

В книге «Грань неведомого» доктор посвятил своему другу первую главу. Она начинается словами: «Кто был самым ярым преследователем медиумов в последние годы? Несомненно, Гудини. Кто был самым выдающимся медиумом последних лет? Несомненно, он же.» Далее Дойл писал, что Гудини был самой интересной, самой интригующей, самой противоречивой личностью из всех, с кем он когда-либо сталкивался (то есть даже противоречивее Кейзмента). Доктор рассказывал о необыкновенной личной смелости Гудини, приводил примеры его доброты, его милосердия по отношению к старикам, детям и животным. Нет, то не был напыщенный некролог – доктор просто отдавал своему другу должное и писал то, что думал о нем на самом деле. «Он также был одним из самых учтивых, доброжелательных и приятных в общении людей, дружба с ним была радостью. Когда вы были с ним рядом, вы не могли и мечтать о лучшем компаньоне, хотя иногда за вашей спиной он мог сказать о вас довольно неожиданные вещи». Ребяческое тщеславие и страсть к рекламе, не знавшая границ, – вот, по мнению Дойла, черты, которые могли затмить в характере его друга всё остальное. Два человека, обладавших тем же ребяческим тщеславием, нам давно известны, их фамилии – Челленджер и Холмс.

В 1927-м свершилось событие, которого Дойл добивался много лет: Оскар Слейтер вышел на свободу. Как мы уже знаем, между ними тотчас завязалась некрасивая тяжба из-за денег. Было бы неправильно утверждать, что погибла еще одна потенциальная дружба, – Слейтер никогда не был Дойлу симпатичен (именно это обстоятельство делает его борьбу подвигом); и все же нам кажется, что, случись этот конфликт десятью годами раньше, доктор не стал бы его так раздувать. Но проповедники – народ суровый. Доктор знал это, еще когда писал «Михея Кларка».

За два последних года Дойл написал все остальные холмсовские рассказы, составившие сборник «Архив Шерлока Холмса»: «Происшествие на вилле „Три конька“» («The Adventure of the Three Gables»), «Побелевший воин» («The Adventure of the Blanched Soldier») – именно из этого рассказа читатели с изумлением узнали, что Уотсон вторично женился, «Львиная грива» («The Adventure of the Lion's Mane»), «Москательщик на покое» («The Adventure of the Retired Colourman»), «Дело необычной квартирантки» («The Adventure of the Veiled Lodger») и «Загадка поместья Шоскомб» («The Adventure of Shoscombe Old Place»). Ничто в этих рассказах не указывает на то, что автор считал их последними. Когда Дой-ла уже после выхода сборника (он был издан Мюрреем в июне 1927 года) спрашивали, будет ли он еще писать о Шерлоке Холмсе, он отвечал, что ему некогда и что пропагандистская работа отнимает у него слишком много сил. Но от резких жестов в адрес своего героя он уже давно отказался и вряд ли собирался бросить его навсегда. «Уже почти полночь, Уотсон. Я думаю, нам пора возвращаться в наше скромное пристанище». Это последняя реплика, которую Конан Дойл вложил в уста великого сыщика. При желании ее можно счесть символической.

Писал в те годы Дойл очень много – совсем как в молодости. Громадный труд «История спиритизма», бесчисленные статьи, детективы, фантастика. Во всех кратких биографических очерках говорится, что Дойл, после того как занялся пропагандой спиритизма, написал «очень мало беллетристики». Может, и маловато, но уж никак не «очень мало» – почти десяток холмсовских рассказов, «страшные рассказы» (как, например, упоминавшийся «Ужас высот»), да еще и роман «Маракотова бездна» («The Maracot Deep»). «Иногда я задавался мыслью: действительно ли гибель Атлантиды не могла случиться позднее, чем мы думаем? По расчетам Платона, это произошло около девяти тысяч лет до нашей эры, но ведь вполне могло произойти и постепенно, и, может, Ганнон (карфагенский полководец и мореплаватель. – М. Ч.) наблюдал затухание одной из ее последних конвульсий». Мыслью этой доктор Дойл задавался много-много лет тому назад – когда плыл у берегов Африки на «Маюмбе». И вот он все-таки решил написать об Атлантиде.

С публикацией «Маракотовой бездны» в СССР связана целая история, которую рассказал переводчик Александр Щербаков; в наше время о ней писали довольно много, но вряд ли она известна всем, так что стоит ее привести. В 1927 году «Стрэнд» публиковал первую часть книги – собственно «The Maracot Deep». Советское издание «Мир приключений» немедленно, в том же году опубликовало отрывки из нее под названием «Глубина Маракота», затем перевод вышел в журнале «Всемирный следопыт». Вторая часть романа была написана позднее и печаталась в «Стрэнде» в 1929-м. Конан Дойл назвал ее «The Lord of the Dark Face», что обычно переводят как «Владыка Темной стороны»; молодому читателю, наверное, ближе другой вариант – «Темный Лорд», хотя Темный Лорд доктора Дойла не имеет ничего общего с обаятельными душками Вольдемортом и Сауроном – он скорее напоминает темные силы, какими их видел Стивен Кинг: омерзительные чудовища, лишь иногда напяливающие человеческую личину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});