Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

Женщины и политика

В последней части второй главы, рассказывая о судьбе семейства Меншикова, я невольно забежала вперед. Давайте снова вернемся в 1725 год и последуем за траурным кортежем Петра I. Из дам, участвующих в нем, я не упомянула только «нарышкиных девиц» Марию и Анну. Это были племянницы Натальи Кирилловны, дочери ее брата Льва. Старшая из них, Мария, в том же 1725 году вышла за Федора Ивановича Голицына. Анна позже вступила в брак с капитаном Измайловского полка князем Алексеем Юрьевичем Трубецким и была одно время статсдамой при Елизавете Петровне, они имели единственного сына Сергея. Большого влияния на ход российской истории эта ветвь Нарышкиных не оказала.

Над гробом Петра его друг и соратник Феофан Прокопович произносит речь, в которой, в частности, отвечает на один из самых важных вопросов, которым в это время задавался каждый россиянин — кто теперь будет сидеть на императорском престоле. У Петра не осталось прямых наследников мужского пола. Его внук и полный тезка Петр Алексеевич — еще совсем ребенок.

И Феофан Прокопович (а в его лице православная церковь) говорит: «Наипаче же в своем в вечная отечествии, не оставил нас сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда державное его наследие видим, прямого по нем помощника в жизни его, и подобонравного владетеля по смерти его, тебе, милостивейшая и самодержавнейшая государыня наша, великая героиня, и монархиня, и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому. Владетельское благоразумие и матернее благоутробие твое и природою тебе от Бога данное кому неизвестно? А когда обое то утвердилося в тебе и совершилося, не просто сожитием толикого монарха, но и сообществом мудрости, и трудов, и разноличных бедствий его, в которых чрез многая лета, аки злато в горниле искушенную, за малое судил он имети тебе ложа своего сообщницу, но и короны, и державы, и престола своего наследницу сотворил. Как нам не надеятися, 110 что сделанная от него утвердиши, недоделанная совершиши, и все в добром состояния удержиши. Токмо, о душе мужественная, потщися одолети нестерпимую сию болезнь твою, аще и усугубилася она в тебе отъятием любезнейшей дщери, и аки жестокая рана новым уязвлением без меры разъярилася. И якова ты от всех видима была в присутствии подвизающегося Петра, во всех, его трудех и бедствиях неотступная бывши сообщница, понудися такова же быти и в прегорьком сем лишении.

Вы же, благороднейшее сословие, всякого чина и сана, верностию и повиновением утешайте государыню и матерь вашу, утешайте и самих себе, несумненным дознанием Петрова духа в монархине вашей видяще, яко не весь Петр отшел от нас».

Он освящает авторитетом церкви нечто неслыханное, невообразимое. История Франции знает целую плеяду великих королев-регентш, которые правили до совершеннолетия своих сыновей (например, Анна де Боже, Луиза Савойская, Екатерина Медичи, Анна Австрийская). В Англии было несколько королев, унаследовавших власть от своих отцов или добившихся ее в войне за престол (королева Матильда, королева Анна, Елизавета Английская). Россияне смогли бы вспомнить разве что язычницу княгиню Ольгу, мать Ивана Грозного Елену Глинскую, бывшую регентшей при сыне пять лет и скоропостижно скончавшуюся (многие подозревали, что ее отравили), да царевну Софью, печальный конец правления которой был всем памятен. Теперь же на престол возводят женщину, чье происхождение более чем сомнительно, причем провозглашают ее не регентшей, но императрицей.

И посмотрите, как Прокопович обосновывает такое решение:

1) Екатерина была не просто женой, но помощницей Петра во всех его делах и начинаниях.

2) Петр сам короновал ее императорской короной.

3) Она способна продолжить все начинания Петра.

Екатерина Алексеевна не вошла в историю как прославленная правительница. Но слова Феофана Прокоповича «женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому» можно смело поставить эпиграфом ко всему XVIII веку в русской истории. Потому что за этот век на российском троне сменилось ПЯТЬ императриц! Однако для того, чтобы изложить все события их правления, потребовалось бы как минимум пять отдельных книг. Я не буду пытаться этого делать. Я просто попытаюсь рассказать о том, какими личностями были эти женщины, о том, какими они сами хотели остаться в истории, и о том, какими их видели современники и потомки.

Екатерина Алексеевна

Правление императрицы Екатерины I не было ни долгим, ни славным. Большую часть его она провела, пьянствуя с Настасьей Голицыной. То, что при жизни Петра являлось лишь кратким и редким развлечением, стало после его смерти потребностью.

По-видимому, Екатерина была искренне и глубоко привязана к своему «старику» и с готовностью сошла за ним в могилу. Но перед этим она успела поучаствовать в торжественном открытии Петербургской Академии наук и тем хотя бы отчасти оправдала ожидания, возложенные на нее Феофаном Прокоповичем. Другим верным сторонником и помощником несчастной императрицы был Александр Данилович Меншиков. Перед смертью Екатерина написала в завещании: «Цесаревнам и администрации вменяется в обязанность стараться о сочетании браком великого князя с княжною Меншиковою». Светлейший уже видел свою дочь Марию следующей императрицею и думал, что будущее его и его семьи обеспечено. На самом деле никто не мог предсказать капризов истории.

Л. Каравак. Петр Алексеевич и его сестра Наталья Алексеевна в виде Аполлона и Дианы. 1722 г.

Петр II и две его невесты

12-летний мальчик Петр Алексеевич был очень дружен со своей сестрой Натальей Алексеевной. На картине Луи Каравака они изображены вместе в виде божественных близнецов Аполлона и Артемиды. Смышленую и бойкую девочку хотел выдать замуж за своего сына Александра Александр Данилович Меншиков. Но уже через год после того, как младший брат взошел на престол, Меншиков и его семья отправились в ссылку, а Наталья в возрасте 14 лет умерла.

Теперь наибольшее влияние на Петра оказывал московский боярский род Долгоруких, а именно — молодой, 22-летний Иван Алексеевич Долгорукий, сестра которого Екатерина была в 1729 году объявлена государыней-невестой и обручена с царем.

Уже упоминавшаяся леди Джейн Рондо, жившая в Петербурге и Москве в 1729 году, рассказывала в письмах своей приятельнице историю этого несостоявшегося брака.

«Некоторое время тому назад я познакомилась с юной дамой, которая не играет (в карты. — Е. П.) по причине ли той же непонятливости, что и я, или же потому, что ее сердце преисполнено более нежной страстью; я не берусь определить. Кротость, доброта, благоразумие и учтивость этой восемнадцатилетней особы заключены в хорошенькую оболочку. Она — сестра фаворита, князя Долгорукого. Предмет ее любви — брат германского посла; все уже оговорено, и они ждут только каких-то бумаг, необходимых в его стране, чтобы стать, я надеюсь, счастливыми. Кажется, она очень рада, что в замужестве будет жить за пределами своей страны; она оказывает всевозможные любезности иностранцам, очень любит жениха, а тот — ее».

Так начинается эта история в письме Джейн Рондо от 4 ноября. В следующем письме от 20 декабря, мы узнаем о перемене в судьбе героини.

«Со времени моего последнего письма здесь произошли удивительные перемены. Юный монарх (как предполагают, по наущению своего фаворита) объявил о своем решении жениться на хорошенькой княжне Долгорукой, о которой я упоминала в том письме. Какое жестокое разочарование для двоих людей, сердца которых были всецело отданы друг другу! Но в этой стране монарху не отказывают. Два дня тому назад состоялась церемония публичного объявления об этом, или, как русские его называют, „сговор“. За день до этого княжну привезли в дом одного вельможи близ дворца, где она должна оставаться до свадьбы. Все люди света были приглашены, и общество расположилось на скамьях в большом зале: государственные сановники и русская знать — по одну сторону, иностранные министры и знатные иностранцы — по другую. В дальнем конце зала был балдахин и под ним два кресла; перед креслами — алтарь, на котором лежала Библия. По обе стороны алтаря расположилось многочисленное духовенство. Когда все разместились, император вошел в зал и несколько минут говорил с некоторыми из присутствовавших. Княжну привезли в одной из его карет из дома, где она пребывала; с нею в этой карете ехали ее мать и сестра. Ее брат как обер-камергер (lord highchamberlam) следовал в карете перед ними, а позади — большой поезд императорских карет.

Неизвестный художник. Император Петр II. Сер. XVIII в.

Брат проводил княжну до дверей зала, где ее встретил царственный суженый, сопроводил ее к одному из кресел, а в другое сел сам. Хорошенькая жертва (ибо я княжну считаю таковой) была одета в платье из серебряной ткани с жестким лифом; волосы ее были завиты, уложены четырьмя длинными локонами и убраны множеством драгоценных камней, на голове — маленькая корона; очень длинный шлейф ее платья не несли. Она выглядела спокойной, но была очень грустна и бледна. Посидев какое-то время, они поднялись и подошли к алтарю, где он объявил, что берет ее в супруги; затем отдал ей свое кольцо, а она ему — свое, и он укрепил свой портрет на запястье ее правой руки; затем они поцеловали Библию, архиепископ Новгородский прочел краткую молитву, и император поцеловал ее. Когда они снова сели, он назначил кавалеров и дам ко двору невесты и пожелал, чтобы они сразу приступили к своим обязанностям. Они подошли поцеловать ей руку; жених, держа в своей ее правую руку, подавал ее каждому подходившему, поскольку все совершили эту церемонию. Наконец, к всеобщему удивлению, подошел несчастный покинутый обожатель. До этого она все время сидела, не поднимая глаз; но тут вздрогнула и, вырвав руку из руки императора, подала ее подошедшему для поцелуя. На лице ее в это время отразилась тысяча различных чувств. Юный монарх вспыхнул, но подошли другие засвидетельствовать свое почтение, а друзья молодого человека вывели его из зала, посадили в сани и как можно скорее увезли из города. Поступок этот был в высшей степени опрометчив и безрассуден и, осмелюсь сказать, неожидан для княжны.