Обширней и медлительней империй (сборник) - Урсула Ле Гуин

– Да, – ответила молодая женщина, – сила уходит в инканем, когда басеммиак вада.

Шан кивнул и записал свои впечатления на пленку. Его спутники с восторгом наблюдали, как на маленьком экране диктофона появлялись крохотные буквы и символы. Как и все гамане, они считали это чудом или доброй магией.

Шан вышел на террасу перед небольшим строением, где находилась динамо-машина. Широкая площадка была выложена гладкими каменными плитами, которые создавали сложный запутанный узор. Его спутники начали что-то объяснять, указывая на стремительный поток. Среди быстрых сияющих струй воды он заметил какой-то блестящий предмет, но так и не понял, что это такое. «Хеда, табу», – сказал ему юноша – слово, которое Шан уже знал от Далзула. До сих пор ему не приходилось сталкиваться с хеда. Молодые люди завели друг с другом разговор, и Шан пару раз уловил имя Дазу, произнесенное печальным тоном. Но он снова не понял, о чем шла речь. Они подошли к маленькой глиняной усыпальнице, и оба его спутника почтительно положили на холмик по листу с ближайшего дерева. Чуть позже в косых лучах предзакатного солнца они спустились вниз по склону горы.

Обогнув скалу на повороте крутой тропы, Шан увидел огромную долину и два других далеких города, едва заметных в золотистой дымке. Не веря своим глазам, он остановился, а затем с тревогой осознал свое удивление. Он вдруг понял, как сильно его всосал неторопливый быт Ганама. Шан успел забыть, что этот маленький город был лишь крохотной точкой на большой планете. Указав рукой на далекие поселения, он спросил у спутников:

– Это принадлежит гаманам?

Обсудив между собой его вопрос, молодые люди ответили:

– Нет. Гаманам принадлежит только Ганам. А те поселения – это другие города.

Неужели Далзул ошибся, приняв Ганам за всю планету? Может быть, это слово предназначалось только для города и его окрестностей?

– Тегуд ао? Как это называется? – спросил он, похлопав ладонью по земле, а затем описав руками круг, который охватывал долину, гору за их спинами и второй вулкан перед ними.

– Нанам тегудьех, – ответила племянница (?) Виаки.

Ее муж (?) не согласился с таким определением. Они спорили об этом почти до самого города. Шан воздержался от дальнейших расспросов. Положив диктофон в карман, он наслаждался прохладой вечера, прогулкой и прекрасным видом тропы, которая спускалась по склону к золотым воротам Ганама.

* * *

На следующий день – или, возможно, через день – его навестил Далзул. Шан в тот момент находился в дальней части дворца и подрезал фруктовые деревья, посаженные в небольшом огороженном дворике. Секатор имел тонкие, слегка изогнутые лезвия – стальные и острые как бритва. Отшлифованные деревянные рукоятки были украшены изящной резьбой.

– Красивый инструмент, – сказал он Далзулу. – И прекрасное занятие. Забота о деревьях издавна считалась на Терре искусством. Его азам меня научила бабушка. Я не занимался им с тех пор, как стал обитателем Экумены. Гамане тоже хорошие садовники. Вчера двое из них показывали мне водопад.

Разве это было вчера? Хотя какая разница? Время больше не имело продолжительности – только интенсивность. Время стало узором, сотканным из интервалов и пауз. Шан взглянул на дерево, осознавая внутренние ритмы ствола и гармоничные интервалы ветвей. Года – цветы, миры – плоды…

– Забота о деревьях сделала меня поэтом, – сказал он, поворачиваясь к Далзулу. – Что-нибудь не так?

Взгляд командира походил на подпрыгнувший пульс, фальшивую ноту, ошибочный шаг при танце.

– Я не знаю, – ответил Далзул. – Давайте посидим немного.

Они устроились в тени балкона на каменных ступенях.

– Наверное, я слишком сильно полагался на свою интуицию, стараясь понять этих людей, – сказал Далзул. – Я следовал чутью, а не сдержанности, изучал язык из уст, проходя мимо книг… Не знаю. Что-то пошло не так.

Слушая командира, Шан смотрел на его сильное и красивое лицо. Неистовый солнечный свет покрыл загаром белую кожу, окрасив ее в более человеческие тона. Далзул был одет в рубашку и штаны, но его седые волосы свободно спадали на плечи, как у всех местных мужчин. Он носил на голове узкий обруч, сплетенный из золота, и тот придавал ему варварский величественный вид.

– Да, они варвары, – сказал Далзул, в который раз угадывая мысли Шана. – Возможно, еще более примитивные и жестокие, чем я думал раньше. Этот королевский сан, которым они решили меня наделить… Боюсь, он означает не только почести и священнодействие. Я понял, что здесь замешана политика. Согласившись стать их королем, я, похоже, нажил себе соперника. Врага!

– И кто он?

– Акета.

– Я не знаю его. Он живет во дворце?

– Нет. Этот человек не из окружения Виаки. По-видимому, он был в отъезде, когда я появился здесь в прошлый раз. Насколько я понял Виаку, этот Акета считает себя наследником престола и законным супругом принцессы.

– Принцессы Кет?

Шан еще не встречался с принцессой. Надменная и красивая женщина всегда оставалась на своей половине дворца, и даже Далзул навещал ее только по разрешению.

– А что она сама говорит об Акете? Разве принцесса не на вашей стороне? Ведь это она выбрала вас, а не вы ее.

– Она говорит, что я буду королем, что это твердое решение. Но Кет неверна мне. Она покинула дворец. И, насколько я знаю, ушла в дом Акеты! О, мой бог! Неужели во вселенной есть мир, где мужчины понимают женщин?

– Да, это Гетен, – ответил Шан.

Далзул засмеялся, но его лицо осталось мрачным и напряженным.

– Вы и Тай – партнеры, – помолчав, сказал он Шану. – Возможно, в этом ответ. В своих отношениях с любой из женщин я никогда не достигал момента единения. Я не знал, что ей нужно в действительности и кто она на самом деле. А что, если смириться? Может быть, тогда и придет эта близость?

Шана тронуло, что Далзул, прославленный герой и повидавший жизнь мужчина, задавал ему такие вопросы.

– Не знаю, – ответил он. – Мы с Тай… Я чувствую ее как свою половинку. Но любовь – это путаное дело. Что же касается принцессы… Риель и Форист изучают язык и беседуют со многими людьми. Спросите у них? Они сами женщины и, возможно, уловили какие-то нюансы.

– Они – трансвеститы. Именно поэтому я и выбрал их. С двумя настоящими женщинами психологическая динамика могла бы усложниться.

Шан промолчал. Он почувствовал какое-то недопонимание, будто что-то важное вновь оказалось пропущенным. «Интересно, – подумал он, – знает ли командир о моих сексуальных пристрастиях до встречи с Тай?»

– А что, если Кет ревнует меня к Форист или Риель? – задумчиво сказал Далзул. – Или даже к обеим? Она может воспринимать их как моих сексуальных партнерш. Ревность женщины – это змеиное гнездо! Но как мне объяснить принцессе, что они ей не соперницы? Для успешного полета нам требовался дружный экипаж. Конечно, я предпочел бы иметь дело с мужчинами, но мне пришлось подстраиваться под старейшин Хайна – а это в основном пожилые женщины. Я пригласил в команду вас и Тай, супружескую пару. И когда ваша партнерша отказалась, эти две подруги показались мне лучшим решением. Они прекрасно справляются со своими обязанностями, но я сомневаюсь, что им захочется делиться со мной своими потаенными мыслями, которые блуждают в их умах. Тем более о такой сексуальной женщине, как принцесса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});