Юг в огне - (Бирюк) Петров

- Товарищи! - глухо сказал он.

- Не слышно-о! - заорал из толпы голос.

- Громче-е!..

- Товарищи, сейчас перед вами выступал оратор от меньшевистской организации... - слабым голосом начал Виктор.

Толпа притихла, прислушиваясь к его словам.

- Да громче ж! - с раздражением закричал какой-то солдат. - По покойнику псалтырь, что ли, читаешь?

В толпе засмеялись, Виктор покрылся испариной и, повышая голос, продолжал:

- Что он говорил, этот оратор?.. К чему призывал? Он призывал к объединению вокруг атаманско-генеральской власти. А по пути ли нам, революционным рабочим и крестьянам, объединяться вокруг власти атаманов и генералов?.. Конечно, нет!.. Тысячу раз нет!.. Чего хотят атаманы и генералы?.. Хотят они власти над нами, диктатуры. Они хотят продолжения войны. Хотят нашей крови!..

Виктор заметил, что его внимательно слушают. Это его ободрило. И он, уже не чувствуя никакого смущения и неловкости, совершенно почти не заглядывая в конспект, говорил:

- Товарищи солдаты! Надвигается четвертая военная зима. Разве ваше сердце не содрогается при приближении ее?.. Эта четвертая страшная военная зима принесет гибель нашей армии, гибель нашей стране. А контрреволюционерам всех оттенков и мастей этого и надо. На бедствии народа они будут наживаться. Им только и надо, чтобы прибрать нас к рукам... Народ должен быть спасен от гибели. Революция должна быть доведена до конца. Власть должна быть вырвана из преступных рук буржуазии и передана в честные, трудовые руки организованных рабочих, солдат и революционных крестьян...

- Вот чешет-то, проклятый! - в восхищении воскликнул какой-то тщедушный солдат.

- Не перебивай, олух! - оборвал его восторг второй, рядом стоявший солдат.

- Товарищи, - с воодушевлением продолжал Виктор. - Уже сейчас контрреволюция начинает поднимать голову. Помещики и чиновники при помощи карательных экспедиций громят отчаявшееся крестьянство. Фабриканты хотят голодом смирить рабочих и закрывают заводы и фабрики. Буржуазия и генералы требуют применения беспощадных мер для восстановления в армии слепой дисциплины. Корниловщина не дремлет. Она деятельно готовится задушить революцию. А правительство Керенского не хочет этого видеть, потому что оно против рабочих, солдат, казаков и крестьян. Это правительство продалось крупной буржуазии и сознательно губит страну...

- Истинный бог, правда! - восторженно замотал головой тщедушный солдат. - Вот говорок так говорок, ажно за душу берет... Сроду не слыхал таких.

- Да слухай ты, земляк, - сердито сказал ему все тот же рядом стоявший солдат. - Чего перебиваешь?.. Ежели есть охота, то возьми да и сам выступи...

Окружавшие солдаты засмеялись:

- В самом деле, выступи-ка, Иван.

- А что ж, - задетый за живое, решительно заявил солдат. - И выступлю. Не побоюсь... Истинный бог, могу выступить и сказать.

- Выступи, - подзадоривали солдаты.

- Мы, - распаленно кричал с трибуны Виктор, - требуем передачи всей власти Советам как в центре, так и на местах! Мы требуем немедленного перемирия на всех фронтах!.. Требуем честного демократического мира народам!.. Мы требуем передачи помещичьей земли без выкупа крестьянам!.. Требуем установления рабочего контроля над производством!.. Долой проклятую войну! - Да здравствует честно созванное Учредительное собрание!..

Толпа разразилась шумными криками, аплодисментами.

- Браво!.. Правильно!.. Правду сказал!..

Виктор сошел с трибуны покрасневший от возбуждения, улыбающийся. Его окружили солдаты. Жали ему руки, благодарили, смеялись:

- Молодец, вольноопределяющийся!

- Правду урезал!

- Здорово ты их прокатил!..

Виктор пошел разыскивать Семакова и Афанасьева. Но они куда-то исчезли. Сумеречные тени ложились по аллеям. Вспыхнули фонари. Сад заполнялся гуляющими парами. Где-то настраивали музыкальные инструменты.

Не найдя Семакова и Афанасьева, Виктор присел на скамью. К нему подошла Вера. Она была нарядна, и от нее пахло духами.

- Витенька, милый, - зашептала она, прижимаясь к нему. - Ты сегодня очаровательный. Я немного слушала тебя и была в восхищении. Я даже и не представляла себе, что ты такой прекрасный оратор. Как тебе бурно аплодировали!.. Знаешь что, - оглянувшись, сказала она. - Я здесь со знакомыми... На минутку убежала от них... Завтра я уезжаю в Новочеркасск. Приходи сегодня, сейчас, прощаться со мной... Я сейчас пойду домой, приходи и ты. Я тебя хочу очень видеть, - схватила она его за руку.

Он освободил руку и сухо сказал:

- Вера Сергеевна, я очень сожалею о том, что произошло в тот вечер. Проклинаю себя, но я так был пьян... Я вас прошу, давайте все это забудем. Мне стыдно взглянуть в глаза Константину... Марине... Какая грязь!..

- Ах, вот как! - как ужаленная, подскочила она и холодно, отчужденно взглянула на него. - Так ты считаешь, что это была грязь?

- Да, - опустив глаза, сказал он тихо.

Вера желчно рассмеялась:

- Значит, ты мою к тебе привязанность считаешь грязью?

- Отстаньте от меня! - выкрикнул Виктор. - Зачем я вам?.. У вас столько поклонников.

- Ну хорошо, - вставая, угрожающе сказала сна. - Я тебе все это припомню. Припомню!.. А о Марине ты брось мечтать. Тебе ее никогда не видеть, как своих ушей.

И она исчезла в толпе гуляющих.

- Сидишь, крестник? - услышал Виктор веселый голос Семакова.

- Куда же вы запропастились, Иван Гаврилович? - обрадовался он. - Я вас с Афанасьевым везде искал.

- А мы тебя тоже искали, - сказал Афанасьев. - А потом вот увидели тебя здесь с хорошенькой дамочкой и решили не мешать... Хороша!.. Ей-богу, хороша!.. Что это она от тебя так быстро ушла?

Виктор вздохнул и ничего не ответил.

- А ты, крестник, молодец!.. Честное слово, молодец! - заговорил оживленно Семаков. - Добрую речугу закатил. Смотри, как солдаты-то реагировали. Так и надо. Это тебе, брат, экзамен. Попрошу, чтобы тебя зачислили агитатором... Откровенно говоря, я вначале побаивался за тебя. Думаю, молодой, зеленый, оробеет, запнется, ну начнут гоготать солдаты. А это - хуже смерти... А ты оказался молодчагой...

XII

"Долой войну!", "Да здравствует мир!" - с этими лозунгами солдатские массы разъезжались с фронтов по домам.

В январе 1918 года ехал к себе, в Платовскую станицу, и Буденный Семен.

Лежа в вагоне на верхней полке, он за долгую дорогу о многом передумал. Вспомнил и свою безотрадную жизнь с малых лет.

Дед Семена - Иван Буденный, забитый нуждой крестьянин одной небольшой деревеньки Бирюченского уезда, Воронежской губернии, вскоре после отмены крепостного права, прослышав про богатую, хлеборобную Донщину, увязал свой несложный домашний скарб, забрал семью и тронулся в далекий путь искать счастья.

Шли долго и трудно, и чем дальше продвигалась семья Буденных в глубь Донской области, тем краше и соблазнительнее становились картины степного простора. Как море, колыхались, переливаясь волной на ветру, сочные изумрудные травы, посеребренные ковылем. Огоньками мерцали яркие степные цветы. Тучные колосья пшеницы звенели ядреным зерном. Богатые хутора залегали в прохладных левадах и займищах.

- Ну и раздолье ж! - в восхищении оглядываясь, смеялся дед Иван. Красота райская!.. Заживем мы тут! - ободрял он приунывшую от чрезмерной устали семью, бредшую по степным дорогам.

- Тут не земля, - ковырял он палкой чернозем, - а прямь жир настоящий. Только надобно труд свой приложить наилучше, а то будем жить, как добрые люди... Хе-хе!..

Но часто предположения человека не сбываются. Действительность коварно подводит наивных мечтателей.

Вместо того, чтобы обзавестись своим хозяйством, о чем так сладостно мечтал дед Иван, пришлось ему с первых же дней своего пребывания в обетованном крае наняться в слободе Большой Орловке батраком к купцу Шапошникову. Купец определил деда Ивана рабочим на свою мельницу, а жену его послал на скотный двор.

Дед Иван, чтоб не беспризорничал его маленький сынишка Мишутка, пристроил его к пастуху в подпаски.

В Большой Орловке жили подряд много лет, пока не подрос Михаил. Стал он красивым, крепким парнем. Вскоре его приметили. Крестьянин Никита Бондарев посватал его в зятья за свою дочь Меланью. Буденные не отказались от такого предложения. Сыграли свадьбу, и зажил Михаил с женой своей у тестя, занимаясь с ним землепашеством.

Вскоре умерли родители Михаила, а потом похоронили и родителей жены. Наследства он никакого не получил. Об обзаведении своим собственным хозяйством нечего было и думать.

Пришлось Михаилу, по примеру своего отца, идти с поклоном к купцу Шапошникову, просить, чтоб взял батраком к себе. Купец не отказал и нанял его пастухом своего стада.

Жилось плохо, едва прокармливал себя с женой Михаил. А тут, словно на грех, стали один за другим родиться дети: Гриша, Сема, Емельян, Денис, Леонид и еще, и еще...

- Ой, боже мой! - в отчаянии хваталась за голову Меланья. - Ну что делать с такой оравой?.. Как их всех прокормить?..