Оно - Стивен Кинг

— Но… на звонке… — Она посмотрела вновь, и с губ сорвался какой-то странный звук удивления, отличный от смешка. Волнуясь, подсознательно нисколько не сомневаясь, что отец по-прежнему живет в их квартире, она приняла «КЕРШ» за «МАРШ».

— Вы — миссис Керш? — спросила она. Известие о смерти отца потрясло ее, но при этом она чувствовала себя круглой дурой из-за допущенной ошибки: женщина могла принять ее за полуграмотную.

— Миссис Керш, — кивнула старуха.

— Вы… знали моего отца?

— Практически нет. — Голосом она напоминала Йоду из фильма «Империя наносит ответный удар», и Беверли вновь захотелось рассмеяться. Когда еще ее настроение так быстро менялось? По правде говоря, она не могла этого вспомнить… но боялась, что вспомнит, и очень даже скоро. — Он жил в этой квартире до меня. Мы виделись — он съезжал, я въезжала — в течение нескольких дней. Он переехал на Ревард-лейн. Вы знаете, где это?

— Да, — кивнула Беверли. Ревард-лейн отходила от Нижней Главной улицы в четырех кварталах ближе к административной границе Дерри, там многоквартирные дома были меньших размеров и более обшарпанные.

— Иногда я сталкивалась с ним в «Костелло-авеню-маркет», — продолжила миссис Керш, — и в прачечной самообслуживания, до того как она закрылась. Время от времени мы перебрасывались парой слов. Мы… девочка, вы такая бледная. Пройдите в дом и позвольте мне угостить вас чаем.

— Нет, я не могу, — чуть ли не шепотом ответила Беверли, но чувствовала, что побледнела, словно запотевшее стекло, через которое ничего не разглядишь. И да, она не отказалась бы от чая и от стула, сидя на котором и выпила бы этот чай.

— Вы можете и пройдете, — мягко возразила миссис Керш. — Это самое меньшее, чем я могу компенсировать вам печальную весть, которую сообщила.

И прежде чем Беверли успела запротестовать, она обнаружила, что ее уже ведут по полутемному подъезду в прежнюю квартиру, которая вроде бы стала меньше размером, но не вызывала отрицательных эмоций, возможно потому, что в ней все переменилось. Место пластикового стола с розовым верхом и приставленных к нему трех стульев занял маленький круглый стол, чуть больше приставного столика, с искусственными цветами в керамической вазе. Вместо старенького холодильника «Келвинатор» с круглым компрессором на верхней крышке (отец постоянно его чинил) она увидела «Фриджидейр» цвета меди. Над маленькой и определенно экономичной плитой крепилась микроволновка «Амана радар рендж». На окнах висели синие занавески, за окнами стояли цветочные ящики. Линолеум, настеленный прежде, содрали, открыв исходный деревянный пол. Многократно навощенный, он тускло поблескивал.

Миссис Керш — она уже поставила на плиту чайник — повернулась к Беверли:

— Вы здесь выросли?

— Да, — ответила Беверли. — Но теперь все по-другому… аккуратно… уютно… потрясающе!

— Какая вы добрая. — И от ослепительной улыбки миссис Керш разом помолодела. — У меня есть немного денег, видите ли. Немного, но с пенсией по старости мне вполне хватает. Выросла я в Швеции. В эту страну приехала в 1920-м, четырнадцатилетней девочкой без гроша в кармане… а это лучший способ узнать цену деньгам, вы согласны?

— Да, — кивнула Бев.

— Я работала в больнице, — продолжила миссис Керш. — Много лет — с двадцать пятого года я там работала. Доросла до должности старшей сестры-хозяйки. Все ключи были у меня. Мой муж очень удачно инвестировал наши деньги. А теперь я прибыла в тихую гавань. Пройдитесь по квартире, мисс, пока закипает вода.

— Нет, я не могу…

— Пожалуйста… я по-прежнему чувствую себя виноватой. Пройдитесь, если хотите!

И она прошлась. Спальня ее родителей теперь стала спальней миссис Керш, и разница бросалась в глаза. Выглядела комната светлее и просторней. Большой комод из кедра, с вырезанными инициалами «РГ», казалось, наполнял воздух ароматом смолы. Огромное пикейное покрывало лежало на кровати. С изображением женщин, несущих воду, мальчиков, погоняющих коров, мужчин, скирдующих сено. Отличное покрывало.

Ее спальня стала швейной комнатой. Черная швейная машинка «Зингер» стояла на металлическом столике под двумя яркими лампами «Тензор». Одну стену украшало изображение Иисуса, другую — фотография Джона Ф. Кеннеди. Красивая горка стояла под фотографией Кеннеди — заставленная книгами, а не фарфором, но смотрелась от этого ничуть не хуже.

Наконец, Беверли добралась до ванной.

Ее выдержали в розовом цвете, но такого приятного глазу оттенка, что она не казалась вульгарной. Всю сантехнику поменяли, и тем не менее к раковине Беверли приближалась с опаской, чувствуя, как захватывают ее воспоминания о давнем кошмаре: боялась, что заглянет в черное, без крышки, сливное отверстие, услышит шепот, а потом кровь…

Беверли наклонилась над раковиной, поймав в зеркале отражение своего бледного лица и темных глаз, а потом уставилась в сливное отверстие, ожидая голоса, смех, стоны, кровь.

Как долго она могла бы простоять там, согнувшись над раковиной, ожидая того же, что произошло двадцать семь лет назад, Беверли не знала; оторваться от раковины ее заставил только голос миссис Керш:

— Чай, мисс!

Она отпрянула, вырвавшись из пут самогипноза, ретировалась из ванной. Если в этой раковине и была черная магия, теперь она ушла… или не пробудилась.

— Ой, ну зачем все это!

Миссис Керш, улыбаясь, радостно посмотрела на нее.

— Мисс, если б вы знали, как редко нынче кто-нибудь заходит в гости, то не стали бы так говорить. Да я ставлю на стол гораздо больше для мужчины из «Бангор гидро», который приходит, чтобы снять показания счетчика! Моими стараниями он толстеет!

Фарфоровые чашки и блюдца стояли на круглом столе, белые, с синей каймой. На тарелке лежали маленькие пирожные и ломтики торта. Над заварочным чайником, что дымился парком рядом со сладостями, поднимался приятный аромат. Улыбнувшись, Бев подумала, что не хватает только миниатюрных сандвичей со срезанной корочкой: тетисандвичей, так она их называла, всегда в одно слово. Тетисандвичи бывали трех видов: со сливочным сыром и оливками, с кресс-салатом и с яичным салатом.

— Присядьте, — предложила миссис Керш. — Присядьте, мисс, и я налью вам чай.

— Я — не мисс. — И Беверли подняла левую руку, чтобы показать обручальное кольцо.

Миссис Керш улыбнулась и взмахнула рукой: какая ерунда, говорил этот жест.

— Я всех красивых молодых женщин называю «мисс». По привычке. Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь, — ответила Беверли, но по какой-то причине ей вдруг стало чуточку не по себе: что-то в улыбке старухи показалось ей… каким? Неприятным? Фальшивым? Коварным? Но это же нелепо, так?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});