Год на Севере - Сергей Васильевич Максимов

бы они и ходили громадными толпами, которые при движении мышей этих кажутся беспредельными. Тогда все нипочем: ни озера, ни реки (пловцы они замечательные), ни горы, ни пропасти (акробаты они цепкие), — безбоязненно проходят они и селениями и городами, равнодушно подставляя жертвы и под лошадиные копыта, и на клюв хищной птицы, и на крепкие зубы куниц и лисиц. Внезапно появляются опустошительные набеги этой самой плодовитой и самой вредной из мышей, и также внезапно же исчезают. Тундра архангельская на время пустеет, и постоянные ее пушные жители начинают голодать, до новых переселений. Переселения эти, случающиеся обыкновенно раз в четыре года и всегда всем почти количеством наличного зверя, опустошают, однако, тундру на время. Через два-три месяца она снова наполняется вновь прибегающими зверями, а нередко и старыми, вернувшимися, и снова манит звероловов на промысел и на верный и богатый барыш.

Когда-то по тундре водились огромные стада диких оленей, наделенных от природы способностью никогда не делаться ручными и домашними и отличающихся от последних только более быстрым бегом и прирожденною ненавистью к ним. Теперь большая часть стад диких оленей ушла в самые глухие, безлюдные места, каковы окрестности северной оконечности Уральского Камня, даль Канинского полуострова, острова Вайгач, Колгуев и Новая Земля. Там они уже безопасно могут прыгать по девственным гранитным скалам, не боясь, что самоед пришлет к их дикому стаду, как бывало, домашнего оленя, с напутанными на рога петлями и веревками, с которым бы им привелось драться, запутаться рогами в веревках и, стало быть, поддаться хитрости и погибнуть. Теперь тундра сделалась почти исключительным, необходимым и единственным в то же время местом жительства для домашних оленей, большая часть стад которых принадлежит ижемским зырянам, потом жителям Пустозерской волости, мезенцам, меньшая — устьцылемцам, и самая малая, сравнительно ничтожная, — самим самоедам (имеющим, впрочем, вековечные права на исключительное обладание тундрой).

Бесполезная по виду и ничтожная сама по себе, растительность тундряных болот — ягель или проще — белый олений мох (lichen rangiferinus) — один и исключительно обусловливает всю важность значения тундры для этих небольших животных, с тонкими, короткими ногами, с хвостом, находящимся в зачаточном состоянии, с ветвистыми рогами — именно этих красивых оленей, которых причисляют обыкновенно к породе лапландских. Ни одно животное, как давно и положительно известно, не приносит столько существенной пользы и не служит большим подспорьем в жизни северных людей, как это, и ни одно в то же время не нуждается настолько мало в личных услугах и уходе за ним человека, как олень самоедской и лапландской тундры (cervus tarandus). Олени представляют одну из самых прекрасных пород, не только между жвачными, но и вообще между млекопитающими: в них стройные формы соединены с силой. Тонкие ноги жилисты и приспособлены к продолжительному бегу и к добыванию пищи из-под оледенелого снега. Туловище обладает превосходными качествами для упряжи. Это приземистое тело, укрепленное на коренастых ногах, уподобляет оленя верблюду полярных стран. Не замечательный ростом и легкостью форм, этот верблюд арктических стран так же быстро бегает по снегу, как тот по пескам, щелкая звучно при каждом шаге широкими копытами, которые раздвигаются. Темная густая шерсть на шее, образующая гриву, характеризует его, как обитателя снежных и морозных стран. Звучной побежкой рысцой бежит он по снежным равнинам тундры, как молния мчится по крутым склонам: быстрота его вообще изумительна, но он скоро устает.

Человеку он не обязан положительно ничем: так же свободно и на вольном просторе родится он через 40 недель по зачатии теленком, где-нибудь на лесной окраине, когда весенний снег начнет таять, и так же с первых же недель по рождении (обыкновенно на четвертой) вместе с молоком матери становится необходимым для него лакомый мох ягель. Три, впрочем, первых дня новорожденный неповоротлив, но через неделю уже так быстр на бегу, что поймать его невозможно. Мать всегда при нем и криком, топаньем передними ногами предупреждает его о близости врага; ее пыжик тотчас припадает к траве или заваливается за высокие тундряные кочки. Родись теленок раньше весны, ему не прошибить молодым и еще несильным копытом того толстого слоя льда, который хранит под собой этот мох; но природа идет за него: тающий снег оголяет мхи, и олень-теленок легко через лето делается пыжиком; через полгода — неблюем; потом, через год — хорой, если он самец, и сырицей, если самка. Отелившаяся, в свою очередь, сырица начинает быть важенкой, а самец-хора — лоншаком (от лонской, прошлогодний, т. е. перегодовалый). Так же точно, как кладеной лоншак зовется после того быком и употребляется для езды, важенка, лишенная от природы способности телиться, зовется хапторка и яловая, если она и рожала, да год после того не обходится. Летом (в июне и июле) взрослые олени обыкновенно линяют и делаются к осени или серыми, или белыми, или коричневыми. В августе они скоблят свои рога, в октябре их сшибают и остаются комолыми во всю зиму до весны, когда опять нарастают рога в виде сосудистого нароста, покрытого множеством бородавок, который потом припухает и вздувается, вследствие отложения внутри костяного начала, выходящего в виде рогов, покрытых кожицей, нежной, очень раздражительной и наполненной кровью (сосудистый нарост этот некоторые считают тонким гастрономическим кушаньем.) Олень скучает во все это время: укрывается в тени и влаге, поникает головой, боясь ежеминутно разбередить свои старые рога. Через девять недель по рождении, рога молодого оленя окончательно готовы, кожица остается еще на них, но обтирается потом животными о деревья. Рога эти у молодых бывают белые, у оленей среднего возраста — бурые, а у стариков — совершенно черные; на третий год у оленя на рогах шесть концов, на четвертый — восемь (по четыре на каждом), на пятый — десять и т. д.

Робкие по виду, терпеливые до последней степени, олени, сильно свыкшиеся с холодами полярной страны, в короткое лето на три только месяца посещающие тундру, терпят муки, равняющиеся трем годам возможных для них страданий: будь эта поездка аргишом с кладью, с седоками, долгие ожидания хозяев где-нибудь у дверей сельского кабака, без пищи иногда по целым суткам; будь это, наконец, даже зимние пурги, силой своей сшибающие оленей с ног и слепящие им глаза — все это ничего перед теми страданиями, которые испытывают олени по летам. Мириады комаров, покрывающих в то время тундру, оводы особой породы (oestrus tarandi), проедающие кожу животного и оставляющие под ней свои яички, которые превращаются потом и там же в насекомое, заставляют оленей с храпом бегать кругами