Деррида - Бенуа Петерс

одобряю в их принципах все правила, нацеленные на то, чтобы помешать тем видам поведения, которые определяются в США как «sexual harassment», и даже наказать за них. В своем принципе эти законы представляются мне справедливыми и полезными. Но каждый знает, что на практике они могут создать повод для злоупотреблений, капризных и даже извращенных или порочных инструментализаций…

Я могу для начала – в качестве одной из возможностей – принести свое свидетельство, опираясь на то, что передали мне многие коллеги, которым я доверяю (среди которых, конечно, и сам Драган). Судя по всему, претензии жалобщицы являются злонамеренными или недобросовестными (если не сказать извращенными). Если в ее отношении не было совершено никакого принуждения или насилия, как и покушения (столь невероятного в наши дни!) на предположительную «невинность» женщины в возрасте 27 или 28 лет, в чем же она тогда находит основание, как она может заявлять, что имеет право инициировать настолько серьезную процедуру и запустить столь тяжелую судебно-академическую бюрократическую машину против всеми уважаемого преподавателя? Я также слышал, что не все юридические формальности были соблюдены в ходе разбирательства, в частности в том, как администрация информировала (вернее сказать, позабыла проинформировать) наших коллег о новых положениях закона[1439].

Повышая тон, Деррида напоминает, что именно по причине своего «дружеского доверия», которое он питал к университету Ирвайна, он отдал в дар свои архивы Специальной коллекции библиотеки.

То, что я собираюсь вам сказать, заверю вас еще один раз, с моей точки зрения, никоим образом не представляет собой какого-то давления, оказываемого на кого бы то ни было. Но мой долг – высказать вам истину по этому вопросу, сказать вам ее безотлагательно и со всей строгостью. И истина вот в чем: если скандальная процедура, начатая против Драгана Куюнжича, не будет остановлена или отменена в силу тех причин, о которых я только что напомнил, если какая-либо санкция запятнает его честь и честь университета, я должен буду, к моему глубокому сожалению, сразу же разорвать отношения с Калифорнийским университетом в Ирвайне…

Еще одно следствие: конечно, я никогда не заберу то, что уже отдал, мои архивы останутся собственностью КУИ и Специальной коллекции библиотеки. Но само собой разумеется, что сам дух моего участия в формировании этих архивов (все еще каждый год пополняющихся) радикально изменится. Не отказываясь от своих обязательств, я буду сожалеть о том, что принял их, и ограничусь в их исполнении необходимым минимумом.

Однако многие друзья и коллеги Деррида по Ирвайну выражают сожаление по поводу его позиции, полагая, что он слишком быстро поддался давлению некоторых людей из своего окружения. «Жаль, что он не посоветовался с нами, – говорит Стивен Баркер. – Университетские правила ясны, и Драган Куюнжич их нарушил. Деррида написал свой текст „Я обвиняю“ в несколько избыточной и немного наивной манере. Так или иначе, официальная процедура была уже начата, и у ректора просто не было выбора: он не мог отменить решение, которое уже принял»[1440][1441].

С апреля Деррида никак не может найти время прочитать интервью, данное им Жану Бирнбауму. Внезапно Эдви Пленель требует опубликовать его как можно скорее, до начала лета. Деррида недоволен этой спешкой: он не доверяет Le Monde, где, как ему кажется, его никогда не любили. Бирнбауму, которого поддержала Маргерит, пришлось упрашивать Жака, чтобы он согласился взяться за текст, который необходимо несколько раз проработать. Жан Бирнбаум рассказывает: «Он все тщательно просмотрел, включая мои реплики. Он хотел начать дискуссию с разговора о своей болезни, но ему было важно, чтобы вопрос задал я. Страницы получились такими мрачными по его воле. Он хотел отшлифовать этот текст, своего рода завещание, никому не хотел оставлять „последнее слово“»[1442].

В начале беседы Деррида утверждает в полном противоречии с традиционными представлениями:

Нет, я никогда так и не «научился-жить». Вот так, совсем. Научиться жить значило бы научиться умирать, принимать в расчет, чтобы принять ее, абсолютную смертность (без спасения, без воскрешения, без искупления – ни для меня, ни для другого). Со времен Платона это древнее философское предписание: философствовать – это учиться умирать. Я верю в эту истину, но не сдаюсь ей. Сдаюсь ей все меньше и меньше. Я не научился принимать ее, смерть. Все мы – выжившие с отсрочкой… Но я остаюсь необучаемым в том, что касается умения-умирать или, если вы предпочтете так, умения-жить. Я еще ничего не выучил, ничему не научился… Кроме того, поскольку некоторые проблемы со здоровьем, как мы говорили, становятся особенно насущными, вопрос выживания или отсрочки, который всегда меня преследовал, буквально в каждое мгновение жизни, приобретает сегодня другие оттенки, конкретно и неустанно. Я всегда интересовался темой выживания, смысл которого не добавляется к жизни или умиранию. Оно является изначальным: жизнь – это и есть выживание[1443].

Полный текст этого большого интервью будет издан в виде небольшой книги через год после смерти Жака Деррида. «Научиться жить, наконец» – прекрасный и прозрачный текст, возможно лучшее из введений в его творчество. Особенно полны эмоциями последние фразы, в которых прорывается давно сдерживаемый лиризм:

Желание умереть никогда не преследовало меня так, как в моменты счастья или наслаждения. Наслаждаться и оплакивать смерть, которая подстерегает, – для меня это одно и то же. Когда я вспоминаю свою жизнь, я обычно думаю, что люблю даже горестные моменты этой жизни и благословляю их. Почти все, за одним разве что исключением. Когда я вспоминаю счастливые моменты, я, конечно, тоже их благословляю, в то же время они подталкивают меня к мысли о смерти, к смерти, поскольку это прошло, закончилось…[1444]

Вечером 14 августа 2004 года, едва прочитав в последний раз интервью, которое должно быть опубликовано в Le Monde, Деррида садится на самолет в Рио-де-Жанейро, где должна пройти конференция, посвященная его творчеству. Это мероприятие, организованное французским и бразильским правительствами, было запланировано более года назад, проходит оно под руководством Эвандо Нашименто, одного из его бывших студентов из Высшей школы социальных наук, ставшего его важным партнером в Бразилии. За месяц до назначенной даты отправления Деррида поделился с ним своими сомнениями: он чувствует себя не слишком хорошо и не уверен, что сможет выполнить обязательства. Все его успокоили, заверив, что никто на него не обидится, если он будет вынужден отменить приезд. Но в конечном счете он все-таки решил поехать туда, в этот город и эту страну, которую он очень любит. Когда Эвандо